Е.П.Блаватская Разоблаченная Изида т.2. ГЛАВА IX ВЕДЫ И БИБЛИЯ

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

ГЛАВА IX

ВЕДЫ И БИБЛИЯ

 

 

“Все управляется в недрах этой триады”.

 — Лидий, “Менсиб”.

“Трижды пусть небо обернется на своей вечной оси”.

 — Овидий, “Фасты”, IV.

“И Валаам сказал Валаку: построй мне здесь семьжертвенников и приготовь мне семь тельцов и семь овнов”.

 — “Книга Чисел”, XXIII, 1, 2.

“Через семь дней все творения, которые оскорбили меня, должны быть уничтожены потопом, но ты будешь спасен на судне, чудодейственно созданном; возьми поэтому... и со семью святыми человеками, вашими женами и парами всех животных вступай в ковчег без боязни; затем ты познаешь Бога лицом к лицу и получишь ответы на все твои вопросы”.

 — “Бхагавадгита”.

“И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил... Но с тобою Я поставил завет Мой... Войди ты и все семейство твое в ковчег... ибо через семь дней Я буду изливать дождь на землю”.

 — “Книга Бытия”, VI, VII.

“Тетрактис почитался, главным образом, не только потому что было обнаружено, что все созвучия пребывают в нем, но также и потому, что в нем, как явствует, содержится природа всех вещей”.

 — Феон из Смирны, “Математика”, 147.

 

Наша задача была бы плохо выполнена, если бы предшествующие главы не продемонстрировали, что иудаизм, ранний и поздний гностицизм, христианство и даже христианское масонство — все были построены на идентичных космических мифах, символах и аллегориях, полное понимание которых доступно только тем, кто унаследовал ключ к ним от их изобретателей.

На последующих страницах мы постараемся показать, насколько они были неправильно истолкованы широко расходящимися и все же тесно связанными вышеперечисленными системами, которые приспосабливали их к своим индивидуальным нуждам. Таким образом, не только получится польза изучающему, но будет совершен долго задержанный и в настоящее время весьма нужный акт справедливости по отношению к тем давним поколениям, гению которых человечество так много обязано. Сравним еще раз мифы Библии с мифами священных книг других народов, чтобы разобраться, какие являются оригиналом, а какие — копией.

Существует только два метода, которые, будучи правильно истолкованы, могут помочь нам в этом. Это — Веды, брахманистская литература и еврейская “Каббала”. Первые, в наиболее философском духе, зачали эти грандиозные мифы; последняя, заимствовав их от халдеев и персов, придала им форму истории еврейского народа, в которой их философский дух был затемнен до полной неузнаваемости для всех, кроме избранных, притом в гораздо более абсурдной форме, чем данная им арийцами. Библия христианской церкви является самым последним вместилищем этой системы искаженных аллегорий, из которых было воздвигнуто здание суеверия — такого, какое никогда не входило в концепции тех, от кого церковь приобрела свои знания. Отвлеченные вымыслы древности, которые веками заполняли народную фантазию лишь трепещущими тенями и смутными образами, приняли в христианстве вид реальных персонажей и стали совершившимися фактами. Метаморфозированная аллегория становится священной историей, и языческий миф преподается народу как откровение, повествующее о сношениях Бога с Его избранным народом.

“Мифы”, — говорит Гораций в своей “Поэтике”, — “были изобретены мудрецами, чтобы укреплять законы и преподавать нравственные истины”.

В то время как Гораций стремился выяснить самый дух и сущность древних мифов, Евгемер, наоборот, претендовал на то, что “мифы были легендарными историями царей и героев, преображенных в богов восхищением народов”. Именно этого последнего метода придерживались христиане, когда они согласились на принятие евгемеризованных патриархов и ошибочно приняли их за людей, действительно существовавших.

Но в противовес этой губительной теории, которая принесла такие горькие плоды, мы имеем длинный ряд величайших философов, каких только производил мир: Платона, Эпихарма, Сократа, Эмпедокла, Плотина и Порфирия, Прокла, Дамасцена, Оригена и даже Аристотеля. Последний ясно излагал эту истину, говоря, что традиция самой седой древности, переданная потомству в виде различных мифов, учит нас, что первые принципы природы могут рассматриваться как “боги”, так как божественное пронизывает всю природу. Все остальное, детали и персонажи, добавлялись позднее для более ясного усвоения простым народом, и слишком уж часто — для укрепления законов, установленных для общего блага.

Сказки не являются исключительной принадлежностью детской комнаты, все человечество — за исключением тех немногих, которые во все века понимали их скрытое значение и пытались открыть глаза суеверным — слушало такие сказки в том или другом виде и, преобразовав их в священные символы, назвало этот продукт РЕЛИГИЕЙ!

Мы постараемся систематизировать наш предмет, поскольку это позволит все время повторяющаяся необходимость проводить параллели между противоречивыми мнениями, обоснованными на одних и тех же мифах. Мы начнем с “Книги Бытия” и будем искать ее скрытого значения в брахманистских преданиях и в халдео-еврейской “Каббале”.

Первым уроком, которому нас в детстве учило Священное Писание, было, что Бог создал мир в шесть дней, а на седьмой день отдыхал. Отсюда, как полагают, седьмому дню присуща особая торжественность, и христиане, принявшие строгие обязанности еврейской субботы, навязали ее нам, заменив седьмой день первым днем недели.

Все системы религиозного мистицизма основаны на числах. У Пифагора Монас или единица, эманирующая дуаду, образуя таким образом троицу и четверку или Арба-ил (мистическое четыре), образует число семь. Святость чисел начинается с великого Первого — ЕДИНИЦЫ и кончается только нулем — символом бесконечного и беспредельного круга, представляющего вселенную. Все промежуточные цифры, в каких бы они ни были комбинациях или как бы ни умножались, представляют философские идеи от слабо намеченных очертаний до определенно установленных научных аксиом, относящихся к духовному или к физическому факту в природе. Они являются ключами к древним воззрениям на космогонию в ее широком значении, включая человека и другие существа, и эволюцию человеческой расы как духовно, так и физически.

Число семь — наиболее священное изо всех и, несомненно, индусского происхождения. Все значительное исчислялось и приспосабливалось к этому числу арийскими философами — идеи так же, как и местности. Поэтому у них были:

Сапта-риши, или семеро мудрецов, олицетворявших семь дилювиальных первобытных рас (послепотопных, как некоторые говорят).

Сапта-лока, семь низших и высших миров, откуда каждый из этих риши вышел, и куда он возвратился во славе перед тем, как достичь окончательного блаженства Мокша.^[1]

Сапта-кула, или семь каст — брахманы считают, что они представляют собою непосредственных потомков самой высшей из них.^[1]

Затем также Сапта-Пура (семь святых городов); Сапта-Двипа (семь святых островов); Сапта-Самудра (семь святых морей); Сапта-Парвата (семь святых гор); Сапта-Аранья (семь пустынь); Сапта-Врукша (семь священных деревьев) и т. д.

В халдейско-вавилонском заклинании это число снова появляется столь же значительно, как у индусов. Это число двойственно по своим свойствам, т. е. будучи святым в одном из своих аспектов, оно становится отрицательным при других условиях. Поэтому мы обнаруживаем следующее заклинание, начертанное на ассирийских табличках, теперь столь правильно истолкованных.

“Вечер дурных предзнаменований, та область неба, которая приносит несчастье...

Весть о бедствии.

Осудители Нин-Ки-гал.

Семь богов обширных небес.

Семь богов обширной земли.

Семь богов пламенеющих сфер.

Семь богов небесного легиона.

Семь богов пагубных.

Семь призраков-дурных.

Семь призраков злобных огней.

Злой демон, злой алал, злой гигим, злой телал... злой бог, злой маским.

Дух семи небес помни... Дух семи земель помни... и т. д.”.

Это число снова и снова появляется почти на каждой странице “Бытия” и по всем Моисеевым Книгам, и оно также бросается в глаза (см. следующую главу) в “Книге Иова” и в Восточной “Каббале”. Если еврейские семиты так охотно приняли его, то мы должны сделать вывод, что это было не вслепую, но с полным знанием его сокровенного значения, а отсюда вытекает, что они, наверняка, восприняли также доктрины своих “языческих” соседей. Поэтому будет только естественно, что мы будем искать в языческой философии объяснения этого числа, которое затем снова появилось в христианстве с его семью таинствами, семью церквями в Малой Азии, семью смертными грехами, семью добродетелями (четыре главных и три богословских) и т. д.

Нет ли у семи призматических цветов радуги, увиденных Ноем, какого-либо другого значения, кроме значения завета между Богом и человеком, чтобы освежить память первого? Для каббалиста, по крайней мере, они имеют значение, неотделимое от семи трудов магии, семи верхних сфер, семи нот музыкальной гаммы, семи чисел Пифагора, семи чудес света, семи возрастов и даже семи ступеней масонов, ведущих в святая святых после прохождения пролетов трех и пяти.

Откуда эта тождественность этих загадочных, все время повторяющихся чисел, которые встречаются на каждой странице еврейских Священных Писаний, так же как и в каждой оле и шлоке буддийских и брахманистских книг? Откуда эти числа, которые составляют душу пифагорейской и платонической мысли, и глубины которых ни один неозаренный востоковед или изучающий Библию измерить не мог? И все же у них в руках имеется готовый ключ, если бы они только знали, как его применить. Нигде мистическая ценность человеческого языка и его влияние на человеческие действия не поняты так совершенно, как в Индии; никем они не были лучше объяснены, как авторами старейших “Брахман”. Будучи очень древними, как теперь установлено по их эпохе, они просто старались выразить в более конкретной форме абстрактные метафизические умозрения своих предков.

Настолько велико уважение брахманов к жертвенным тайнам, что они верят, что само создание мира произошло вследствие “жертвенного слова”, произнесенного Первопричиной. Это слово есть “Непроизносимое имя” каббалистов, полностью рассмотренное в предыдущей главе.

Секрет Вед, хотя они и являются “священным знанием”, недоступен без помощи “Брахман”. Строго говоря, Веды (которые написаны в стихах и объединены в четырех книгах) составляют ту часть, которую называют Мантрой или магической молитвой, а “Брахманы” (которые изложены в прозе) содержат ключ к ним. В то время как священной считается только часть Мантры, часть “Брахман” содержит все теологические толкования, умозрения и объяснения жрецов. Наши востоковеды, мы повторяем, не продвинутся вперед сколько-нибудь значительно в понимании ведической литературы, пока не оценят надлежащим образом ныне презираемые ими труды, как, например, “Айтарейя” и “Каушитака-брахмана”, относящиеся к “Ригведе”.

Зороастра называли Мантран или произноситель мантр, и, по данным Хауга, одно из самых древних названий священных писаний парсов было “Мантра-Спента”. Сила и значительность брахмана, выступающего в качестве Хотри-жреца во время приношения Жертвы Сома, состоит в его обладании полным знанием применения священного слова и речи — Вак. Последняя олицетворена в Сара-исвати, жене Брахмы, которая является богиней священного или “Тайного Знания”. Ее обычно изображают едущей верхом на павлине с полностью распущенным хвостом. Глаза на перьях птичьего хвоста символизируют незнающие сна глаза, которые видят все. Человеку, стремящемуся стать адептом “Тайных доктрин”, они напоминают, что он должен иметь сотню глаз Аргуса, чтобы видеть и понимать все.

Вот почему мы говорим, что невозможно разрешить полностью глубокие проблемы, лежащие в основе брахманистских и буддийских священных книг, не обладая совершенным пониманием эзотерического значения пифагорейских чисел. Величайшая сила этой вак, или священной речи, развивается согласно той форме, которую придает мантре действующий хотри, и эта форма заключается целиком в числах и слогах священного метра стихосложения. Если произносить медленно и в определенном ритме — будет один результат; если быстро и в другом ритме — будет другой результат.

“Каждый метр”, — говорит Хауг, — “является невидимым хозяином чего-то видимого в этом мире; как бы, так сказать, его представителем и идеалом. Это великое значение метрической речи происходит от числа слогов, из которых она состоит, ибо каждая вещь имеет определенное числовое соотношение (в точности как в пифагорейской системе). Все эти вещи, метры (чханды), стомы и приштхи должны быть настолько же вечны и божественны, насколько вечны и божественны сами слова, которые они содержат. Древнейшие индусские теологи не только верили в первичное откровение слов священных текстов, но даже в откровение различных форм. Эти формы вместе с их содержанием, вечными словами Вед, являются символами, выражающими явления невидимого мира, и в нескольких отношениях могут быть приравниваемы к “идеям” Платона”.

Это свидетельство со стороны нерасположенного свидетеля снова показывает идентичность между древними религиями в отношении их тайной доктрины. Метр Гаятри, например, состоит из трижды восемь слогов и считается наиболее священным из метров. Это метр Агни, бога огня, становящийся временами эмблемой самого Брахмы, главного творца и “создателя человека” по своему собственному образу. И Пифагор говорит, что

“число восемь или Октада есть первый куб, то есть, сквадрированный во всех отношениях, как игральная кость, исходящая из своего основания два или четного числа; таков же и человек — четырежды квадратный или совершенный”.

Разумеется, мало кто, за исключением пифагорейцев и каббалистов, может понять эту мысль полностью, но эта иллюстрация поможет указать на тесное сродство чисел с ведическими Мантрами. Главные проблемы каждой теологии лежат скрытыми под этим образом огня и разновидным ритмом его пламен. Неопалимая купина Библии, священные огни зороастрийцев и других; платоновская Мировая Душа; доктрины розенкрейцеров, что и душа и тело человека развились из огня, мыслящего и бессмертного элемента, который пропитывает все и, по мнению Гераклита, Гиппократа и Парменида, является Богом, — все имеют одно и то же значение.

Каждый метр в “Брахманах” соответствует числу и, как показал Хауг, в зависимости от того, как он стоит в священных текстах, является прототипом какой-либо видимой формы на земле, и его влияние может быть добрым или злым. “Священная речь” может спасать, но также и убивать; ее многие значения и свойства хорошо известны только дикшите (адепту), который был посвящен во многие тайны и чье “духовное рождение” полностью завершено; Вак мантры есть устная сила, которая пробуждает другую соответствующую и еще более оккультную силу, которые каждая аллегорически олицетворена каким-либо богом в мире духов и, в зависимости от того, как ими пользуются, соответствуют либо богам, либо ракшасам (злым духам). По брахманистским и буддийским представлениям, проклятие, благословение, обет, желание, праздная мысль — все может принять видимую форму и таким образом проявиться объективно перед глазами своего создателя или перед тем, кого это касается. Каждый грех становится, так сказать, воплощенным, и, подобно мстительному демону, преследует своего породителя.

Существуют слова, самые слоги которых таят в себе разрушительное качество, точно они объективные предметы; ибо каждый звук пробуждает соответствующий звук в невидимом мире духов, и этот отзвук производит благое или плохое следствие. Гармонический ритм, мелодия, нежно вибрирующая в атмосфере, творит вокруг благотворное приятное влияние и весьма мощно действует на психологическую, так же как и на физическую природу каждого живого существа на земле; она вызывает реакцию даже в неодушевленных предметах, ибо материя все же есть дух в своей сущности, хотя он и кажется невидимым для наших грубых чувств.

То же самое с числами. Куда бы мы ни обратились, от пророков вплоть до “Апокалипсиса”, всюду библейские писатели употребляют числа три, четыре, семь и двенадцать.

И все же мы знавали нескольких приверженцев Библии, которые утверждали, что Веды скопированы с Книг Моисея!^[1] Веды, написанные на санскрите, языке, чьи грамматические правила и формы, как признают Макс Мюллер и другие ученые, были полностью выработаны задолго до тех дней, когда великая волна эмиграции пронесла его из Азии по всему Западу, — эти Веды перед нами, чтобы провозгласить свое отцовство каждой философии, каждого религиозного учреждения, появившегося позднее среди семитических народов. И какие же числа наиболее часто встречаются в санскритских напевах, в этих возвышенных гимнах творению, единству Бога и бесчисленным проявлениям Его силы? ОДИН, ТРИ и СЕМЬ. Прочитайте гимн Диргхатамаса.

“ТОМУ, КТО ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВСЕХ БОГОВ”.

“Бог, здесь присутствующий, наш благосклонный покровитель, наш жертвователь, имеет брата, который простирается в среднем воздухе. Существует и третий Брат, которого мы обрызгиваем нашими возлияниями... Это он, кого я видел, владыка людей, вооруженный семью лучами”.^[1]

И опять:

“Семь Уздечек помогают править телегой, у которой только ОДНО колесо и которую тянет одна единственная лошадь, сияющая семью лучами. Колесо имеет три конечности, бессмертное колесо, неизносимое, на котором висят все миры”.

“Иногда семеро лошадей тащат телегу на семи колесах, и сидят в ней семеро персонажей в сопровождении семи плодовитых нимф”.

Добавим следующее, в честь бога огня — Агни, который ясно явлен как дух, подчиненный ЕДИНОМУ Богу.

“Всегда ЕДИН, хотя и имеет три формы двойной природы (андрогин) — он встает! и жрецы приносят Богу в жертвоприношении свои молитвы, которые доходят до небес, возносимые Агни”.

Совпадение ли это, или же, скорее — как нам подсказывает разум — результат заимствования многих национальных культов от единой, первичной, всеобщей религии? Тайна для непосвященного; поднятие завесы над наиболее возвышенными (ибо правильными и истинными) психологическими и физиологическими проблемами для посвященного. Откровения личного духа человеческого, который божественен не только потому, что этот дух есть эманация ЕДИНОГО верховного Бога, но есть единственный Бог, которого человек в своей слабости и беспомощности в состоянии постичь — ощутить в себе. Эту истину ясно признает ведический поэт, когда говорит:

“Господь, Владыка вселенной, полный мудрости, сошел в меня — слабого и невежественного — и сформировал меня по себе самом в том месте,^[1] где духи с помощью науки обретают мирную радость плода, сладкого, как амброзия”.

Назовем ли мы этот плод “яблоком” с Древа Познания или пиппалой индусского поэта — это не имеет значения. Он — плод эзотерической мудрости. Нашей целью является доказать существование в Индии религиозной системы за многие тысячелетия до того, как были изобретены экзотерические басни о Саде Эдема и Потопе. Отсюда и тождественность доктрин. Ознакомленный с этими доктринами, каждый посвященный других стран становился, в свою очередь, основателем какой-либо великой философской школы на Западе.

Кто из наших ученых санскритологов когда-либо заинтересовался раскрытием действительного значения следующих гимнов, хотя оно весьма ощутимо:

“Пиппала, сладкий плод того дерева, на который слетаются духи. любящие науку (?), и где боги творят все чудеса. Это тайна для того, кто не знает Отца мира”.

Или вот этого:

“На всех стансах заголовок, который гласит, что посвящены они Висвадэвам (то есть всем богам). Тот, кто не знает того Существа, кого я воспеваю во всех его проявлениях, — ничего не поймет в моих стихах; те же, кто знают ЕГО, не чужие в этом воссоединении”.

Это относится к воссоединению и расставанию бессмертной и смертной частей человека.

“Бессмертное Существо”, говорится в предыдущем стансе, “находится в колыбели смертного Существа. Эти два вечных духа идут повсюду; только некоторые люди знают одного, не зная другого” (“Диргхатамас”).

Кто может дать правильную идею о Том, о ком “Ригведа” говорит: “То, которое Едино, мудрые называют по-разному”. Тот Единый воспет поэтами Вед во всех его проявлениях в природе; и книги, считающиеся “ребяческими и глупыми”, учат, как по желанию вызывать существа мудрости для нашего наставления. Они учат, как говорит Порфирий,

“освобождению от всех земных тревог... полету одинокого к ОДИНОКОМУ”.

Профессор Макс Мюллер, чье каждое слово принимается его школой как филологическое евангелие, несомненно прав в одном отношении, когда, определяя природу индусских богов, называет их “масками без актеров... именами без существ, не существами без имен” [304]. Ибо он только доказывает этим монотеизм древней ведической религии. Но нам кажется более чем сомнительным, может ли он сам или кто-либо из его школы питать какую-либо надежду измерить глубину древнеарийской мысли^[1] без тщательного изучения этих самых “масок”. Для материалиста, так же как для ученого, который по различным причинам старается справиться с трудной задачей заставить факты согласоваться или с его собственными взглядами или с Библией, они могут казаться пустыми оболочками призраков. Однако такие авторитеты всегда будут, как были в прошлом, самыми ненадежными руководителями, за исключением вопросов точной науки. “Библейские” патриархи настолько же являются “масками без актеров”, насколько праджапати, и все же, хотя живой персонаж за этими масками представляет собою только абстрактную тень, в каждом из них воплощена идея, которая принадлежит философским и научным теориям древней мудрости.^[1] И кто может оказать лучшую помощь в этом труде, как не сами брахманы, или же каббалисты?

Отрицать категорически наличие какой-либо разумной философии в позднейших брахманистских размышлениях по “Ригведе” равносильно полному отказу от правильного понимания самой религии-матери, которая вызвала их возникновение, и которые являются выражением внутренней мысли непосредственных предков этих более поздних авторов “Брахман”. Если лучшие европейцы так легко доказывают, что все ведические боги только пустые маски, то они также должны быть готовы продемонстрировать, что авторы “Брахман” были столь же неспособны, как они сами, в нахождении где-нибудь этих “актеров”. Когда это будет сделано, не только три другие священные книги, которые, по словам Макса Мюллера, “не заслуживают названия Вед, но и сама “Ригведа” станет бессмысленной мешаниной слов; так как то, что не удалось понять прославленным и утонченным умам древних индусских мудрецов, современным ученым, как бы они ни были учены, нечего надеяться понять. Бедняга Томас Тэйлор был прав, говоря: “филология не философия”.

По меньшей мере, будет нелогично признавать, что имеется скрытая мысль в литературном труде расы, возможно, этнологически отличающейся от нашей, и затем — поскольку этот труд совершенно непонятен для нас, чье духовное развитие в течение нескольких тысяч промежуточных лет уклонилось в совсем ином направлении, — отрицать присутствие в нем вообще какого-либо смысла. Но это как раз то, что несмотря на заслуженное уважение за эрудицию, профессор Макс Мюллер и его школа делают — по крайней мере, в данном случае. Прежде всего нам говорят, что хотя и с осторожностью и с некоторым усилием, но мы все же можем ходить по стопам этих авторов Вед.

“Мы будем чувствовать, что мы поставлены лицом к лицу и разум к разуму с людьми, все же понятными для нас после того, как освободимся от нашего современного самомнения. Мы будем успешны не всегда; слова, стихи, иногда даже целые гимны в Ригведе останутся и должны оставаться для нас мертвой буквой... Ибо, за немногими исключениями... весь мир ведических идей целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта, так что вместо перевода мы можем только строить догадки и комбинировать”.^[1]

И все же, чтобы не оставить у нас никаких сомнений по поводу истинной ценности его слов, этот эрудированный ученый в другом месте выражает свое мнение по поводу тех же самых Вед (с одним исключением) следующим образом:

“Единственной значительной, единственной настоящей Ведой является “Ригведа”; другие так называемые Веды заслуживают название Вед не более, чем “Талмуд” заслуживает название Библии.

Профессор Мюллер отвергает их как недостойных чьего-либо внимания и, как мы понимаем, на том основании, что они содержат, главным образом, “формулы жертвоприношения, чары и заклинания” [47, т. I, с. 8].

А теперь — вполне естественный вопрос: готов ли кто-нибудь из наших ученых продемонстрировать, что он точно ознакомлен со скрытым смыслом, этих совершенно абсурдных “формул жертвоприношений, чар и заклинаний” и магической чепухой “Атхарваведы”? Мы считаем, что нет, и наши сомнения обоснованы на признании самого профессора Мюллера, которое мы только что процитировали. Если “весь мир ведических идей [мы полагаем, что в этот мир не может быть включена одна лишь “Ригведа”] целиком лежит вне пределов нашего интеллектуального горизонта [ученых], так что вместо перевода мы можем строить только догадки и комбинировать”; а “Яджурведа”, “Самаведа” и “Атхарваведа” — “ребяческие и глупые”;^[1] а “Брахманы”, “Сутра-Яска” и “Сайяна”, “хотя и ближайшие по времени к гимнам “Ригведы”, пускаются в самые фривольные и плохо обоснованные толкования”, то как может он сам или какой-либо другой ученый составить по любой из них соответствующее мнение? И еще, если авторы “Брахман”, ближайшие по времени к ведическим гимнам, уже не были в состоянии предложить ничего лучшего, как “плохо обоснованные толкования”, тогда — в какой период истории, где и кем были написаны эти величественные поэмы, мистический смысл которых умер вместе с их поколениями? Так уж ли мы неправы, утверждая, что, если обнаружено, что священные тексты в Египте уже 4000 лет тому назад стали совсем непонятными даже для жреческих писцов [74, т. V], а “Брахманы” дают только “ребяческие и глупые” толкования “Ригведы”, созданные, по меньшей мере, столько же лет тому назад, — то 1) египетская и индусская религиозные философии обладают неизмеримою древностью, далеко превосходящею века, осторожно им приписываемые нашими исследователями сравнительной мифологии; и 2) что заявления жрецов древнего Египта и современных брахманов об их давности являются, в конечном счете, правильными.

Мы никогда не признаем, что три другие Веды менее достойны своего имени, чем Риг-гимны, или что “Талмуд” и “Каббала” ниже по достоинству, чем Библия. Само название “Веды” (буквальное значение которого — знание или мудрость) показывает, что они принадлежат к писаниям тех людей, о которых в каждой стране, на каждом языке и во все века говорили как о “тех, кто знает”. На санскрите третье лицо единственного числа будет веда (он знает), а множественное вида (они знают). Это слово является синонимом греческому θεοσέβεια, которым пользуется Платон, когда говорит о мудрых — магах; и еврейскому Хакамим, , (мудрецы). Отвергните “Талмуд” и его старого предшественника “Каббалу”, и тогда просто никогда не будет возможности правильно истолковать хотя бы единое слово из этой Библии, столь превозносимой за их счет. Но тогда, может быть, это будет как раз то, к чему ее приверженцы стремятся. Избавиться от “Брахман” значит забросить ключ, который открывает двери “Ригведы”. Буквальное толкование Библии уже принесло свои плоды; с Ведами и с санскритскими священными книгами вообще будет в точности то же самое, с тою только разницею, что абсурдное толкование Библии уже получило освященное временем право на выдающееся место в области смешного, и найдет себе поборников вопреки свету и доказательствам. Что же касается “языческой” литературы, то по истечении еще нескольких лет безуспешных попыток толкования, ее религиозное значение будет передано в область разоблаченных суеверий, и больше люди не услышат о них.

Мы хотим быть правильно понятыми, прежде чем нас начнут упрекать и критиковать за вышеприведенные замечания. Обширные знания знаменитого Оксфордского профессора едва ли могут быть поставлены под сомнение даже его врагами, но мы все же имеем право сожалеть о его опрометчивости в осуждении того, что он сам признает “целиком находящимся за пределами нашего интеллектуального горизонта”. Даже в том, что он считает смешной ошибкой, допущенной авторами “Брахман”, — другие, более по-духовному настроенные люди могут увидеть совсем противоположное. “Кто величайший из богов? Кто первый должен быть прославлен нашими песнями?” — говорит древний риши из “Ригведы”, ошибочно (как проф. М. думает) приняв вопросительное местоимение “Кто” за какое-то божественное имя. Профессор говорит:

“В жертвенных вызываниях отведено место богу “Кто”, и гимны, адресованные ему, называются “Ктоистскими гимнами””.

А разве бог “Кто” является менее естественным термином, чем бог “Я есмь”? Разве “Ктоистские” гимны менее уважительны, нежели “Я-есмические” псалмы? И кто может доказать, что это в самом деле ошибка, а не преднамеренное выражение? Разве так уж невозможно поверить, что этот странный термин именно обязан своим происхождением почтительному благоговению, которое заставило поэта заколебаться, прежде чем дать имя, как форму тому, кто справедливо считается высочайшей абстракцией метафизических идеалов — Богу? Или, что то же самое чувство заставило пришедшего затем комментатора приостановиться и таким образом предоставить труд антропоморфизации “Непознаваемого”, “КТО”, будущей человеческой концепции?

“Эти поэты древности больше думали для себя, чем для других”, — замечает сам Макс Мюллер. — “Они, скорее, искали в своем языке возможности точнее выразить свою мысль, чем угодить воображению своих слушателей”.^[1]

К несчастью это как раз та самая мысль, которая не пробуждает никакого ответного эхо в умах наших филологов.

Далее мы читаем толковые советы изучающим гимны “Ригведы”, чтобы они собирали, сопоставляли, отсеивали и отбрасывали.

“Пусть он изучает комментарии, “Сутры”, “Брахманы”, и даже позднейшие труды, чтобы исчерпать все источники, из которых может быть извлечена информация. Он [ученик] не должен презирать преданий, даже если их неправильные представления... осязаемы... Ни один уголок в “Брахманах”, “Сутрах”, “Яске” и “Сайяне” не должен быть оставлен неисследованным, прежде чем мы предложим наше собственное толкование... Когда ученик закончит свою работу, тогда поэт и философ должны подхватить и окончательно завершить ее”.^[1]

Плохие шансы у “философа” заступить на место ученого филолога и попытаться исправить его ошибки! Нам хотелось бы увидеть, какого рода прием был бы оказан наиболее эрудированному индусскому ученому из Индии со стороны образованной публики в Европе и Америке, если бы он взялся поправлять одного ученого после того, как последний отсеивал, принимал, отбрасывал, объяснял и объявлял, что хорошо и что “абсурдно и ребячески” в священных книгах его предков. То, что в конечном счете было бы объявлено “брахманистскими неправильными представлениями” конклавом европейских и в особенности германских ученых, имело бы настолько же мало шансов на пересмотр по просьбе наиболее эрудированного пандита Бенареса или Цейлона, насколько толкование еврейских священных писаний Маймонидом и Филоном Иудеем со стороны христиан, после того как церковные соборы приняли неправильные переводы и толкования Иринея и Евсевия. Какой пандит или туземный философ может знать язык своих предков, религию или философию столь же хорошо, как англичанин или немец? Или, почему более терпеть индуса в роли излагателя брахманизма, чем раввинистического ученого в роли истолкователя иудаизма или пророчеств Исайи? Более безопасных и заслуживающих доверия переводчиков можно найти поближе к дому. Тем не менее, все же будем надеяться, что найдется наконец, даже хотя бы в туманном будущем, европейский философ, который будет просеивать священные книги религии мудрости, и не будет опровергаем любым другим из его класса.

А пока что, не обращая внимания на какие-либо признанные авторитеты, постараемся сами просеять некоторые из этих мифов старины. Мы будем искать их объяснения среди народных истолкований и нащупывать путь себе с помощью магической лампы Трисмегиста — таинственного числа семь. Должна же существовать какая-либо причина, почему эта цифра была везде принята в качестве мистического исчисления. У каждого древнего народа Творец, или Демиург, помещен над седьмым небом.

“И если бы я коснулся посвящения в наши священные мистерии”, — говорит император Юлиан, каббалист, — “вакхизированные халдеями в отношении семилучевого Бога, возвышающего души через Себя, я мог бы сказать вещи неизвестные, очень неизвестные толпе, но хорошо известные благословенным теургам”.^[1]

В “Лидии” сказано, что

“халдеи зовут Бога ИАО и часто называют его САВАОФ, как Того, кто находится над семью орбитами (небесами или сферами), т. е. Демиурга”.^[1]

Чтобы узнать потенциальность этого числа, нужно обратиться к пифагорейцам и каббалистам. Экзотерически семь лучей солнечного спектра конкретно представлены в семилучевом боге Хептактисе. Эти семь лучей, сведенные в ТРИ первичные луча, а именно, в красный, синий и желтый, образуют солнечную триаду и представляют собою соответственно дух-материю и дух-сущность, В последнее время наука также свела семь лучей к трем первичным, подтвердив таким образом научную концепцию древних насчет, по крайней мере, одного видимого проявления невидимого божества, и семь разделено на четверку и троицу.

Пифагорейцы называли число семь колесницей жизни, так как оно содержало тело и душу. Они это объясняли, говоря, что человеческое тело состоит из четырех главных элементов и что душа тройственна, так как содержит рассудок, страсть и желание. Считалось, что непроизносимое СЛОВО является Седьмым и высочайшим изо всех, так как существует шесть низших его заменителей, принадлежащих каждый к одной степени посвящения. Это евреи заимствовали свою субботу от древних, которые называли ее днем Сатурна и считали несчастливым днем, а не последние от израильтян при переходе в христианство. Народы Индии, Аравии, Сирии и Египта соблюдали недели из семи дней; и римляне восприняли этот семиричный метод от этих стран, когда последние были подчинены Империи. Все же не ранее четвертого века римские календы, ноны и иды были упразднены, и недели заняли их место; и астрономические названия дней недели, а именно, dies Solis (день Солнца), dies Lunae (день Луны), dies Martis (день Марса), dies Mercurii (день Меркурия), dies Jovis (день Юпитера), dies Veneris (день Венеры), и dies Saturni (день Сатурна) доказывают, что не от евреев была взята семидневная неделя. Прежде чем исследовать это число каббалистически, мы предлагаем проанализировать его с точки зрения иудейско-христианской Саббат.

Когда Моисей установил йом шаба или Шебанг (Шаббат), аллегория отдыха Господа Бога от трудов творения на седьмой день была только покровом или, как это выражает “Зогар” — завесой для скрытия истинного значения.

Евреи считали дни тогда, как и теперь, по порядку, как день первый, день второй и т. д.; йом ахад, йом шени, йом шелишо, йом ребис, йом шамиши, йом шишехи, йом ШАБА.

“Еврейское семь, , состоящее из трех букв С. Б. О., имеет более чем одно значение. Прежде всего оно означает век или цикл, Шаб-анг; Саббат, , может быть переведено как старость, также отдых, а в старом коптском языке Сабе означает мудрость, ученость. Современные археологи нашли, что еврейское Саб, , также означает седоголовый и что поэтому день Саба был тем днем, в который ““седоголовые люди” или “старейшины” племени имели привычку собираться вместе для совещаний или жертвоприношений”.^[1]

Таким образом, шестидневная неделя с седьмым, Саба или Сапта-днем, пришла к нам с глубочайшей древности. Соблюдение лунных празднеств в Индии доказывает, что этот народ также соблюдал еженедельные собрания. С каждой новой четвертью луна приносит в атмосферу изменения, следовательно, определенные изменения также производятся по всей нашей вселенной, из которых метеорологические являются наиболее незначительными. В этот, седьмой и наиболее сильнодействующий из призматических дней, адепты “тайной науки” сходятся, как они сходились тысячи лет тому назад, чтобы стать проводниками оккультных сил природы (эманаций трудящегося Бога) и общаться с невидимыми мирами. Именно в этом соблюдении седьмого дня мудрецами древности — не как дня отдыха божества, а потому что они проникли в его оккультную силу — кроется глубокое преклонение всех языческих философов перед числом семь, которое они называли “почитаемым”, священным числом. Пифагорейский Тетрактис, почитаемый платониками, представлял собою квадрат, помещенный под треугольником, последний, или Троица представлял собою невидимую Монаду — единство, и считался слишком священным, чтобы его произносить, за исключением внутри стен святилища.

Аскетическое соблюдение христианской субботы протестантами является чисто религиозной тиранией и, мы боимся, оно приносит больше вреда, чем пользы. В действительности оно началось только с введения Карлом II 29-го закона (в 1678 г.), который запрещал всякому “ремесленнику, рабочему, торговцу и другим заниматься каким-либо мирским трудом и т. д. и т. д., в день Господа”. Пуритане довели это до крайности, по-видимому, чтобы подчеркнуть свою ненависть к католицизму, как римскому, так и англиканскому. Что в планы Иисуса не входило, чтобы такой день был выделен, — видно не только по его словам, но также по его делам. Ранние христиане не соблюдали его.

Когда Трифо, иудей, упрекал христиан, что у них нет субботы, что мученик ответил ему?

“По новому закону у вас должна быть постоянная суббота. Когда вы провели день в праздности, вы думаете, что вы религиозны. Господу не нравятся такие дела. Если кто-нибудь виновен в лжесвидетельстве и обмане, пусть он исправляется; если кто совершил прелюбодеяние, пусть он раскаивается; и этим он будет соблюдать такую субботу, которая истинно угодна Богу... Стихии никогда не праздны и не соблюдают никакой субботы. Не было надобности соблюдать субботу до Моисея, и нет надобности соблюдать теперь, после Иисуса Христа”.

Хептактис не есть Верховная Причина, а просто эманация из Него — первое видимое проявление Непроявленной Силы.

Его божественное дыхание, которое, силою прорвавшись, сгустилось, испуская сияние, превращающееся в Свет, и таким образом стало познаваемым для внешних чувств”, — говорит Джон Рейхлин [591].

Это — эманация Высочайшего, Демиург, множество в единстве, элохимы, которых мы видим творящими наш мир или, вернее, формирующими его в шесть дней и отдыхающими на седьмой. И кто эти элохимы, как не евгемеризованные силы природы, верные проявленные слуги, законы Того, Кто Сам есть нерушимый закон и гармония?

Они остаются над Седьмым небом (или духовным миром), ибо именно они, согласно каббалистам, образовали шесть материальных миров в их последовательности, или, скорее, попытки миров, предшествовавших нашему, который, говорят они, есть седьмой. Если, отложив метафизико-духовную концепцию, мы уделим наше внимание только религиозно-научной проблеме творения в “шесть дней”, над которой до сих пор наши лучшие ученые по части Библии так долго безуспешно раздумывали, то мы, быть может, окажемся на пути, ведущем к скрытой под этой аллегорией истинной идее. Древние были философами, последовательными во всем. Поэтому они учили, что каждый из этих былых миров, совершив свою физическую эволюцию и достигнув — через рождение, рост, возмужалость, старость и смерть — конца своего цикла, возвратился к своей первичной субъективной форме духовной земли. С этого времени ему предстоит служить в вечности местом пребывания для тех, кто жили на нем в качестве людей и даже животных, но теперь стали духами. Эта идея, если настолько же недоказуемая, как Рай наших богословов, по крайней мере, немного более философична.

Так же, как человек и все другие живые существа, живущие на ней, наша планета имела свою духовную и физическую эволюцию. Из неосязаемой идеальной мысли под творческою Волею Того, о ком мы ничего не знаем и кого только смутно представляем в воображении, этот шар стал флюидическим и полудуховным, затем сгущался все больше и больше, до тех пор пока его физическое развитие — материя, демон-соблазнитель — заставило его испытать свою собственную творческую способность. Материя бросила вызов ДУХУ, и земля также имела свое “Падение”. Аллегорическое проклятие, под которым она находится, заключается в том, что она только порождает, но не творит. Наша физическая планета есть только служанка или, вернее, прислуга на все дела у духа, своего хозяина. “Будь проклята земля... она будет порождать терн и чертополох”, — такие слова вложены в уста элохимов. “В муках будешь ты рожать детей”, — элохимы говорят это и земле и женщине. И это проклятие будет длиться до тех пор, пока малейшая частица материи не переживет все свои дни; до тех пор, пока каждая пылинка путем постепенных преображений через эволюцию не станет составной частью “живой души”, и до тех пор, пока последняя снова не поднимется по спирали и не станет наконец — как свой собственный Метатрон или Дух-Искупитель — у подножья верхней ступени духовных миров, как в первый час своего эманирования. За этим лежит великая “Бездна” — ТАЙНА!

Следует запомнить, что каждая космогония имеет во главе троицу исполнителей — Отец, дух; Мать, природа или материя; и проявленная вселенная, Сын или результат первых двух. Как вселенная, так и каждая планета, входящая в ее состав, проходит через четыре возраста, подобно самому человеку. Все имеют свое детство, молодость, зрелый период и старость, и эти четыре, добавленные к другим трем, опять образуют священное семь.

Начальные главы “Бытия” никогда не имели в виду дать хотя бы отдаленную аллегорию творения нашей земли. Они охватывают (глава I) метафизическую концепцию о каком-то неопределенном периоде в вечности, когда законом эволюции производится ряд последовательных попыток формирования вселенных. Эта идея ясно высказана в “Зогаре”:

“Были старые Миры, которые погибали, как только они нарождались; они не имели форм и назывались Искрами. Так, кузнец, ударяя молотом по железу, брызжет искрами по всем направлениям. Искры — первоначальные Миры, которые не могли существовать, ибо Священный Старец (Сефира) не принял еще своей формы (Андрогины или противоположных полов) Царя и Царицы (Сефира и Кадмон), и Мастер еще не начал своей работы”.^[1]

Шесть периодов или “дней” “Бытия” относятся к тому же самому метафизическому верованию. Пять таких неудачных попыток было сделано элохимами, но шестая имела своим результатом миры, подобные нашему (т. е. все планеты и большинство звезд являются мирами, и населенными, хотя и не так, как наша земля). Наконец, образовав этот мир в шестом периоде, элохимы отдыхали в седьмом. Таким образом “Святой”, когда сотворил нынешний мир, сказал: “Этот мне нравится: предыдущие мне не нравились”.^[1] И элохимы “видели все, что они сотворили, и нашли, что это было очень хорошо. И был вечер и утро шестого дня” — [“Бытие”, I].

Читатель вспомнит, что в главе IV было дано объяснение “дня” и “ночи” Брахмы. Первый представляет собою определенный период космической активности, а последний — равный период космического покоя. В первом миры выявляются и проходят через отведенные им четыре стадии существования; в последнем “вдох” Брахмы дает обратный ход течению сил природы; все видимое постепенно рассеивается; наступает хаос, и долгая ночь отдыха наполняет космос силами для его следующего периода эволюции. В утро одного из этих “дней” созидательные процессы постепенно достигают своего кульминационного пункта активности; вечером незаметно уменьшаются, пока не настает пралайа и с нею “ночь”. Одно такое утро и вечер, в сущности, составляют космический день; и именно “день Брахмы” имел в виду каббалист — автор “Бытия” каждый раз, когда он говорил: “И был вечер и утро первого (или пятого или шестого, или любого другого) дня”. Шесть дней постепенной эволюции, один отдыха, и затем — вечер! Со времени появления первого человека на нашей земле наступила вечная Суббота или отдых для Демиурга.

Космологические спекуляции первых шести глав “Книги Бытия” показаны в расах “сынов Божиих”, “исполинов” и т. д., в главе VI. Строго говоря, повествование о формировании нашей земли или “сотворении”, как его весьма неправильно называют, начинается со спасения Ноя от потопа. Халдео-вавилонские таблички, недавно переведенные Георгом Смитом, не оставляют об этом никаких сомнений в умах тех, кто читает эти надписи эзотерически. Иштар, великая богиня, говорит в колонке III об уничтожении шестого мира и о появлении седьмого такими словами:

“ШЕСТЬ дней и ночей ветер, потоп и шторм ошеломляли.

На седьмой день, в течение его успокоился шторм, и весь потоп,

который разрушал как землетрясение,^[1]

утих. Море он высушил, и ветер и потоп кончились...

Я заметил берег на границе моря...

к стране Низир шел корабль (аргха, или луна).

гора Низир остановила корабль...

первый день и второй день, гора Низир та же самая.

пятый и шестой, гора Низир та же самая.

на седьмой день, в течение его

я выпустил голубя, и он улетел.

Голубь улетел и возвратился, и... ворон улетел... и не возвратился.

я построил алтарь на вершине горы.

по семи трав я резал, на дне их я поместил камыши, сосны и симгар...

боги как мухи собрались над жертвой.

изстари также великий Бог по своему ходу.

великое сияние (солнце) Ану сотворил.^[1]

Когда славу этих богов амулет на моей шее не отражал”, и т. д.

Все это имеет чисто астрономическое, магическое и эзотерическое значение. Читающий эти таблички сразу узнает библейское повествование; и будет судить в то же время о том, как искажена великая вавилонская поэма евгемеризованными персонажами — низведенными с их возвышенного положения богов в простые патриархи. Недостаток места не позволяет нам полностью углубиться в эту библейскую пародию на халдейские аллегории. Поэтому мы только напомним читателю, что по признанию наиболее нерасположенного свидетеля — такого как Ленорман, сперва изобретателя, и затем поборника аккадийцев — халдео-вавилонская Троица, помещенная под Илоном, непроявленным божеством, состоит из Ану, Нуах и Бэла. Ану есть изначальный хаос, божественное время и мир одновременно, χρόνος и κόσμος, несотворенная материя, исходящая из единого и основного начала всего. Что же касается Нуах, то, согласно тому же востоковеду, он есть:

“...разум, мы охотно скажем — слово, которое оживляет и оплодотворяет материю, которое пропитывает вселенную, направляет и заставляет ее жить; и в то же время Нуах есть повелитель принципа влаги; Дух движущийся по водам”.

Не самоочевидно ли все это? Нуах (Nuah) есть Ной (Noah), носящийся по водам в своем ковчеге, причем последний — эмблема Аргха или Луны, женского начала. Ной есть “дух”, падающий в материю. Мы находим его, как только он спускается на землю, сажающим виноградник, пьющим вино и опьяняющимся им, то есть, чистый дух становится опьяненным, как только он окончательно погружается в материю. Седьмая глава “Бытия” есть лишь иное изложение первой. Таким образом, тогда как последняя читается: “... и тьма была над бездной. И Дух Божий носился над водою”, в седьмой сказано: “... и умножилась вода... и ковчег плавал [с Ноем-духом] по поверхности вод”. Таким образом, Ной, если он тождественен халдейскому Нуаху, есть дух, оживотворяющий материю, которая позднее является хаосом, представленным как бездна или же как воды потопа. В вавилонской легенде именно Иштар (Астарта или Венера, богиня Луны) заперта в ковчеге и высылает голубя (эмблема Венеры и других лунных богинь) на поиски суши. Тогда как в семитских табличках это Ксизутр или Хасисадра, “который за свое благочестие был приобщен к богам”, — в Библии это Енох, который ходил перед Господом и — будучи взят Богом к себе — “исчез”.

В последовательное существование неисчислимого количества миров до последовавшей за ними эволюции нашего нынешнего мира верили все древние народы и этому учили. Наказание христиан за присвоение древних записей евреев и отказ от истинного ключа к этим записям началось в самых ранних веках. И таким образом мы находим, что святые отцы церкви трудились и путались в невозможной хронологии и в нелепостях буквального толкования, тогда как ученые раввины были прекрасно осведомлены о действительном значении своих аллегорий. Так, не только в “Зогаре”, но также и в других каббалистических трудах, признаваемых талмудистами, как, например, “Мидраш Берашет” или универсальная “Книга Бытия”, которые вместе с “Меркаба” (колесница Иезекииля) составляют “Каббалу”, — можно найти доктрину о целой серии миров, образующихся из хаоса и последовательно подвергающихся разрушению.

Индусские доктрины учат о двух пралайах или растворениях: одна всеобщая, маха-пралайа, другая частичная или меньшая пралайа. Последняя не имеет отношения ко всеобщему растворению, которое наступает в конце каждого “Дня Брахмы”, но относится к геологическим катаклизмам в конце каждого малого цикла нашей планеты. Этот исторический и чисто местный потоп Центральной Азии, предания о котором могут быть найдены в каждой стране и который, по мнению Бунзена, произошел около 10000 лет до Р. X., — не имеет никакого отношения к мифическому Ною, или Нуаху. Они гласят, что частичные катаклизмы происходят в конце каждого “века” мира, которые не разрушают его, но только изменяют общую его внешность. Новые расы людей и виды животных и новая растительность развиваются из растворения предыдущих.

Аллегории “грехопадения человека” и “потопа” являются двумя наиболее важными чертами Пятикнижия. Они, так сказать, представляют Альфу и Омегу, высочайший и нижайший ключи гармонической гаммы, по которой звучат величественные гимны сотворения человечества; ибо они раскрывают тому, кто ставит вопросы Зуре (фигуративной Гемантрии), процесс человеческой эволюции от высочайшего духовного существа до нижайшего физического — послепотопного человека; как в египетской иероглифической системе, где каждый знак пиктографического письма, который не соответствует внутренности обведенной определенной геометрической фигуры, может быть отвергнут как нарочная маскировка, умышленно введенная священным иерограмматистом, — также многие подробности в Библии требуют такого же обращения, и следует принимать во внимание только те части, которые отвечают числовым методам, преподанным в “Каббале”.

В индусских книгах потоп появляется только в виде предания. Оно не претендует на священность, и мы находим его только в “Махабхарате”, в “Пуранах”, и в еще более ранней “Шатапатха”, одной из позднейших “Брахман”. Более чем вероятно, что Моисей или кто-то другой, писавший вместо него, пользовался этими повествованиями как основою для своей собственной умышленно искаженной аллегории, добавив к ней еще халдео-беросские повествования. В “Махабхарате” мы узнаем Нимрода под именем царя Дайтха. Происхождение греческого мифа о титанах, взбирающихся на Олимп, и другого мифа о строителях Вавилонской башни, стремившихся достичь небес, явлено в нечестивом Дайтха, который посылает навстречу небесным громам проклятия и грозится завоевать со своими могучими воинами само небо, чем навлекает на человечество гнев Брахмы.

“Тогда Господь решил”, — говорится в тексте, — “поразить свои творения страшным наказанием, которое должно было послужить предостережением для тех, кто выживут, а также для их потомков”.

Вайвасвата (который в Библии становится Ноем) спасает маленькую рыбку, которая оказывается аватаром Вишну. Рыбка предупреждает праведного человека, что вся земля скоро будет затоплена, что все живущие на ней должны погибнуть, и приказывает ему построить судно, в которое он должен перейти со всею своею семьею. Когда судно готово, и Вайвасвата запер в нем вместе со всею своею семьею семена растений и пары от всех животных, и начинает лить дождь, гигантская рыба, вооруженная рогом, становится перед носом ковчега. Праведник, следуя ее указаниям, привязывает к рогу канат и рыба проводит ковчег целым через бушующие стихии. В индусском предании число дней, в течение которых продолжается потоп, в точности совпадает с числом в Моисеевом повествовании. Когда стихии успокоились, рыба привела ковчег на вершину Гималаев.

Многие ортодоксальные комментаторы считают это повествование заимствованным из Моисеевых “Писаний”.^[1] Но, несомненно, если бы такой всеобщий катаклизм когда-либо имел место в пределах человеческой памяти, то некоторые из памятников египтян, из которых многие относятся к такой невероятной древности, отметили бы это происшествие, заодно с рассказом о позоре Хама, Ханаана и Мизраима, их предполагаемых предков. Но до сих пор не найдено ни малейшего намека на такое бедствие, хотя Мизраим определенно относится к первому поколению после потопа, если в самом деле не является допотопным. С другой стороны, халдеи сохранили это предание, как об этом свидетельствует Берос, и древние индусы также имеют вышеизложенную легенду. Таким образом остается только одно объяснение тому чрезвычайному факту, что из двух одновременных и цивилизованных наций, как Египет и Халдея, одна не сохранила никакого предания, хотя имела самое прямое отношение к этому событию, — если верить Библии, — а другая сохранила. Потоп, отмеченный в Библии, в одной из “Брахман” и во “Фрагменте” Бероса, относится к локальному новоднению, которое 10000 лет до Р. X., по мнению Бунзена, а также по брахманским зодиакальным вычислениям, изменило всю поверхность Центральной Азии.^[1] Поэтому, вавилоняне и халдеи могли узнать об этом от своих таинственных гостей, окрещенных некоторыми ассирологами аккадийцами, или, что еще более вероятно, они сами, возможно, являлись потомками тех, кто обитал в затопленных местностях. Евреи заимствовали от последних это повествование, как и все другое; брахманы могли записать предания стран, в которые они сперва вторглись и где, вероятно, обитали до того, как основались в Пенджабе. Но у египтян, первые поселенцы которых, очевидно, пришли из Южной Индии, было меньше причин отмечать этот катаклизм, так как их он, возможно, никогда не задел иначе, как только косвенно, поскольку наводнение ограничилось Центральной Азией.

Бюрнуф, заметив тот факт, что повествование о потопе имеется только в одной из самых новых “Брахман”, также думает, что оно могло быть заимствовано индусами от семитских народов. Против такого предположения восстают все традиции и обычаи индусов. Арийцы, а в особенности брахманы, никогда ничего не заимствовали от семитов, и в этом нас подкрепляет один из тех “нерасположенных свидетелей”, каковыми Хиггинс называет приверженцев Иеговы и Библии.

“Я никогда и ничего не находил в истории египтян и евреев”, — пишет аббат Дюбуа, проживший сорок лет в Индии, — “что побудило бы меня поверить, что любой из этих народов или какой-либо другой народ на земле образовался раньше индусов, а в особенности брахманов; поэтому ничто не заставит меня поверить, что последние заимствовали свои обряды от других народов. Наоборот, я прихожу к выводу, что они получили их из своего собственного первоисточника. Каждый, кто хоть немного знает дух и характер брахманов, их гордость, чрезвычайное тщеславие, их отчужденность, высокомерное презрение ко всему иностранному и к тому, о чем они не могут похвастать, что они изобрели его, — тот согласится со мною, что такой народ не мог согласиться воспринять свои обычаи и правила поведения от чужой страны” [592, т. I, с. 186].

Это повествование, в котором упоминается самый ранний аватар Матсья — относится к другой юге, не нашей, к юге первого появления животной жизни; может быть, кто знает, к Девонскому периоду наших геологов? Оно, безусловно, лучше отвечает последнему, нежели 2348 году до Р. X.! Кроме того, само отсутствие всякого упоминания об этом потопе в старейших книгах индусов выдвигает мощный аргумент, когда мы предоставлены одним только выводам, как в данном случае.

“Веды и “Ману””, — говорит Жаколио, — “это памятники древнеазиатской мысли, существовали намного раньше дилювиального периода; это неопровержимый факт, обладающий всею ценностью исторической правды, так как за исключением предания, в котором показано, как Вишну сам спасает Веды от потопа, — предания, которое, несмотря на свою легендарную форму, несомненно должно покоиться на реальном факте, — отмечено, что ни одна из этих священных книг не упоминает катаклизма, тогда как “Пураны” и “Махабхарата” и большое количество других, более недавних трудов, описывают его с мельчайшими подробностями, что является доказательством первенства первых. Веды, несомненно, отметили хотя бы несколькими гимнами ужасное бедствие, поразившее воображение людей, его наблюдавших”.

“Также и Ману, который дает нам законченное повествование о творении с хронологией от божественных и героических веков до появления на земле человека, — не обошел бы молчанием такое значительное событие”.

“Ману” (кн. I, шлока 35) дает имена десяти выдающихся святых, которых он называет прадьяпати (правильнее — праджапати), в которых брахманистские теологи видят пророков, предков человеческой расы, а пандиты считают их просто десятью могущественными царями, которые жили в Крита-юге или в веке добра (в золотом веке греков).

Последний из этих праджапати — Бригху.

“Перечисляя последовательность этих выдающихся существ, которые, согласно Ману, правили миром, древний брахманистский законодатель называет следующих потомков Бригху: Сварочика, Оттами, Тамаса, Райвата, прославленный Чакчуча, и сын Вивасвата, причем каждый из этих шести сделался достойным титула Ману (божественного законодателя), титула равно принадлежавшего Праджапати и каждому великому персонажу первобытной Индии. Генеалогия на этом имени обрывается.

Согласно “Пуранам” и “Махабхарате”, при царствовании одного из потомков этого сына Вивасвата по имени Вайвасвата, произошел великий катаклизм, память о котором, как будет видно из дальнейшего, перешла в предание и была разнесена эмиграцией по всем странам Востока и Запада, которые Индия с тех пор колонизировала...

Так как генеалогия, данная Ману, как мы видели, обрывается на Вивасвате, то из этого следует, что этот труд (“Ману”) ничего не знает ни о Вайвасвате, ни о потопе” [593, с. 170, 171].

Аргумент этот неопровержимый, и мы его рекомендуем тем официальным ученым, которые, чтобы угодить духовенству, оспаривают каждый факт, доказывающий чрезвычайную древность Вед и “Ману”. Полковник Вэнс Кеннеди уже давно заявил, что Вавилония с самого ее происхождения была оплотом санскритской литературы и брахманистской учености. А как или почему брахманы проникли туда, как не в результате междоусобных войн и эмиграции из Индии? Полнейшее описание потопа Ведавьясой мы находим в “Махабхарате”, поэме в честь астрологических аллегорий о войнах между Солнечными и Лунными расами. Одна из этих версий сообщает, что Вивасвата стал отцом всех народов на земле через свое потомство, и эта форма была приспособлена для повествования о Ное; другая версия сообщает, что — подобно Девкалиону и Пирре — ему нужно было просто бросать камешки в тину, оставшуюся после отступления волн потопа, чтобы производить людей когда угодно. Эти две версии — одна еврейская, другая греческая — не оставляют нам выбора. Мы должны или поверить, что индусы заимствовали от языческих греков, также и от монотеистических евреев, или же — что значительно более вероятно — считать, что версии обоих этих народов суть производные от ведической литературы через вавилонян.

История говорит нам о потоке иммиграции через Инд, и о том, как она впоследствии наводнила Запад, и как народы индусского происхождения вышли из Малой Азии, чтобы колонизировать Грецию. Но история не говорит ни единого слова об “избранном народе” или о том, что греческие колонии проникли в Индию до 5-го и 4-го века до Р. X., когда мы впервые находим смутные предания, в которых говорится о каких-то загадочных утерянных племенах Израиля, направившихся из Вавилонии в Индию. Но даже если бы повествование о десяти племенах заслуживало доверие, и сами эти племена оказались бы существующими как в светской, так и в священной истории, то это вовсе не помогло бы разрешению. Колбрук, Уильсон и другие выдающиеся индологи показывают, что “Махабхарата”, если не “Шатапатха-брахмана”, в которой также приводится это повествование, намного предшествовала веку Кира, следовательно — возможному времени появления каких-либо израильских племен в Индии.^[1]

Востоковеды приписывают “Махабхарате” древность от двенадцати до пятнадцати веков до Р. X.; что касается греческой версии, то у нее так же мало доказательств как у другой, и попытки эллинистов в этом направлении явно провалились. Само повествование о победоносной армии Александра, проникнувшей в Северную Индию, с каждым днем становится все более сомнительным. Никакая индусская национальная летопись, даже самые незначительные исторические воспоминания по всей длине и ширине Индии не дают ни малейшего следа о таком вторжении.

Если даже такие исторические факты, как теперь оказалось, все время были выдумками, что же мы тогда должны думать о повествованиях, которые на самом лице своем носят клеймо выдумки? Мы не можем не сочувствовать в сердце профессору Мюллеру, когда он замечает, что кажется “кощунством рассматривать эти выдумки языческого мира как искаженные и неправильно истолкованные фрагменты божественного Откровения, когда-то данного всему роду человеческому”. Только может ли этот ученый считаться совершенно беспристрастным и справедливым к обеим сторонам, если он не включит в число этих выдумок также и выдумки Библии? Да и чище ли, нравственнее ли язык Ветхого Завета, чем книги брахманов? Кощунственнее и смешнее ли какие-либо выдумки языческого мира, чем беседа Иеговы с Моисеем [Исход, XXXIII, 23]? Показаны ли языческие боги более жестокими, чем тот же самый Иегова во многих местах? Если чувства благочестивого христианина шокированы нелепостями о поедании Отцом Кроносом своих детей и изувечении Урана; или о сбрасывании Юпитером с небес Вулкана, поломав при этом ему ногу, — то с другой стороны, он не должен обижаться, если нехристианин смеется при мысли о Иакове, боксирующим со своим Творцом, который, “видя, что он не может одолеть его”, вывихнул Иакову бедро, причем этот патриарх по-прежнему крепко держал Бога и не отпускал Его, несмотря на Его просьбы.

Почему сказание о Девкалионе и Пирре, бросающих камни позади себя и творящих таким образом людскую расу, должно считаться более смешным, чем сказание о жене Лота, превратившейся в соляной столб, или о Всемогущем, сотворившем людей из глины, и затем вдохнувшем в них дыхание жизни? Расхождение между последним способом творения и способом египетского барано-рогого бога, создающего человека на гончарном колесе, едва ощутимо. Сказание о Минерве, богине мудрости, начавшей свое существование после некоторого периода роста в мозгу своего отца, по крайней мере наводит на размышления и поэтично в качестве аллегории. Ни один древний грек никогда не был сожжен за то, что не принимал это в буквальном смысле; и, во всяком случае, “языческие” выдумки в общем намного менее нелепы и кощунственны, нежели выдумки, навязанные христианам с тех пор, как церковь признала Ветхий Завет, и римско-католическая церковь открыла свой счет тауматургических святых.

“Многие из туземцев Индии”, — продолжает профессор Мюллер, — “признаются, что их чувства восстают против нечистот, приписываемых богам теми писаниями, которые они называют священными; все же имеются честные брахманы, которые будут утверждать, что эти сказания имеют более глубокое значение; что, поскольку безнравственность несовместима с божественным существом, то надо полагать, что какая-то тайна скрыта в этих временем освященных сказаниях — тайна, которую может надеяться раскрыть почтительный и любознательный ум”.

Это как раз то, что утверждает христианское духовенство в своих попытках объяснить непристойности и нелепости Ветхого Завета. Только вместо того, чтобы предоставить истолкование тем, кто обладают ключами к этим кажущимся нелепостям, они приняли на себя обязанность и право, по божественному уполномочию, толковать их по-своему. Они сделали не только это, но постепенно лишили еврейское духовенство средств, чтобы истолковать свои Священные Писания так, как это делали их отцы, так что в нынешнем веке найти среди раввинов сведущего каббалиста — почти невозможно. Евреи сами забыли ключ! А как они могли избегнуть этого? Где подлинные рукописи? Самой древней из ныне существующих еврейских рукописей, говорят, является “Бодлейский Кодекс”, который не старше восьмисот-девятисот лет.^[1] Разрыв между Ездрой и этим “Кодексом”” таким образом, составляет пятнадцать веков. В 1490 году Инквизиция заставила сжечь все еврейские библии, один только Торквемада уничтожил 6000 томов в Саламанке. За исключением нескольких рукописных “Тора Кетубим” и “Небиим”, употреблявшихся в синагогах, и происхождение которых весьма недавнее, — мы не думаем, что еще осталась хоть одна рукопись, которая не была бы пунктирована, следовательно — совершенно неправильно истолкована и переделана мазоретами. Если бы не своевременное изобретение “Мазоры”, ни одного экземпляра Ветхого Завета не потерпели бы в нашем веке. Хорошо известно, что мазореты во время переписывания старейших рукописей поставили себе задачу удалить, за исключением некоторых мест, которые они, вероятно, проглядели, — все неприличные слова, заменяя их своими собственными, часто совсем изменяя смысл стиха.

“Ясно”, — говорит Дональдсон, — “что Мазоретская школа в Тиверии была занята налаживанием или разлаживанием еврейского текста до окончательного опубликования самой “Мазоры”.

Поэтому, если бы мы обладали подлинными текстами, то — судя по теперешним копиям Библии, имеющимся у нас — было бы действительно очень поучительно сопоставить Ветхий Завет с Ведами и даже с брахманистскими книгами. Мы поистине верим, что никакая вера, как бы слепа она ни была, не могла бы устоять перед такой лавиной грубых нечистот и выдумок. И если последние не только приняты, но навязаны силой миллионам цивилизованных людей, которые находят их заслуживающими почитания и поучительными настолько, что верят в них как в божественное откровение, то почему нам удивляться, что брахманы верят, что их книги равно являются Шрути, откровением?

Конечно, поблагодарим мазоретов, но в то же время будем изучать обе стороны медали.

Легенды, мифы, аллегории, символы — если только они принадлежат к индусской, халдейской или египетской традициям — все бросаются в одну и ту же кучу выдумок. Они едва заслуживают чести поверхностного обследования их возможной связи с астрономией или с половыми символами. Те же самые мифы — когда (и потому что) они искажены — принимаются как священные писания, даже больше — как Слово Божие! Разве это беспристрастная история? Справедливо ли это по отношению к прошлому, настоящему и будущему? “Вы не можете служить Богу и Мамоне”, — сказал Реформатор девятнадцать веков тому назад. “Вы не можете служить истине и общественным предрассудкам”, — было бы более применимо к нашему веку. Однако, наши авторитеты претендуют на то, что они служат первой.

Действительно, во всех религиозных системах почти нет мифов, достойных этого термина, которые не имели бы исторической и научной основы. Мифы, как Покок талантливо выразился,

“принимаются сейчас за вымыслы как раз пропорционально тому, насколько мы их не понимаем; и за истины пропорционально тому, как они были когда-то понимаемы. Именно, наше невежество из истории сделало миф; и наше невежество есть эллинское наследие, во многом — результат эллинского тщеславия” [418, Предисловие, с. IX].

Бунзен и Шампольон уже доказали, что священные книги Египта намного старше самых старейших частей “Книги Бытия”. А теперь более тщательные исследования, кажется, подтверждают подозрение, — которое у нас равняется с уверенностью — что законы Моисея являются копиями кодекса брахманистского Ману. Таким образом, по всей вероятности, Египет обязан своей цивилизацией, своими гражданскими институтами и своими искусствами — Индии. Но против этого предположения выстроилась целая армия “авторитетов”, и какое это имеет значение, если последние в настоящее время этот факт отрицают? Рано или поздно, но им придется признать его, принадлежат ли они к германской или к французской школе. Среди ученых — но не тех, кто легко идут на компромисс между интересом и совестью — имеется несколько бесстрашных душ, которые могут вынести на свет неопровержимые факты. Примерно двадцать лет тому назад Макс Мюллер в одном письме редактору лондонской “Times”, в апреле 1857 г., весьма яростно утверждал, что нирвана означает уничтожение — в полном смысле этого слова. (См. [47, т. I, с. 287], о значении нирваны.) Но в 1869 году в лекции перед общим собранием Общества германских филологов в Киле “он отчетливо заявляет о своем убеждении, что нигилизм, приписанный учению Будды, в самом деле, не входит в его доктрину и что совсем неправильно полагать, что нирвана означает уничтожение”. (Трюбнер, “Американские и восточные литературные записки”, окт. 16, 1869; также Инман [424, с. 128].) Однако, если мы не ошибаемся, профессор Мюллер был настолько же авторитетен в 1857 году, как в 1869 году.

“Будет трудно установить”, — говорит (теперь) этот великий ученый, — “являются ли Веды самыми древними книгами, или же некоторые части Ветхого Завета могут быть прослежены назад к той же самой или даже еще более древней дате, нежели старейшие гимны Вед [47, т. I].

Но его отказ от предыдущего мнения о нирване позволяет нам надеяться, что он еще может изменить свое мнение подобным же образом по вопросу о “Книге Бытия”, так что публика сможет одновременно получить пользу от истины и санкцию одного из величайших авторитетов Европы.

Хорошо известно, как мало востоковеды приблизились к чему-либо похожему на согласие по поводу времени Зороастра, и пока с этим вопросом не покончено, может быть, разумнее будет безоговорочно положиться на брахманистские вычисления Зодиака, чем на мнения ученых. Оставляя в стороне светскую орду непризнанных ученых, которые еще только ждут своей очереди быть избранными для общественного поклонения в качестве идолов, олицетворяющих водительство наукой, — где мы найдем среди признанных авторитетов сегодняшнего дня двух, мнения которых по поводу этой даты совпали бы? Вот Бунзен, который помещает Зороастра в Бактрии, и относит эмиграцию бактрийцев к Инду к 3784 г. до Р. X. [74, т. V, с. 77], а рождение Моисея к 1392 г. [74, т. V, с. 78]. Надо сказать, что довольно трудно поместить Зороастра раньше времени создания Вед, принимая во внимание, что вся его доктрина представляет собою доктрину ранних Вед. Правда, в течение какого-то более или менее неясного периода он пребывал в Афганистане, прежде чем переселиться в Пенджаб, но Веды были начаты в последней стране. Они указывают на прогресс индусов так же, как “Авеста” указывает на прогресс иранцев. А вот другой ученый — Хауг, который приписывает “Айтарейя-брахмане” (брахманистскому комментарию к “Ригведе”, гораздо более позднего происхождения, чем сама Веда) давность между 1400 и 1200 гг. до Р. X., тогда как Веды помещаются им между 2000 и 2400 гг. до Р. X. Макс Мюллер осторожно указывает на некоторые затруднения в этом хронологическом вычислении, но все же не совсем отрицает его.^[1] Однако, как бы то ни было, и предположив, что Пятикнижие было написано самим Моисеем, — несмотря на то, что этим он будет заставлен дважды записать свою собственную смерть, — все же и тогда, если Моисей родился, как пишет Бунзен, в 1392 году до Р. X., “Пятикнижие” не могло быть написано раньше Вед. Особенно, если Зороастр родился в 3784 г. до Р. X. Если, как говорит нам Хауг,^[1] некоторые гимны “Ригведы” были написаны до того, как Зороастр завершил свою схизму, что-то около тридцати семи веков до Р. X., и Макс Мюллер сам говорит, что “зороастрийцы и их предки вышли из Индии в течение ведического периода”, то как могут быть некоторые части Ветхого Завета прослежены назад к той же самой или даже еще “более древней дате, чем старейшие гимны Вед?

Среди востоковедов установилось общее мнение, что арийцы за 3000 лет до Р. X. все еще находились в степях к востоку от Каспия и были объединены. Раулинсон предполагает, что они “хлынули к востоку” из Армении как из общего центра, тогда как два родственных потока потекли — один на север через Кавказ, другой — на запад через Малую Азию и Европу. Он находит, что арийцы в периоде, предшествовавшем пятнадцатому веку до нашей эры, “поселились на территории, орошаемой Верхним Индом”. Отсюда ведические арийцы переселились в Пенджаб, а зендские арийцы двинулись на запад, основывая исторические страны. Но все это, как и остальное — только гипотеза, и приведена как таковая.

Опять, Раулинсон, очевидно, следуя за Максом Мюллером, говорит: “Ранняя история арийцев за многие века — абсолютный пробел”. Но многие ученые брахманы, однако, заявили, что они обнаружили след существования Вед еще в 2100 году до Р. X. И сэр Уильям Джоунс, руководствуясь астрономическими данными, отнес “Яджурведу” к 1580 г. до Р. X. Это все еще “раньше Моисея”.

Основываясь, именно, на том предположении, что до 1500 г. до Р. X. арийцы еще не ушли из Афганистана в Пенджаб, Макс Мюллер и другие оксфордские ученые предположили, что части Ветхого Завета могут быть прослежены назад к той же самой или даже еще более древней дате, нежели старейшие гимны Вед. Поэтому, до тех пор, пока востоковеды не будут в состоянии указать нам правильное время жизни Зороастра, ни один авторитет по вопросу древности Вед не может считаться выше самих брахманов.

Так как признанным фактом является то, что большинство своих законов евреи заимствовали у египтян, то давайте рассмотрим, кто такие были египтяне. По нашему мнению — которое обладает, разумеется, малым авторитетом — они были древние индийцы, и в нашем первом томе мы приводили цитаты из трудов историка Колука-Батта, которые подтверждают такую теорию. Что мы подразумеваем под древней Индией, так это следующее:

Ни одна область на карте — за исключением древней Скифии — не установлена так неопределенно, как та, которая носила название Индии. Эфиопия представляет, быть может, единственную параллель. Это была колыбель кушитов или хамитских рас и находилась к востоку от Вавилонии. Это было когда-то названием Индустана, когда темнокожие расы, поклонявшиеся Бала-Махадеве и Бхавани-Махидеви, главенствовали в этой стране. Индия ранних мудрецов представляется как область у истоков Окса и Джаксарта. Аполлоний Тианский пересек Кавказ, или Гиндукуш, где он встретился с царем, который направил его к обители мудрецов — возможно, к потомкам тех, кого Аммиан называет “брахманами Верхней Индии” и которых Гистасп, отец Дария (или, более вероятно, Дарий Гистасп сам) посетил, и, получив от них наставления, внедрил их обряды и идеи в магианские ритуалы. Это повествование об Аполлоний, кажется, указывает на Кашмир как на ту страну, которую он посетил, и на нагов — после их обращения в буддизм — как на его учителей. В то время арийская Индия не простиралась за Пенджаб.

По нашему мнению, наиболее смущающим препятствием на пути развития этнологии всегда было тройное потомство Ноя. В попытке согласовать послепотопные расы с генеалогическим происхождением от Сима, Хама и Иафета, придерживающиеся христианства востоковеды поставили себе задачу, которую невозможно выполнить. Библейский Ноев ковчег стал ложем Прокруста, к которому им приходилось все приспосабливать. Поэтому внимание было отвлечено от достоверных источников информации относительно происхождения человека, и чисто местная аллегория была ложно принята за исторический факт, исходящий из вдохновенного источника. Странный и неудачный выбор! Изо всех священных писаний народов, ответвившихся от первоначального человеческого рода, христианство должно было избрать себе для руководства национальные летописи и священные писания народа, возможно, наименее духовного из человеческой семьи — семитического. Это та ветвь, которая никогда не была в состоянии развить из своих многочисленных языков язык, способный воплощать идеи нравственного и интеллектуального мира; чьи формы выражения и направление мысли никогда не могли подняться выше чисто чувственных и земных образов речи; чья литература не оставила ничего оригинального, ничего, что бы не было заимствовано от арийской мысли, и чьей науке и философии совсем не хватает благородных черт высоко духовных и метафизических систем индоевропейских (Иафетских) рас.

Бунзен показывает хемизм (язык Египта) как весьма древний вклад от Западной Азии, содержащий зародыши семитического языка, и носящий в себе, таким образом, “свидетельство первобытного родственного единства семитической и арийской рас”. Мы должны помнить в этой связи, что народы Юго-Западной и Западной Азии, включая мидийцев, все были арийцы. Далеко еще не доказано, кто были первоначальные хозяева Индии. То обстоятельство, что этот период лежит вне документально устанавливаемой истории, еще не исключает вероятной правильности нашей теории, что ими была могущественная раса строителей, назовем ли мы их восточными эфиопами или темнокожими арийцами (это слово означает просто “благородный воин”, “храбрец”). Одно время они правили безраздельно над всей древней Индией, обозначенной впоследствии Ману как владение тех, кого наши ученые называют санскритоязычными народами.

Полагают, что эти индусы вошли в страну с северо-запада; некоторые высказывают догадку, что они принесли с собою брахманизм, и что языком завоевателей, вероятно, был санскрит. Над этими тремя скудными данными наши филологи работали непрестанно с тех пор как Индустан и его огромная санскритская литература были насильно вынесены на обозрение сэром Уильямом Джоунсом, — все время с висящими на их шее тремя сыновьями Ноя. И это — точная наука, свободная от религиозных предрассудков! Воистину, много выиграла бы этнология, если бы это Ноево трио было смыто за борт и утоплено до того, как ковчег добрался до земли?

Эфиопов в целом причисляют к семитической группе, но мы должны разобраться, насколько они могут претендовать на такое причисление. Мы также рассмотрим, насколько они имели отношение к египетской цивилизации, которая, как один писатель выразился, кажется, была такою же совершенною уже в самые древние времена, не имея подъема и развития, как в случае других народов. По причинам, которые мы теперь приведем, мы готовы утверждать, что своею цивилизацией, общим благосостоянием, искусствами — и в особенности искусством строительства, Египет обязан доведической Индии, и что именно колония темнокожих арийцев или тех, кого Гомер и Геродот называют восточными эфиопами, т. е. обитателями Южной Индии, — принесла египтянам свою уже готовую цивилизацию в дохронологических веках, которые Бунзен называет до-Менитской, но тем не менее эпохальной историей.

В труде Покока “Индия в Греции” [418] мы находим следующий многозначительный абзац:

“Незамысловатый отчет о войнах, какие велись между солнечными вождями, Усрас (Озирис), князем Гуклас, и “ТУ-ФУ”, есть простой исторический факт войн апийцев, Солнечных племен из Уде, с народом “ТУ-ФУ” или ТИБЕТА, которые, в сущности, были лунной расой и большею частью буддистами,^[1] им противостояли Рама и “АИТЬО-ПИАС” или народ из Уде, следовательно, АИТ-ИО-ПИАНС Африки” [418, с. 200].

В этой связи мы хотели бы напомнить читателям, что Раван, гигант, который в “Рамаяне” ведет войну против Рама Чандра, представлен как царь Ланки, что было древним названием Цейлона; и что Цейлон в те дни, возможно, составлял часть материка Южной Индии и был населен “восточными эфиопами”. Побежденные Рамой, сыном Дасараты, Солнечным Царем древнего Уде, часть их эмигрировала в Северную Африку. Если, как многие предполагают, гомеровская “Илиада” и многое из его повествования о Троянской войне заимствовано из “Рамаяны”, тогда предания, послужившие основой для последней, должны обладать огромной древностью. Таким образом много времени остается в запасе у дохронологической истории для того периода, в течение которого “восточные эфиопы” могли основать гипотетическую Мизраическую колонию с ее высокой индийской цивилизацией и искусствами.

Наука все еще остается в неведении насчет клинописных надписей. До тех пор, пока они не будут окончательно расшифрованы. В особенности высеченные на скалах, так обильно встречающиеся в пределах старого Ирана, — кто может сказать, какие тайны они еще могут раскрыть? Нет санскритских надписей на памятниках старше Чандрагупты (315 г. до Р. X.), и Персеполитанские надписи оказались на 220 лет старше. Даже теперь еще имеются рукописи с письменами, совершенно неизвестными филологам и палеографам; одна из них имеется или недавно имелась в Кембриджской библиотеке в Англии. Писатели-лингвисты классифицируют семитические языки как относящиеся к индоевропейскому, обычно включая сюда также эфиопский и древнеегипетский. Но если некоторые из диалектов современной Северной Африки и даже современный гхиз или эфиопский настолько дегенерировали и выродились, что позволяют делать ложные выводы по поводу генетических связей между ними и другими семитическими языками, то мы вовсе не уверены, что последние имеют право на такую классификацию, за исключением старого коптского и древнего гхиз.

Что имеется больше кровного родства между эфиопами и арийскими темнокожими расами, и между последними и египтянами, это нечто такое, что еще может быть доказано. Недавно было обнаружено, что древние египтяне были людьми кавказского типа, и форма их черепов — чисто азиатская.^[1] Если они были менее медного цвета, чем эфиопы современности, то сами эфиопы в старину могли обладать более светлым цветом лица. Тот факт, что у эфиопских царей корону наследует племянник царя, сын его сестры, а не его собственный, — чрезвычайно многозначителен. Это старинный обычай, до сих пор преобладающий в Южной Индии. Наследниками раджи являются не его собственные сыновья, а сыновья его сестры.^[1]

Изо всех диалектов и языков, считающихся семитическими, только эфиопской пишется слева направо подобно санскриту и письму индоарийских народов.^[1]

Таким образом, против того, чтобы приписать происхождение египтян древней колонии индийцев не имеется никакого более серьезного препятствия, как только непочтительный сын Ноя — Хам — сам являясь мифом. Но самая ранняя форма египетского богослужения и правления, теократического и жреческого, и их привычки и обычаи — все говорит об индийском происхождении.

Самые древние легенды из истории Индии упоминают две династии, теперь потерявшиеся во тьме времен; первая была династия царей “солнечной расы”, царствовавшая в Айодхье (теперь Уде); вторая, династия “лунной расы”, в Праяге (ныне Аллахабад). Пусть тот, кто желает осведомиться о религиозном культе тех ранних царей, читает “Книгу Мертвых” египтян и все своеобразия, присущие солнце-поклонству и солнечным богам. Ни Озирис, ни Гор никогда не упоминаются без того, чтобы не связывать их с солнцем. Они суть “Сыны Солнца”; “Господь и Обожатель Солнца” — его имя. “Солнце есть создатель тела, порождатель богов, которые являются наследниками Солнца”. Покок в своем весьма проникновенном труде сильно ратует за эту же самую идею и старается еще более убедительно доказать тождественность египетской, греческой и индийской мифологии. Он показывает главу Солнечной расы раджпутов — фактически великого Кукло-поса (циклоп или строитель) — называемого “Великим Солнцем”, в древнейшей индусской традиции. Этот Гок-ла, князь, патриарх многочисленных объединений инахиенсов, говорит, “это Великое Солнце было обожествлено при смерти; и, согласно индусской доктрине метемпсихоза, считалось, что его Душа перешла в быка “Апис”, Сера-пис греков, и СУРА-ПАС, или “Солнечный Глава” египтян... Озирис, правильнее Усрас, означает и “бык” и “луч света”. Сурапас (Серапис) — солнечный глава”, так как Солнце по-сакскритски — Сурья. Шампольон в “Manifestation to the Light” в каждой главе напоминает о двух Династиях Царей Солнца и Луны. Позднее все эти цари были обожествлены и превращены после смерти в солнечные и лунные божества. Поклонение им явилось самым ранним извращением великой первоначальной веры, которая справедливо считала Солнце и его огненные жизнь-дающие лучи наиболее подходящим символом, чтобы напомнить нам о всеобъемлющем невидимом присутствии Того, кто является владыкою Жизни и Смерти. А теперь это можно проследить по всему земному шару. Это была религия самых ранних ведических брахманов, которые в старейших гимнах “Ригведы” называют Сурья (Солнце) и Агни (огонь) “правителем вселенной”, “владыкой людей” и “мудрым царем”. Это было поклонение магов, зороастрийцев, египтян и греков, независимо от того, называли ли они его Митрой или Ахура-Маздой, Озирисом или Зевсом, почитая, как его ближайшего родственника Весту  — чистый небесный огонь. И эта религия опять обнаруживается в перуанском поклонении солнцу; в сабеизме и гелиолатрии халдеев; в Моисеевой “неопалимой купине”; в наклонении голов старейшин народа по направлению Господа, “Солнца”, и даже в Авраамовых построениях алтарей огня и в жертвоприношениях монотеистических евреев Астарте, Царице Небесной.

Доныне, несмотря на все противоречия и все исследования, история и наука остаются в том же неведении относительно происхождения евреев. Они могут с таким же успехом быть признаны племенем Чандала, изгнанным из древней Индии; “каменщиками”, которых упоминают Вина-Свати, Веда-Вьяса и Ману, как и финикийцами Геродота или же гиксосами Иосифа, или потомками палийских пастухов, или же смешением всех этих народностей. Библия называет тирян народом родственным и претендует на владычество над ними. Они также могли быть, как думает Покок, просто племенем из “Окса” — название, происшедшее от “Укшас”, т. е. люди, богатство которых заключается в “быках”, так как он доказывает, что “Укшан” есть грубая форма от “Укша”, бык (в санскрите “окс” имеет такое же значение как в английском языке). Он думает, что именно они, “повелители Окса”, дали свое имя морю, вокруг которого они правили во многих странах — Евксин или Укш-ин. “Пали” значит пастух, а “с'тан” — земля. “Воинственные племена из Окса проникли в Египет и двинулись вперед на Палестину (ПАЛИ-СТАН), на землю пали или пастухов и создали там более долговечные поселения” (“Индия в Греции”). Но даже если и так, то это еще более подтверждает наше мнение, что евреи представляют гибридное племя, ибо Библия указывает на легкость, с какою они вступили в матримониальные связи не только с ханаанетянами, но и с любой народностью или расой, с которой они приходили в соприкосновение.

В Библии имеется не одна только значительная фигура, чья биография доказывает, что он — мифический герой. Самуил явлен как персонаж еврейского государства. Он — двойник Самсона из “Книги Судей”, как будет видно, являясь сыном Анны и ЭЛЬ-КАИНА, как Самсон был сыном Мануа или Маноах. Оба — как они теперь представлены в “Откровении” — выдуманные герои; один был еврейский Геркулес, а другой — Ганеша. Самуилу приписывают учреждение республики, упразднение поклонения ханаанетян Ваалу и Астарте, или Адонису и Венере, и установление культа Иеговы. Затем народ потребовал царя, и он помазал Саула, а после него — Давида из Вифлеема.

Давид — это израильский король Артур. Он совершал великие подвиги и установил правление по всей Сирии и Идумее. Его владения простирались от Армении и Ассирии на севере и северо-востоке; Сирийской пустыни и Персидского залива на востоке; Аравии на юге и Египта и Леванта на западе. Только Финикия была исключением.

Его дружба с Хирамом, кажется, указывает, что он совершил свою первую экспедицию из этой страны в Иудею; его долгое пребывание в Хеброне, городе кабиров (Арба или четыре), кажется, также дает понять, что он установил новую религию в своей стране.

После Давида пришел Соломон, могущественный и окруженный роскошью, стремившийся укрепить царство, которое Давид завоевал. Так как Давид поклонялся Иегове, то храм Иеговы (Тукт Сулейма) был построен в Иерусалиме, тогда как святилище Молоха-Геркулеса, Хемоша и Астарты были воздвигнуты на горе Оливет. Эти святилища оставались там до Иосии.

Возникли заговоры. Восстания произошли в Идумее и Дамаске, и Ахия, пророк, возглавил народное движение, закончившееся свержением дома Давида и воцарением Иеровоама. Впредь пророки главенствовали в Израиле, где преобладало поклонение тельцу; жрецы управляли слабой династией Давида, и сладострастный местный культ существовал по всей стране. После свержения дома Ахава и неудачи Иеху и его потомков в объединении всей страны под одним главою, была сделана попытка в Иуде. Исайа оборвал линию прямого наследования в лице Ахаза [Исайя, VII, 9] и посадил на трон принца из Вифлеема [Михей, V, 2, 5]. Это был Езекия. По восшествии на трон он призвал глав Израиля объединиться в союзе с ним против Ассирии [2 Паралипоменон, XXX, 1, 21: XXXI, 1, 5; 2 Царей, XVIII, 7]. Кажется, что он учредил духовное училище [Притчи, XXV, 1] и совсем изменил культ. Даже до того, что разбил на куски медного змия, которого возвел Моисей.

Это делает повествование о Самуиле, Давиде и Соломоне мифическим. Большинство пророков, которые были грамотны, кажется, начали около этого времени писать.

Эта страна была наконец завоевана ассирийцами, которые нашли тот же народ и учреждения, что и в Финикии и в других странах.

Езекия не был наследственным сыном Ахаза, а только получившим титул. Пророк Исайя принадлежал к королевской семье, а про Езекию говорили, что он его зять. Ахаз отказался войти в союз с пророком и его партией, говоря: “Не буду искушать (зависеть от) Господа” [Исайя, VII, 12]. Пророк перед этим заявил: “Если ты не будешь верить, не будешь ты прочен”, — предвещая свержение его рода. “Ты истощаешь терпение моего Бога”, — ответил пророк, и предсказал рождение ребенка от одной алма, или женщины храма, и прежде чем тот достигнет возмужания [Евреям, V, 14; Исайя, VII, 16; VIII, 4], царь ассирийский победит Сирию и Израиль. Это то пророчество, которое Ириней так силился увязать с Марией и Иисусом, и которое послужило причиной, по которой мать назаретского пророка представлена принадлежащей храму и с детских лет посвященной Богу.

Во второй песне Исайя прославлял нового главу, занявшего трон Давида [IX, 6, 7; XI, 1], который должен возвратить домой евреев, уведенных конфедерацией в плен [Исайя, VIII, 2-12; Иоиль, III, 1-7; Авдий, 7, 11, 14]. Михей — его современник — возвещал то же событие [IV, 7-13; V, 1-7]. Спаситель должен был появиться из Вифлеема; другими словами, — из дома Давида; и должен был сопротивляться Ассирии, которой Ахаз присягнул на верность, и должен был также совершить реформу религии [2 Царей, XVIII, 4-8]. Езекия это сделал. Он был внук Захарии, провидца [2 Паралипоменон, XXIX, 1; XXVI, 5], советника Узии; и как только он взошел на трон, он восстановил религию Давида и уничтожил последние остатки религии Моисея, т. е. эзотерическую доктрину, объявив — “отцы наши поступали беззаконно” [2 Паралипоменон, XXIX, 6-9]. Затем он совершил попытку воссоединения с северной монархией, так как в Израиле было междуцарствие [2 Паралипоменон, XXX, 1, 2, 6; XXXI, 1, 6, 7]. Попытка была успешна, но имела результатом вторжение ассирийского царя. Но это был новый режим; и все это показывает течение двух параллельных потоков в религиозном культе израильтян; один принадлежал государственной религии и был принят ввиду политической необходимости; другой представлял собою чистое идолопоклонство, являющееся результатом незнания истинной эзотерической доктрины, проповедуемой Моисеем. Первый раз с тех пор, как Соломон их построил, “высокие места были убраны”.

Именно Езекия был тем ожидаемым Мессией экзотерической государственной религии. Он был тем побегом от ствола Иессеева, который должен был вызволить евреев из прискорбного пленения, о котором еврейские историки, кажется, очень молчали, тщательно избегая любого упоминания этого особенного факта, но который вспыльчивые пророки необдуманно раскрывают. Если Езекия и сокрушил экзотерическое поклонение Ваалу, то он также насильно оторвал народ Израильский от религии их отцов и тайных ритуалов, учрежденных Моисеем.

Дарий Гистасп был первым, кто основал персидскую колонию в Иудее, и, возможно, Зоро-бабель был вождем.

“Имя Зоро-бабель означает “семя или сын Вавилона”, так же как Зоро-астер, , есть семя, сын или принц Иштар” [45].

Новые колонисты, несомненно, были иудеи. Это название с Востока. Даже Сиам называют Иудия, и в Индии была некая Айодия. Храмы Солом, или Мира, были многочисленны. По всей Персии и Афганистану имена Саул и Давид весьма обычны. “Закон” приписывается по очереди Езекии, Ездре, Симону Справедливому, и периоду Асмонеян. Нет ничего определенного; везде противоречия. Когда начался Асмонеанский период, главных держателей Закона называли ассидеянами или хасидим (халдеями), а впоследствии фарисеями или фарсами (парсами). Это указывает на то, что в Иудее были основаны персидские колонии, и они правили страною, тогда как народы, упоминаемые в Книгах Бытия и Иисуса Навина, жили там в виде третьего сословия (см. [Ездра, IX, 1]).

В Ветхом Завете нет подлинной истории, и та небольшая историческая информация, которую там можно собрать, — находима только в неосмотрительных откровениях пророков. Эта книга, в целом, должно быть писалась в различные времена или, скорее, выдумывалась в качестве авторитетного обоснования какого-либо более позднего культа, происхождение которого может быть легко прослежено частично до орфических мистерий, и частично до древнеегипетских ритуалов, с которыми Моисей был знаком с детства.

С прошлого века церковь была вынуждена постепенно оставлять захваченную библейскую территорию тем, кому она принадлежит по праву. Уступая пядь за пядью, и один персонаж за другим оказывался мифическим и языческим. Но теперь, после недавнего открытия Георга Смита, весьма оплакиваемого ассириолога, разрушена одна из надежнейших подпорок Библии. Доказано, что Саргон и его таблички старше Моисея. Как повествование “Исхода”, так и рождение и жизнь законодателя были “заимствованы” у ассирийцев, подобно как “золотые и серебряные драгоценности” — у египтян.

На стр. 224 “Ассирийских открытий” Георг Смит говорит:

“В дворце Сеннахериба, в Куюнджике, я нашел другой любопытный отрывок истории Саргона, переведенный мною и опубликованный в “Трудах библейского археологического общества”, т. I, ч. I, с. 46. В тексте говорится, что Саргон, один ранний вавилонский монарх, родился от родителей-царей, но был спрятан своею матерью, которая унесла его на Евфрат и поместила в ковчеге из камышей, изнутри покрытом горной смолой, вроде того, в котором мать Моисея спрятала свое дитя (см. [Исход, II]). Саргона обнаружил человек по имени Акки, водонос, который усыновил его, и впоследствии он стал царем Вавилонии. Столицею Саргона был большой город Агади — называвшийся семитами Аккад и упомянутый в “Бытии” как статна Нимрода [Бытие, X, 10], и там он царствовал сорок пять лет.^[1] Аккад лежал вблизи города Сиппара,^[1] на Евфрате, к северу от Вавилона. Время Саргона, которого можно назвать вавилонским Моисеем, соответствует шестнадцатому веку, и возможно еще более раннему”.

Г. Смит в своем “Халдейском отчете” добавляет, что Саргон I был вавилонский монарх, царствовавший в городе Аккад около 1600 г. до Р. X. Имя Саргон означает правильный, истинный или законный царь. Эта любопытная история изложена на фрагментах табличек из Куюнджика и гласит следующее:

1. Я царь Саргон, Царь могущественный, Царь Аккада.

2. Моя мать была царского рода, отца своего я не знал, брат моего отца правил страною.

3. В городе Азупирану, лежащем на берегу Евфрата.

4. Моя мать, царевна, зачала меня; в трудах она родила меня.

5. Она положила меня в ковчег из камыша и горной смолою запечатала выход мой.

6. Она пустила меня на реку, не поглотившую меня.

7. Река понесла меня; к водоносу Акки принесла она меня.

8. Акки, водонос, в сострадании принял меня, и т. д. и т. д.

А теперь из “Исхода” [II]:

“Но не могши долее скрывать его (мать Моисея), взяла корзину из тростника и осмолила ее асфальтом и смолою и, положивши в нее младенца, поставила в тростнике у берега реки”.

“Событие это, как предполагают, произошло около 1600 лет до Р. X.”, — говорит Георг Смит, — “немного ранее эпохи, приписываемой Моисею;^[1] и так как мы знаем, что слава Саргона достигла и Египта, то вполне правдоподобно, что рассказ этот имел связь с событиями, изложенными в “Исходе”, II, ибо каждое, совершенное однажды действие, стремится повториться”.

“Века” индусов мало отличаются от “веков” греков, римлян и даже евреев. Мы включаем Моисеевы вычисления умышленно, с намерением доказать правильность нашей позиции. Хронология, которая отделяет Моисея от сотворения мира только четырьмя поколениями, кажется смешной уже только потому, что христианское духовенство навязывает это миру в буквальном значении.^[1] Каббалисты знают, что эти поколения означают периоды мира. Те аллегории, которые в индусском вычислении охватывают огромное протяжение четырех веков, в книгах Моисея коварно заставлены, благодаря услужливой помощи Мазоры, уместиться в маленький период в две с половиною тысячи лет (2513)!

Экзотерический план Библии был составлен так, чтобы и он соответствовал четырем векам. Таким образом, они исчисляют Золотой Век от Адама до Авраама, серебряный — от Авраама до Давида; медный — от Давида до Пленения; а от пленения — железный век. Но сокровенные вычисления совсем другие и ничуть не отличаются от зодиакальных вычислений брахманов. Мы находимся в Железном Веке или калиюге, но он начался с Ноя, мифического предка нашей расы.

Ной или Нуах, подобно всем евгемеризованным проявлениям Непроявленного — Сваямбхува (или Сваямбху) — был андрогином. Таким образом, в некоторых случаях он принадлежал к чисто женской триаде халдеев, известной как “Нуах, вселенская Матерь”. Мы уже показали в другой главе, что каждая мужская триада имела свою женскую копию, одно в трех, как и первая. Это было пассивное дополнение активного принципа, его отражение. В Индии мужская троица воспроизводится в Шакти-Тримурти, женской; а в Халдее Ана, Белита и Давкина соответствовали Ану, Бэлу и Нуах. Первые три, сведенные в одну — Белиту, назывались:

“Самодержавная богиня, царица нижней бездны, Матерь богов, царица Земли, царица плодовитости”.

В качестве изначальной влажности, откуда произошло все, Белита есть Тамти или море, матерь города Эрех (великого халдейского некрополя) и поэтому — богиня подземного царства. В мире звезд и планет она известна как Истар или Асторет. Следовательно, она тождественна с Венерой и всеми другими царицами небесными, которым в жертву приносились печенье и булочки,^[1] и, как знают все археологи, тождественна с Евой, матерью всего живущего, и с Марией.

Ковчег, в котором хранятся зародыши всех живущих тварей, необходимых для населения Земли, изображает сохраняемость жизни и превосходство духа над материей при столкновении противоположных сил в природе. В астротеософической диаграмме “западного ритуала” Ковчег соответствует пупу и помещается с левой стороны, на стороне женщины (Луны), одним из символов которой служит левый столб в Храме Соломона — Боаз. Пуповина связана (через плаценту) с вместилищем, в котором оплодотворяются эмбрионы расы [76]. Ковчег есть священный Аргха индусов и, таким образом, легко понять ту связь, которую он имел с Ноевым Ковчегом, когда мы знаем, что Аргха был продолговатым сосудом, употребляемым иерофантами в качестве жертвенной чаши в культе Изиды, Астарты и Венеры-Афродиты, которые были богинями зарождающих сил природы или материи — следовательно, представляющими символически Ковчег, содержащий зародыши всего живущего.

Мы признаем, что у язычников были и теперь есть — как, например, в Индии — странные символы, которые лицемеру и пуританину покажутся скандально безнравственными. Но разве древние евреи не скопировали большинство этих символов? Мы уже описали в другом месте тождественность лингама с колонной Иакова, и мы могли бы привести ряд примеров из нынешних христианских церковных обрядов, имеющих то же самое происхождение, если бы размеры книги это позволяли и если бы это не было уже полностью отмечено Инманом и другими (см. Инман, “Древние верования, воплощенные в древних названиях”).

Описывая религию египтян, Лидия Мария Чайлд говорит:

“Это почтение перед сотворением жизни ввело в поклонение Озирису половые эмблемы, такие обычные в Индустане. Колоссальное изображение такого рода было преподнесено его храму в Александрии царем Птолемеем Филадельфом... Благоговение перед тайной органической жизни привело к признанию мужского и женского начал во всем, духовном или материальном... Половые эмблемы, везде бросающиеся в глаза в скульптурах их храмов, покажутся нечистыми в описании, но ни один чистый и вдумчивый ум не будет рассматривать их таковыми, видя ту простоту и торжественность, с какими подходят к этому предмету” [372].

Так говорит эта уважаемая женщина и прекрасный писатель, и ни один истинно чистый мужчина или женщина никогда не подумает упрекнуть ее за это. Но такое искажение древней мысли вполне естественно в таком веке ханжества и жеманства, как наш.

Воды потопа, когда они фигурируют в аллегории в качестве символического “моря”, Тамти, символизируют бурный хаос, или материю, называемую “Великим Драконом”. Согласно гностической и средневековой розенкрейцерской доктрине, сотворение женщины вначале задумано не было. Она есть отпрыск мужской собственной нечистой фантазии и, как говорят герметисты — “вторжение”. Созданная нечистой мыслью, она возникла в недобрый “седьмой час”, когда “сверхъестественные” действительные миры уже прошли, и “натуральные” или иллюзорные миры начали развиваться вдоль “нисходящего Микрокосмоса” или дуги великого цикла — выражаясь более ясно. Сперва “Virgo”, Небесная Дева Зодиака, она становилась “Virgo-Scorpio”. Но, создавая себе подругу, мужчина непредумышленно наделил ее своей собственной долей Духовности; и теперь это новое существо, которое его воображение вызвало к жизни, стало его “Спасителем” из ловушек Евы-Лилит, первой Евы, которая в своем составе имела большую долю материи, чем первоначальный “духовный” мужчина.^[1]

Таким образом, женщина в этой космогонии стоит в отношении “материи” или великой бездны как “Дева Моря”, которая ногою раздавливает “Дракона”. “Потоп” также очень часто появляется в символической фразеологии как “Великий Дракон”. Для человека, знакомого с этими доктринами, будет более чем многозначительно узнать, что у католиков Дева Мария является не только признанной покровительницей христианских моряков, но также и “Девой Моря”. Так и Дидона была покровительницей финикийских мореходов;^[1] и вместе с Венерой и другими лунными богинями — так как Луна имела такое сильное влияние на морские отливы и приливы — являлась “Девою Моря”. Map, море, является корнем имени Мария. Голубой цвет, который у древних символизировал “Великую Бездну” или материальный мир, следовательно — зло, сделан посвященным нашей “Благословенной Госпоже”. Это цвет “Notre Dame de Paris”. Вследствие его связи с символическим змием этот цвет считается отвратительным у экс-назареев, учеников Иоанна Крестителя, теперь мендеян Басры.

Среди прекрасных гравюр Мориса есть одна, представляющая Кришну раздавливающим главу Змея. У него на голове митра с тремя зубцами (символизирующая троичность), а тело и хвост побежденного змея обвивают фигуру индусского бога. Эта гравюра показывает, откуда пришло вдохновение при “составлении” более позднего сказания, извлеченного якобы из пророчества.

“Я положу вражду между тобой и женщиной, и между твоим семенем и ее семенем; оно раздавит твою голову, и ты ужалишь его в пятку”.

Египетский Орант также показан с распростертыми руками, как бы на кресте, и наступающими на “Змея”; а Гор (Логос) изображен пронзающим голову Дракона, Тифона или Апофиса. Все это дает нам ключ к библейской аллегории о Каине и Авеле. Каина считали предком хивитов, змеев, и близнецы Адама, очевидно, представляют копию сказания об Озирисе и Тифоне. Коме этой внешней формы аллегории, она, однако, воплощала в себе философскую концепцию о вечной борьбе добра и зла.

Но как странно эластичной, какой легко приспосабливаемой к чему угодно оказалась эта мистическая философия после христианской эры! Когда факты неопровержимые, неоспоримые и неотрицаемые были менее бессильны восстанавливать истину, как не в нашем веке казуистики и христианского коварства? Раз доказано, что Кришна был известен как “Пастырь Добрый” за века до первого года нашей эры, что он раздавил Змия Калинагу и был распят, — то все это — лишь пророческое предзнаменование будущего! И раз скандинавский Тор, разбивший голову Змия своей крестообразной булавой, и Аполлон, убивший Пифона, подобным же образом представлены как являющие собою поразительные сходства с героями христианских выдумок, — они становятся только первоначальными концепциями “языческих” умов, “следующих старым патриархальным пророчествам относительно Христа, содержащимся в едином всеобщем и первоначальном Откровении” [597]!

Поэтому, потоп есть “Древний Змий” или великая глубь материи; “дракон в море” [Исаия, XXVII, 1], которое ковчег сохранно пересекает на своем пути к горе Спасения. Но если мы знаем о ковчеге и Ное, и Библии вообще, то это лишь потому, что мифология египтян уже готовая лежала под рукой Моисея (если только Моисей когда-либо писал какую-либо Библию), и он уже был знаком со сказанием о Горе, стоящем в змееобразной лодке и поражающем Змия своим копьем; и с сокровенным значением этих притч и их действительным происхождением. Вот почему в “Левите” и в других частях его книг мы находим целые страницы с законами, тождественными “Законам Ману”.

Животные, заключенные в ковчеге суть человеческие страсти. Они олицетворяют некоторые тяжелые испытания посвящения и мистерий, которые были учреждены среди многих народов в ознаменование этой аллегории. Ноев ковчег остановился семнадцатого числа седьмого месяца. Здесь мы опять встречаем это число; так же как в “чистых животных”, которых он забирал в ковчег по семи. Говоря о водных мистериях Библоса, Лукиан рассказывает:

“На верхушке одной из двух колонн, воздвигнутых Вакхом, человек остается семь дней”.^[1]

Он полагает, что это делалось в честь Девкалиона. Илия, молясь на вершине горы Кармил, посылает своего слугу искать облако по направлению к морю и повторяет

“продолжай это до семи раз. В седьмой раз тот сказал: вот, небольшое облако поднимается от моря, величиной в ладонь человеческую”.^[1]

“Ной есть воплощение Адама так же, как Моисей есть воплощение Авеля и Сета”, — говорит “Каббала”, т. е. повторение или другая версия того же самого повествования. Величайшим доказательством этого является распределение действующих лиц в Библии. Например, начиная с Каина, первого убийцы, каждый пятый человек по линии его потомков — убийца. Вот так они идут: Енох, Ирад, Мехиаель, Мафусаил и пятый — Ламех, второй убийца, и он — отец Ноя. Если начертать пятиконечную звезду Люцифера (вершиной вниз) и написать имя Каина под нижайшей точкой, а имена его потомков последовательно по другим точкам — обнаружится, что каждое пятое имя — которое окажется написанным под именем Каина — будет именем убийцы. В “Талмуде” эта генеалогия дана полностью, и тринадцать убийц располагаются под именем Каина. Это не совпадение. Шива есть Разрушитель, но он же и Возродитель, Каин — убийца, но он же создатель народов и изобретатель. Эта звезда Люцифера есть та самая, которую Иоанн видит падающей на землю в своем “Апокалипсисе”.

В Фивах [Thebes или Theba, что означает арка], — ТН-АВА есть синоним Карфа или Тир, Асту или Афины, и Урбс или Рим, а также означает город, — найдена та же самая листва, какая, по описанию, была на колоннах Соломонова храма. Двуцветный лист маслины, трехдольный фиговый лист и ланцетообразный лавровый лист имели у древних как эзотерическое, так и популярное или народное значение.

Исследования египтологов дают другое подтверждение тождественности библейских аллегорий с аллегориями страны фараонов и халдеев. Династическая хронология египтян, записанная Геродотом, Мането, Эратосфеном, Диодором Сикулом и принятая нашими исследователями древности, делила египетскую историю на четыре основные эпохи: царствование богов, полубогов, героев и простых смертных. Путем объединения полубогов и героев в один класс Бунзен сводит количество периодов до трех: правление богов, полубогов или героев — сыновей богов, но родившихся от смертных матерей — и Манесом, которые были прародителями отдельных племен. Эти подразделения, как любой почувствует, полностью соответствуют библейским элохимам, сыновьям Бога, великанам и смертным Ноевым людям.

Диодор Сицилийский и Берос приводят нам имена двенадцати великих богов, которые правили двенадцатью месяцами года и двенадцатью знаками Зодиака. Эти имена, в которые включен Нуах,^[1] слишком хорошо известны, чтобы их повторять. Двуликий Янус также находился во главе двенадцати богов, и в своих изображениях он показан держащим ключи от небесных владений. Все они послужили образцами для библейских патриархов, а потом оказали еще другую услугу — в особенности Янус — послужив прототипом для Св. Петра и его двенадцати апостолов: Петр также двуличен в своем отрицании, и его также изображают держащим ключи от Рая.

Это утверждение — что сказание о Ное есть только другое изложение в его сокровенном значении сказания об Адаме и его трех сыновьях — получает доказательства на каждой странице “Бытия”. Адам есть прототип Ноя. Адам падает, потому что он вкушает от запретного плода небесного знания; Ной падает потому, что он вкушает от земного плода — сок винограда символизирует злоупотребление знанием при неуравновешенном уме. Адам лишается своей духовной оболочки; Ной — своих земных одежд; и нагота обоих заставляет их стыдиться. Злобность Каина повторяется в Хаме. Но потомки обоих показаны как мудрейшие расы на Земле; и по этому поводу их называют “змеями” и “сыновьями змеев”, что значит сыновья мудрости, а не Сатаны, как некоторые священники хотели бы заставить мир понимать этот термин. Вражда была положена между “змеем” и “женщиной” только в этом смертном феноменальном “мире человека” как “рожденного от женщины”. До плотского падения “змей” был Офит, божественная мудрость, которая не нуждалась в материи, чтобы производить людей, так как человечество было полностью духовным. Отсюда война между змеем и женщиной, или между духом и материей. Если в своем материальном аспекте “древний змий” есть материя и представляет Офиоморфоса, то в своем духовном значении он становится Офитом-Христом. В магии древних сиро-халдеев, оба объединены в зодиакальном знаке андрогинного Virgo-Scorpio и могут быть разделены или разобщены каждый раз, когда это необходимо. Таким образом, в качестве источника “добра и зла” значения S. S. и Z. Z. всегда были взаимозаменяемы; и если в некоторых случаях S. S. на печатях и талисманах наводят на мысль о змеином злом влиянии и означают рисунок черной магии на других, то, с другой стороны, двойные S. S. встречаются на чашах причащения церкви и означают присутствие Св. Духа или чистой мудрости.

Мидианитяне были известны как мудрецы или сыновья змеев, также и ханааниты и хамиты; и такова была слава мидианитян, что мы находим Моисея, пророка, водимого и вдохновляемого “Господом”, унижающимся перед Хобабом, сыном Рагуиля, мидианитянином, умоляющим его остаться с народом Израиля:

“Не оставляй нас, потому что ты знаешь, как располагаемся мы станом в пустыне, и будешь для нас глазом” [Числа, X, 29, 31].

Далее, когда Моисей посылает лазутчиков на поиски земли Ханаанской, они приносят, в виде доказательства мудрости (каббалистически говоря) и добротности этой земли, ветвь с одной гроздью винограда, которую они вынуждены нести вдвоем на палке. Кроме того они добавляют:

“Там видели мы и исполинов, детей Енаковых, от исполинского рода;^[1] и мы были глазах наших пред ними как саранча, такими же были мы и в глазах их” [Числа, XIII, 34].

Анак есть Енох, патриарх, который не умирает и который является первым хранителем “непроизносимого имени”, согласно “Каббале” и ритуалу франкмасонства.

Сравнивая библейских патриархов с потомками Вайвасвата, индусского Ноя, и древними санскритскими преданиями о потопе в брахманистской “Махабхарате”, мы находим их отраженными в ведийских патриархах, которые являются первоначальными образами, по которым были сформированы все остальные. Но прежде чем сравнение становится возможным, индусские мифы должны быть поняты в их истинном значении. Каждый из этих мифических персонажей обладает, кроме астрономического значения, еще и духовным или нравственным и антропологическим или физическим значением. Патриархи являются не только евгемеризованными богами, — допотопные соответствуют двенадцати великим богам Бероса и десяти Праджапати, а послепотопные — семи богам знаменитой таблички в библиотеке Ниневии, — но также и символами греческих эонов, каббалистических сефиротов, и знаков Зодиака, в качестве прообразов ряда человеческих рас.^[1] Это отклонение от десяти к двенадцати будет вскоре объяснено и доказано на авторитете самой Библии. Только — они не первые боги, описанные Цицероном [198, I, 13], которые относятся к Иерархии высших властей, элохимам, но принадлежат скорее ко второму классу из “двенадцати богов”, Dii minores, которые являются земными отражениями первых, среди которых Геродот помещает Геркулеса [356, II, 145]. Из группы двенадцати, только один Ной, по причине его положения на переходной точке, принадлежит к высочайшей вавилонской троице, Нуах, дух вод. Остальные тождественны с низшими богами Ассирии и Вавилонии, которые представляли собой низший ранг эманаций, введенных вокруг Бэла, Демиурга, и помогали ему в его работе — так же как патриархи показаны помогающими Иегове — “Господу Богу”.

Кроме этих, из которых многие были местными богами, покровительствующими божествами рек и городов, еще были четыре класса гениев; мы видим, как Иезекииль в своем видении заставляет их поддерживать трон Иеговы. Это факт, который, отождествляя еврейского “Господа Бога” с одним лицом троицы вавилонян, связывает, в то же самое время, нынешнего христианского Бога с той же самой триадой, поскольку это есть те же самые четыре херувима, если читатель помнит, на которых Ириней заставляет ездить Иисуса, и которые представлены как спутники евангелистов.

Происхождение книг “Иезекииля” и “Откровения” от индусской каббалистики ни в чем так явно не выявлено, как в этом описании четырех зверей, которые олицетворяют четыре элементарных царства — земли, воздуха, огня и воды. Как хорошо известно, они — ассирийские сфинксы, но эти фигуры также высечены на стенах почти каждой индусской пагоды.

Автор “Откровения” точно копирует в своем тексте (см. гл. IV, стих 17) пифагорейский пентакль, от которого прекрасный набросок Леви приведен на странице 522.

Индусская богиня Аданари (или, что было бы более правильно, Адонари, поскольку второе а произносится почти как английское о) изображается окруженной теми же фигурами. Это в точности отвечает Иезекиилевому “Колесу Адоная”, известному, как “Херувим Джехескииля”, и вне всякого сомнения указывает на источник, откуда еврейский провидец черпал свои аллегории. Для удобства сравнения мы поместили эту фигуру в пентакль.

 

 

Выше этих зверей были ангелы или духи, разделенные на две группы: Игили или небесные существа, и Ам-анаки или земные духи, великаны, дети Анака, на которых лазутчики жаловались Моисею.

“Обнаженная Каббала” дает для каббалиста очень ясный, для профана — очень спутанный отчет о пермутациях или заменах одного лица другим. Так, например, она говорит, что “сцинтилла” (духовная искра или душа) Авраама была взята от Михаила, главы эонов, высочайшей эманации божества, настолько высокой, что, в сущности, в глазах гностиков Михаил отождествлялся с Христом. И все же, Михаил и Енох — одна и та же личность. Оба занимают точку скрещения креста Зодиака как “человек”. Сцинтилла Исаака была от Гавриила, главы сонма ангелов, а сцинтилла Иакова была взята от Уриэля, прозванного “огнем Бога”, самым зорким духом во всех Небесах. Адам не есть Кадмон, но Адам Primus, Микропросопус. В одном из своих аспектов последний есть Енох, земной патриарх и отец Мафусаила. Тот, который “ходил перед Богом” и “не умирал”, есть духовный Енох, олицетворявший собою человечество, вечное в духе, и также вечное во плоти, хотя последняя умирает. Смерть — это только новое рождение, а дух бессмертен; таким образом, человечество никогда не умирает, ибо Разрушитель стал Творцом, Енох — это образ двойственного человечества, духовного и земного. Вот, почему его место в центре астрономического креста.

Но родилась ли эта идея у евреев? Мы думаем, что нет. Каждый народ, у которого имелась астрономическая система, и особенно Индия, глубоко почитал крест, так как он являлся геометрической основой религиозного символизма их аватаров, проявлений божества или Творца в своем творении — ЧЕЛОВЕКЕ; Бога в человечестве и человечества в Боге, как духов. Старейшие памятники Халдеи, Персии и Индии открывают перед нами двойной или восьмиконечный крест. Этот символ, который весьма естественно можно обнаружить, как и другие геометрические фигуры в природе, в растениях, так же как и в снежинках, — привел д-ра Ланди, в его сверххристианском мистицизме, к тому, что такие крестообразные цветы, образующие восьмиконечную звезду соединением двух крестов, он назвал “Пророческой Звездой Воплощения, которая соединила небо и землю, Бога и человека” [597, с. 3]. Последняя сентенция совершенна в своей выразительности; только старая каббалистическая аксиома — “как наверху, так и внизу” — отвечает этому еще лучше, так как она открывает нам того же самого Бога для всего человечества, а не только для горсточки христиан. Именно, Земной крест Небес повторяется на земле растениями и двойственным человеком: физический человек вытесняет “духовного”, на точке скрещения которого стоит мифический Либра-Гермес-Енох. Жест одной рукой, указывающий на Небо, уравновешивается другою; указывающей вниз на Землю; беспредельное зарождение внизу, беспредельное перерождение вверху; видимое — только проявление невидимого; человек из праха предоставляется праху, человек из духа возрождается в духе; таким образом, именно предельное человечество и является Сыном Беспредельного Бога. Абба — Отец; Амона — Матерь; Сын — Вселенная. Эта первичная троица повторяется во всех теогониях. Адам Кадмон, Гермес, Енох, Озирис, Кришна, Ормазд или Христос — все они одно. Они стоят как Метатроны между телом и душой — вечные духи, спасающие плоть перерождением плоти внизу, и душу — перерождением вверху, где человечество еще раз ходит перед Богом.

Мы уже показали в другом месте, что символ креста или египетский Тау, Т, существовал на многие века раньше периода, приписываемого Аврааму, выдаваемому за праотца израильтян, так как иначе Моисей не мог бы узнать о нем от жрецов. И что Тау считался столь же священным в глазах евреев, как и других “языческих” народов, доказывается одним фактом, который теперь признают как христианское духовенство, так и неверующие археологи. Моисей в своем “Исходе” [XII, 22] приказывает своему народу пометить их дверные косяки и перемычки кровью, чтобы “Господь Бог” не ошибся и не убил кого-нибудь из избранного народа вместо обреченных египтян.^[1] И этой пометкой был Тау! Идентичный египетский крест с рукояткой, с помощью половины которого Гор воскрешал мертвых, как показано на скульптуре в развалинах Фил [599, II, рис. 40, № 8, с. 54]. Как необоснована идея, что все такие кресты и символы являются бесчисленными бессознательными пророчествами о Христе, явствует из примера евреев, по обвинениям которых Иисус был предан смерти. Например, тот же самый ученый автор говорит в “Монументальном христианстве” [597], что “сами евреи признавали этот знак спасения до того, как они отвергли Христа”; и в другом месте он утверждает, что жезлом Моисея, которым он пользовался, творя чудеса перед фараоном, “без сомнения, был этот crux ansata, или что-либо подобное ему, употребляемое также египетскими жрецами.^[1] Таким образом, логическим выводом будет, что 1) если евреи поклонялись тем же символам, что и язычники, то они были не лучше их; 2) если, будучи так хорошо осведомленными, как они были, о сокровенном символизме креста, и несмотря на то, что они веками ждали своего Мессию, — они все же отвергли как христианского Мессию, так и христианский Крест, то, должно быть, тут было что-то неладно в отношении обоих.

Те, кто “отвергали” Иисуса в качестве “Сына Божия”, не были ни людьми, незнающими религиозных символов, ни горстью атеистических саддукеев, предавших его смерти; они были именно людьми, которые были научены сокровенной мудрости; которые знали как происхождение, так и значение этого крестообразного символа, и которые отстранили как эту христианскую эмблему, так и свисающего с нее Спасителя, так как не могли стать сторонниками такого кощунственного обмана простого народа.

Почти все пророчества о Христе приписываются патриархам и пророкам. Если некоторые из последних могли и существовать как реальные персонажи, то первые все суть мифы. Мы постараемся доказать это посредством сокровенного истолкования Зодиака и связи его знаков с этими допотопными людьми.

Если читатель помнит идеи индусов о космогонии, в таком виде как они приведены в главе VI, он лучше поймет связь между библейскими допотопными патриархами и этой загадкой комментаторов — “колесом Иезекииля”. Поэтому запомним, 1) что вселенная не есть спонтанное творение, а эволюция из предсуществовавшей материи; 2) что она является только одной из бесконечного ряда вселенных; 3) что вечность делится на великие циклы, во время каждого из которых с нашим миром происходит двенадцать преображений, следующих за его частичным разрушением огнем и водою поочередно. Так что, когда начинается новый меньший период, земля оказывается настолько изменившейся, даже геологически, что она практически представляет собою новый мир; 4) что в этих двенадцати преображениях земля после каждого преображения из первых шести становится грубее, и все что на ней — включая и человека — становится более материальным, чем после предыдущего, тогда как после каждого из оставшихся шести происходит обратное — земля и человек становятся все больше и больше утонченными и духовными с каждым земным изменением; 5) что когда достигнут конец цикла, наступает постепенное растворение, и каждая живая и объективная форма разрушается. Но когда эта точка достигнута, человечество уже способно жить как субъективно, так и объективно. И не только человечество, но также и животные, растения и каждый атом. По истечении времени отдыха, говорят буддисты, когда новый мир становится самообразовавшимся, астральные души животных и всех существ, за исключением тех, кто достигли высочайшей нирваны, возвратятся снова на землю, чтобы закончить свои циклы трансформацией и стать в свою очередь людьми.

Эту изумительную концепцию древние, с целью наставления простого народа, синтезировали в единое живописное изображение — в Зодиак или небесный пояс. Вместо ныне применяемых двенадцати знаков, вначале были только десять, известных массам, а именно: Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева-Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей и Рыбы.^[1] Это были экзотерические знаки. Но вдобавок к этим еще были введены два мистических знака, которых никто, кроме посвященных, не понимал; а именно, в середине или в точке соединения, где теперь стоят Весы, и у знака, ныне называемого Скорпионом, который следует за Девой. Когда оказалось необходимым сделать их экзотерическими, эти два тайные знака были добавлены под их нынешними названиями в качестве маскировки, чтобы скрыть истинные имена, которые давали ключ ко всей тайне творения и раскрывали происхождение “добра и зла”.

Истинная сабеянская астрологическая доктрина тайно учила, что внутри этого двойного знака было сокрыто объяснение постепенной трансформации этого мира из его духовного и субъективного в “двуполое” подлунное состояние. Двенадцать знаков поэтому были разделены на две группы. Первые шесть назывались восходящими или линией Макрокосма (великий духовный мир); последние шесть назывались нисходящей линией или Микрокосмом (малый второстепенный мир), так сказать, только отражение первого. Это деление называлось колесом Иезекииля и слагалось следующим образом. Сперва шли восходящие пять знаков (евгемеризованные в патриархов), Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, и группа заканчивалась Девой-Скорпионом. Затем наступал поворотный пункт — Весы. После этого первая половина знака Дева-Скорпион была дублирована и перенесена, чтобы вести низшую или нисходящую группу Микрокосма, которая доходит до Рыб или Ноя (потопа). Поясним, знак Дева-Скорпион, который первоначально изображался как , стал просто Девой, а дубликат, , или Скорпион, был помещен между Весами, седьмым знаком (который есть Енох, или ангел Метатрон, или Посредник между духом и материей, или Богом и человеком). Теперь он стал Скорпионом (или Каином), каковой знак или патриарх вел человечество к разрушению, по экзотерической теогонии; но, согласно истинной доктрине религии мудрости, он указывал на деградацию всей вселенной по ходу ее эволюции вниз от субъективного к объективному.

Считают, что знак Весов является более поздним изобретением греков, но не доведено до всеобщего сведения, что те среди них, которые были посвящены, переменили только имена, раскрывая ту же самую идею, которую тайное имя раскрывало тем, “кто знал”, оставляя массы такими же незнающими, как всегда. Все же это была прекрасная идея; эти Весы, или равновесие, раскрывавшие столько, сколько было возможно раскрыть без разглашения всей окончательной истины. В их намерение входило дать понять, что когда течение эволюции привело миры к самой низкой точке уплотнения, где земля и ее произведения были наиболее грубыми, и обитатели ее наиболее животно-чувственными, — тогда был достигнут поворотный пункт, силы были в равновесии. На нижайшей точке все еще сохранившаяся божественная искра духа внутри начала передавать импульс к движению наверх. Чаши весов символизировали то вечное равновесие, которое есть необходимость вселенской гармонии, точной справедливости, равновесия центростремительных и центробежных сил, тьмы и света, духа и материи.

Эти добавочные знаки Зодиака дают нам право утверждать, что “Книга Бытия”, в таком виде как она дошла до нас, должна относиться к более позднему времени, нежели изобретение знака Весов греками; ибо мы находим главы о генеалогиях перестроенными, чтобы они соответствовали новому Зодиаку, вместо того, чтобы заставить последний соответствовать списку патриархов. Именно это добавление и необходимость скрыть истинный ключ заставили раввинистических составителей повторить имена Еноха и Ламеха дважды, как мы это теперь видим в каинитской таблице. Изо всех книг Библии только “Бытие” относится к очень отдаленной древности. Все другие являются более поздними добавлениями, самое раннее из которых появилось при Хилкии, который, очевидно, состряпал ее с помощью Хулды, пророчицы.

Так как повествование о творении мира и потопе имеют не только одно значение, мы говорим, что библейское изложение не может быть понято отдельно от вавилонского повествования о том же самом; и в то же время ни одно из них не будет полностью понято без брахманистского эзотерического истолкования потопа, как он представлен в “Махабхарате” и в “Шатапатха-брахмане”. То были вавилоняне, кого загадочные аккадийцы обучали “тайнам”, жреческому языку, и своей религии (по мнению Раулинсона, эти аккадийцы пришли из Армении), — а не первые, которые эмигрировали в Индию. Здесь доказательство становится ясным. Муверс показывает, что вавилонский Ксизутр представлял “солнце” в Зодиаке, в знаке Водолея, а Оанн, человек-рыба и полудемон, есть Вишну в своем первом аватаре; таким образом, дается ключ к двойному источнику библейского откровения.

Оанн — это эмблема жреческой эзотерической мудрости; он выходит из моря, потому что “великая глубь”, вода, символизирует, как мы уже видели, тайную доктрину. По этой же причине египтяне обожествляли Нил, помимо того, что он считался, вследствие своих разливов, “Спасителем” страны. Они даже крокодилов считали священными, так как те обитали в “глуби”. Так называемые “хамиты” всегда предпочитали селиться по близости рек и океанов. Вода, согласно некоторым старым космогониям, была первым сотворенным элементом. В халдейских записях имя Оанна окружено большим почитанием. Халдейские жрецы носили головной убор, напоминающий голову рыбы, и верхнее одеяние, представляющее тело рыбы.^[1]

“Фалес”, — говорит Цицерон, — “уверяет, что вода является началом всего, а Богом является тот Ум, который образовался и сотворил все сущее из воды” [198, I, 10].

“В Начале, в себе ДУХ укрепляет Небеса и Землю,

Просторы вод, и яркий диск Луны, затем —

Громады звезд; и душу через край излив,

В движенье все приводит, растворившись в МАТЕРИИ ВЕЛИКОЙ” [168, VI, 724].

Таким образом, вода представляет двойственность и Макрокосмоса и Микрокосмоса, в сочетании с оживляющим ДУХОМ, и эволюцию малого мира из вселенского космоса. Поэтому потоп в этом значении указывает на конечную борьбу между столкнувшимися элементами, которая привела первый великий цикл нашей планеты к завершению. Эти периоды постепенно сливались один с другим; порядок возникал из хаоса или беспорядка, и последовательные типы организмов эволюционировали только постольку, поскольку физические условия природы были подготовлены для их появления; ибо наша нынешняя раса не смогла бы дышать на земле в течение того промежуточного периода, все еще не имея аллегорического одеяния их кожи.^[1]

В главах IV и V “Книги Бытия” мы находим так называемые поколения Каина и Сифа. Давайте взглянем на них в том порядке, как они стоят:

ЛИНИИ ПОКОЛЕНИЙ

Сифиты 1. Адам 2. Сиф 3. Енос 4. Каинан 5. Махалалеил 6. Иаред 7. Енох 8. Мафусал 9. Ламex 10. Ной

Доброе начало

Злое начало

Каиниты 1. Адам 2. Каин 3. Енох 4. Ирад 5. Мехуджаил 6. Мафусаил 7. Ламех 8. Иубал 9. Иабал 10. Тувал Каин

 

Вышеприведенные суть десять библейских патриархов, идентичных с индусскими Праджапати и сефиротами “Каббалы”. Мы говорим десять патриархов, а не двадцать, потому что линия каинитов была придумана единственно для того, 1) чтобы осуществить идею дуализма, на которой обоснована философия каждой религии; ибо эти две генеалогические таблицы представляют просто друг другу противодействующие силы или начала добра и зла; и 2) в качестве маскировки для непосвященных масс. Предположим, что мы восстановим их в их первоначальной форме путем удаления этих преднамеренно введенных маскировок. Они настолько прозрачны, что требуют только небольшой проницательности, чтобы совершить отбор, даже в том случае, если пользоваться одним только собственным суждением и не иметь возможности применить испытание тайной доктриной, как делаем мы.

Поэтому, избавившись от имен каинитов, которые являются только удвоениями сифитов, или один другого, мы избавляемся от Адама; от Еноха, который в одной генеалогии явлен как отец Ирада, а в другой — как сын Иареда; от Ламеха, сына Мафусаила, принимая во внимание, что он, Ламех, есть сын Мафусала по линии сифитов; от Ирада (Иареда),^[1] Иубала и Иабала, которые вместе с Тувал Каином образуют троицу в одном, а этот один есть двойник Каина; от Мехуджаиля (который есть лишь Махалалеил при другом чтении) и Мафусаила (Мафусала). Это оставляет нам в генеалогии каинитов главы IV одного только Каина, который — первый убийца и братоубийца — поставлен в своей линии в качестве отца Еноха, наиболее добродетельного из людей, который не умирает, но заживо переходит в тот свет. Обратимся теперь к таблице сифитов, и мы обнаружим, что Енос или Енох приходится вторым от Адама и является отцом Каин(ан)а. Это не случайность. Очевидно, имелась причина для этой инверсии отцовства; виден явный умысел — умысел создать путаницу и завести в тупик исследование.

В таком случае мы скажем, что патриархи — это просто знаки Зодиака, эмблемы, в своих многогранных аспектах, духовной и физической эволюции человеческих рас, веков и разделов времени. В астрологии первые четыре из “Домов” в диаграммах “Двенадцати Домов Небес”, а именно, первый, десятый, седьмой и четвертый или второй внутренний квадрат, помещенный углами кверху и книзу, называются угловыми, как обладающие наибольшей силой и властью. Они соответствуют Адаму, Ною, Каин-ану, и Еноху, Альфа Омега, злу и добру, возглавляющим целое. Далее, при делении (включая и два тайных имени) на четыре тригона или триады, а именно: огненную, воздушную, земную и водную, мы обнаружим, что последняя соответствует Ною.

Енох и Ламех были удвоены в таблице каинитов, чтобы дополнить требующееся число десять по обоим “поколениям” в Библии, вместо использования “Тайного Имени”; а также для того, чтобы патриархи соответствовали десяти каббалистическим сефиротам и подошли бы в то же самое время к десяти и, следовательно, двенадцати знакам Зодиака, но в таком виде, который был бы понятен только каббалистам.

А теперь, так как Авель исчез их этой линии потомков, то он заменен Сифом, который несомненно является позднейшим измышлением, подсказанным необходимостью показать, что человеческая раса не произошла целиком от убийцы. Так как эта дилемма, по-видимому, впервые была замечена после того, как таблица каинитов уже была завершена, то Адаму приписывается (после того, как все поколения уже появились), порождение этого сына, Сифа. Многозначительным фактом является то, что тогда как двуполый Адам пятой главы создан по подобию элохимов (см. [Бытие, I, 27], и [V, 1] о том же), Сиф [V, 3] порожден по “собственному подобию” Адама, что означает, что существовали люди различных рас. Также бросается в глаза, что в таблице каинитов не даны ни возраст, ни другие какие-либо подробности касательно патриархов этого ряда, тогда как дело обстоит совсем по-другому в случае ряда патриархов сифитов.

Конечно, невозможно ожидать, что в каком-то труде, доступном широким массам, будут раскрыты окончательные тайны того, что бесчисленные века хранилось, как величайший секрет святилища. Но, если не выдать ключ профанам и избежать обвинений в чрезмерном неблагоразумии, — нам может быть позволено приподнять уголок завесы, скрывающей величественные доктрины древности. Поэтому мы напишем патриархов так, как они должны стоять согласно их связи с Зодиаком, и посмотрим, как они соответствуют этим знакам. Нижеследующая диаграмма изображает колесо Иезекииля таким, каким оно представлено во многих трудах, в том числе в труде Харгрейва Дженнингса “Розенкрейцеры” [76]:

 

КОЛЕСО ИЕЗЕКИИЛЯ (экзотерическое)

 

Эти знаки суть (следите по числам):

1) Овен; 2) Телец; 3) Близнецы; 4) Рак; 5) Лев; 6) Дева, или восходящая линия великого цикла творения. Затем 7) Ве­сы — “человек”, которые, хотя и находятся прямо в середине, или в точке пересечения, — ведут вниз числа: 8) Скорпион; 9) Стрелец; 10) Козерог; 11) Водолей; 12) Рыбы.

При обсуждении двойного знака Девы-Скорпиона и Весов, Харгрейв Дженнингс замечает (на стр. 65):

“Все это непостижимо, кроме как в странном мистицизме гностиков и каббалистов; вся эта теория нуждается в объяснительном ключе, чтобы сделать ее понятной, каковой ключ эти необычные люди лишь смутно упоминают, как возможный, но категорически отказывают в нем, как неподлежащем раскрытию”.

Упомянутый ключ должен быть повернут семь раз, прежде чем вся система раскроется. Мы сделаем лишь один поворот, позволяя глазу непосвященного заглянуть в тайну. Счастлив тот, кто понимает ее всю!

 

КОЛЕСО ИЕЗЕКИИЛЯ (эзотерическое)

 

Чтобы объяснить присутствие Jodheva (или Yodheva) или того, что обычно называют тетраграммой и присутствие Адама и Евы, будет достаточно напомнить читателю следующие стихи из “Бытия” с указанием в скобках их правильного значения.

1. “И сотворил Бог [элохимы] человека по образу Своему [их] ... мужчину и женщину сотворил их [его]” — [I, 27].

2. “...мужчину и женщину сотворил их [его] ... и нарек им [ему] имя: человек [АДАМ]” — [V, 2].

Когда Треугольник взят в начале Тетраграммы, он выражает божественное Творение — духовно, то есть, без плотского греха; взятый со своего противоположного конца, он выражает последний и являет женское начало. Имя Евы состоит из трех букв, имя же первоначального или небесного Адама пишется одной буквой, йод или йуд: поэтому оно не должно читаться Иегова, но Иева, или Ева. Адам в первой главе — духовный, потому чисто андрогинный, Адам Кадмон. Когда женщина выходит из левого ребра второго Адама (из праха), чистая Дева отделена, и падая “в зарождение”, или же в нисходящий цикл, становится Скорпионом,^[1] символом греха и материи. Тогда как восходящий цикл указывает на чисто духовные Расы, или же на десять допотопных патриархов (праджапати и сефиротов),^[1] руководимых самим творящим божеством, которое есть Адам Кадмон или, духовно, Yodcheva (Йудхева), низший (Jehovah, Иегова) есть цикл земных рас, возглавляемых Енохом или Весами, седьмым; который, в силу того, что он был полубожественным-полуземным, как сказано, был взят Богом на небо живым. Енох или Гермес, или Весы едины. Все они — весы вселенской гармонии; справедливость и равновесие помещены в центральной точке Зодиака. Великий круг небес, про который так много говорит Платон в “Тимее”, символизирует непознаваемое как единство; а меньшие круги, которые образуют крест своим разделением круга Зодиака на плоскости, символизируют в точке своего пересечения жизнь. Центростремительные и центробежные силы, как символы Добра и Зла, Духа и Материи, Жизни и Смерти, также являются символами Творца и Разрушителя — Адама и Евы, или Бога и Дьявола, как говорят в просторечии. Как в субъективном, так и в объективном мирах, они являются теми двумя силами, которые своим вечным противоборством поддерживают вселенную духа и материи в гармонии. Они заставляют планеты следовать по своим путям и держат их в их эллиптических орбитах, прочерчивая таким образом астрономический крест в их вращении через Зодиак. В их противоборстве, если бы взяла верх центростремительная сила, она загнала бы планеты и все живущее в солнце, образ невидимого Духовного Солнца, Параатму или великую вселенскую Душу, их родитель; тогда как центробежная сила угнала бы планеты и души в мрачное пространство далеко от этого светила объективной вселенной, прочь от духовной области спасения и вечной жизни в хаос окончательного космического разрушения и индивидуального уничтожения. Но равновесие всегда здесь, всегда чувствительное в точке пересечения. Оно регулирует действия этих двух бойцов, и их соединенное усилие заставляет планеты и “живые души” следовать по двойной диагональной линии в их вращении через Зодиак и Жизнь; и, таким образом, сохраняя строгую гармонию в видимых и в невидимых небесах и земле, вынужденное единение этих двух примиряет дух и материю, и Енох, как сказано, стоит как “Метатрон” перед Богом. Считая от него вниз до Ноя и его трех сыновей, каждый из них представляет один новый “мир”, т. е. наша Земля, которая является седьмой^[1] после каждого периода геологического преображения дает рождение другой, отличающейся расе людей и существ.

Каин ведет восходящую линию или Макрокосм, ибо он есть сын “Господа”, а не Адама [Бытие, IV, 1]. “Господь” — это Адам Кадмон; Каин — сын греховной мысли, но не порождения плоти и крови; Сиф, с другой стороны, есть глава и породитель рас Земли, ибо он есть сын Адама и порожден им “по подобию своему и образу своему” [Бытие, V, 3]. Каин есть ассирийский Кену и означает старший, тогда как еврейское слово  значит кузнец, ремесленник.

Наша наука показывает, что наша планета прошла пять четко различимых геологических фаз, причем каждая характеризуется отличающимся напластованием — вот они в обратном порядке начиная с последнего: 1. Четвертичный период, во время которого, несомненно, появился человек; 2. Третичный период, во время которого он мог появиться; 3. Вторичный период, период гигантских завров, мегалозавров, ихтиозавров и плезиозавров — никаких остатков человека; 4. Палеозойский период, период гигантских ракообразных; 5 (или первый). Азойский период, во время которого, как утверждает наука, органическая жизнь еще не появилась.

А разве нет такой возможности, что был период, и несколько периодов, когда человек существовал, и все же не был органическим существом, и поэтому не оставил никаких остатков от себя для точной науки? Дух не оставляет за собой ни скелетов, ни окаменелостей, и уже мало на земле людей, которые сомневаются, что человек может жить как объективно, так и субъективно. Во всяком случае теология брахманов, идущая из седой древности и разделяющая периоды формирования земли на четыре века, и отделяющая их один от другого промежутком в 1.728.000 лет, — намного более согласуется с официальной наукой и современными открытиями, нежели абсурдные хронологические понятия, провозглашенные Соборами Никеи и Трента.

Имена патриархов не были еврейскими, хотя их могли евреизировать позднее; они, очевидно, ассирийского или арийского происхождения. Так, например, Адам фигурирует в истолкованной “Каббале” как термин для замены, и приложим почти к каждому другому патриарху, как каждый сефирот к каждой сефире, и наоборот. Адам, Каин и Авель образуют первую триаду из двенадцати. В древе сефиротов они соответствуют Венцу, Мудрости и Разуму; в астрологии — трем треугольникам: огненному, земному и воздушному; каковой факт, если бы мы могли уделить ему больше места для объяснения, доказал бы, может быть, что астрология заслуживает названия науки так же, как другие. Адам (Кадмон) или Овен тождественен с египетским овеноголовым богом Амуном, изготовляющим человека на гончарном круге. Поэтому его двойник — или Адам из праха — также является Овеном, Амоном, когда возглавляет свои поколения, ибо он также создает смертных по “своему подобию”. В астрологии планета Юпитер связана с “первым домом” (Овном). Цвет Юпитера, как видно по “стадиям семи “сфер” на башне Борсиппы или Бирс-Нимруда, — был красный;^[1] и по-еврейски Адам означает , “красный”, также и “человек”. Индусский бог Агни, руководящий знаком Рыб, следующим за Овеном в их соотношении с двенадцатью месяцами (февраль и март)^[1] расписывается в темнокрасный цвет, с двумя лицами (мужским и женским), с тремя ногами и с семью руками — все вместе составляет число двенадцать. Так же и Ной (Рыбы), который появляется в поколениях как двенадцатый патриарх, считая Каина и Авеля, есть Адам опять под другим именем, ибо он предок новой расы человечества; вместе со своими “тремя сыновьями”, одним плохим, одним хорошим и одним обладающим свойствами того и другого, он является земным отражением надземного Адама и его трех сыновей. Агни изображается верхом на баране с тиарой, над которой возвышается крест [595, с. 295-302].

Каин, руководящий Тельцом (Бык) Зодиака, тоже очень многозначителен. Телец принадлежит к земному треугольнику, и в связи с этим знаком неплохо будет напомнить читателю об одной аллегории из персидской “Авесты”. Там повествуется, что Ормазд создал существо — источник и образ всех существ вселенной — названное ЖИЗНЬЮ, или Быком в “Зенд”. Ариман (Каин) убивает это существо (Авеля), из семени которого (Сиф) происходят новые существа. Авель по-ассирийски означает сын, но в еврейском языке означает нечто эфемерное, недолговечное, бесценное, и также “языческий идол”,^[1] как Каин означает гермаическая статуя (колонна, символ порождения). Таким же образом Авель есть женский двойник Каина (мужского), ибо они близнецы и, вероятно, андрогины; последний соответствует Мудрости, первый — Разуму.

То же самое со всеми другими патриархами. Енос, , есть опять Homo — человек, или тот же самый Адам и, в придачу, также Енох; a  Каин-ан, тождественен с Каином. Сиф, , есть Тет, или Тот, или Гермес; и это, несомненно, та причина, по которой Иосиф в своей первой книге (гл. 3) описывает Сифа таким знатоком по астрологии, геометрии и другим оккультным наукам. Предвидя потоп, говорит он, он высек основные принципы своего искусства на двух колоннах из кирпича и из камня, последнюю из которых “он сам [Иосиф] видел в Сирии в его время”. Таким образом, Сиф тождественен также с Енохом, которому каббалисты и масоны приписывают то же самое деяние; и в то же самое время — с Гермесом, или опять с Кадмоном, ибо Енох тождественен с первым: , XE-HOX означает учитель, посвятитель, или посвященный; в греческой мифологии — Инах. Мы видели роль, какая ему отведена в Зодиаке.

Махалалеил, если мы разделим это слово и напишем , ма-хала, означает нежный, милосердный; поэтому он сделан соответствующим четвертой сефире — Любви или Милосердию, эманировавшей из первой триады.^[1] Ирад, , или Иаред есть (минус гласные) в точности то же. Если взят от глагола _, он означает происхождение; если от , арад, значение будет отросток, и таким образом это совершенно соответствует каббалистическим эманациям.

Ламех, , не есть еврейское слово, а греческое. Лам-ах означает Лам — отец, и У-Лом-Ах есть отец века; или отец того (Ноя), кто провозглашает новую эру или период творчества после пралайи, потопа; Ной есть символ нового мира, Царство (Малкут) сефиротов; следовательно, его отец, соответствующий девятому сефироту, есть Основание.^[1] Кроме того, и отец и сын соответствуют Водолею и Рыбам в Зодиаке; и, таким образом, принадлежа первый к воздушному, а второй — к водному треугольнику, они заканчивают список библейских мифов.

Но если, как мы видим, каждый патриарх в одном значении, подобно каждому Праджапати, представляет собою новую расу допотопных человеческих существ; и если, что легко можно доказать, они являются копиями вавилонских Сарос, или веков, а последние являются копиями индусских десяти династий “Владык над существами”,^[1] то все же, как бы мы их ни рассматривали, их место среди глубочайших аллегорий, какие когда-либо создавались умами философов.

В “Нуктамероне”^[1] эволюция вселенной и ее последовательные периоды формирования, вместе с постепенным развитием человеческих рас, освещены как только можно полно в двенадцати “часах”, на которые эта аллегория разделена. Каждый “час” символизирует эволюцию нового человека и в свою очередь делится на четыре четверти или века. Этот труд показывает, насколько древняя философия была пропитана доктринами ранних арийцев, которые первые разделили жизнь на нашей планете на четыре века. Если бы кто-нибудь захотел проследить эту доктрину от ее источника во тьме периода преданий до Патмосского Провидца, — ему не пришлось бы блуждать среди религиозных систем всех народов. Он нашел бы, что вавилоняне учили, что в четырех различных периодах появились четыре Оанна (или солнца); что индусы утверждали свои четыре юги; что греки, римляне и другие твердо верили в золотой, серебряный, медный и железный века, причем каждая из этих эпох возвещалась появлением спасителя. Четверо Будд индусов и три пророка зороастрийцев — Ошедар-Ками, Ошедар-мах и Сосиош — предшествуемые Заратустрой, являются символами этих веков.

Библия уже в самом начале говорит, что до того как сыны Божии увидели дочерей человеческих, последние жили от 365 до 969 лет. Но когда “Господь Бог” увидел беззакония рода человеческого, Он решил позволить им жить самое большее 120 лет [Бытие], VI, 3]. Объяснить такое сильное колебание по шкале человеческой смертности можно только проследив решение “Господа Бога” до его происхождения. Такие нелепости, какие мы встречаем в Библии на каждом шагу, могут быть приписаны только тому факту, что “Бытие” и другие Книги Моисея подделывались и переделывались более чем одним автором, и что в своем первоначальном виде, за исключением внешней формы аллегорий, они были верными копиями индусских священных книг. В “Ману”, книга I, мы находим следующее:

“В первом веке ни болезни, ни страдания не были известны. Люди жили четыре столетия”.

Это было в крита или сатья-юге.

“Крита-юга — это образец справедливости. Бык, крепко стоящий на своих четырех ногах, является его образом; человек придерживается истины, и зло еще не направляет его действий”.^[1]

Но в каждом из последующих веков жизнь первобытного человека теряет одну четвертую своей длительности, т. е. в третаюге человек живет 300, в двапараюге 200, и в калиюге, или в нашем собственном веке, в целом, 100 лет — в лучшем случае. Ной, сын Ламеха — Улом-Ах, или отца века — есть искаженная копия Ману, сына Сваямбху; и шесть Maнy или риши, исшедшие из индусского “первого человека”, являются оригиналами Теры, Авраама, Исаака, Иакова, Иосифа и Моисея, еврейских мудрецов, которые все, начиная с Теры, якобы были астрологами, алхимиками, вдохновенными пророками и предсказателями; или — профанируя, но проще говоря — магами.

Если мы заглянем в “Мишну” талмудистов, мы найдем в ней, что первая эманированная божественная пара, андрогинный Демиург Хокма (или Хахма Ахамот) и Бина строят себе дом с семью колоннами. Они являются архитекторами Бога — Мудростью и Разумом — и Его “циркулем и наугольником”. Эти семь колонн суть будущие семь миров, или типичные семь изначальных “дней” творения.

“Хокма приносит в жертву свои жертвы”.

Ее жертвами являются бесчисленные силы природы, которые должны “умереть” (израсходоваться) для того, чтобы они жили; когда одна сила угасает, то только для того, чтобы породить другую силу, ее потомство. Она умирает, но живет в своих детях, и воскресает в каждом седьмом поколении. Слугами Хокмы или мудрости являются души Х-Адама, ибо в нем находятся все души Израиля.

В одном дне — двенадцать часов, говорит “Мишна”, и в течение этих часов завершается творение человека. Было бы это понятно, если бы мы не имели Ману, который учит нас, что этот “день” охватывает четыре века мира и длится двенадцать тысяч божественных лет дэвов?

“Творцы (элохимы) очерчивают во втором “часу” образ более телесной формы человека. Они разделяют его надвое, создавая противоположный пол, чтобы части отличались одна от другой. Таков путь, по которому следовали элохимы в отношении всего сотворенного”.^[1] “Все рыбы, птицы, растения, животные и человек были андрогинами в первом часу”.

Комментатор, великий раввин Симеон, говорит:

“О, спутники, спутники, человек, как эманация, был одновременно мужем и женою; как со стороны ОТЦА, так и со стороны МАТЕРИ. И таков смысл тех слов, и сказали элохимы — Да будет Свет, и был Свет!.. И это и есть “двойной человек”! [499, с. 13, 15]

Духовная женщина была необходима как контраст для духовного мужчины. Гармония есть вселенский закон. В переводе Тэйлора диалог Платона о творении преподнесен так, что он представлен говорящим о вселенной, что

“Он заставил ее двигаться круговым движением... Поэтому, когда тот Бог, который является непрестанно размышляющим божеством, задумался о том Боге (человеке), которому суждено было существовать в какой-то определенный период времени, — Он создал его тело гладким и ровным, по всем направлениям от центра равным и целым, и сделал его совершенным. Этот совершенный круг этого сотворенного Бога Он пересек в виде буквы X”.

Курсив в обоих этих предложениях из “Тимея” принадлежит д-ру Ланди, автору уже упомянутого нами замечательного труда “Монументальное христианство”; внимание привлечено к словам греческого философа с очевидной целью придания им пророческого характера, как их использовал и Юстиниан Мученик, когда обвинил Платона, что он заимствовал свое “физиологическое рассуждение в “Тимее... о Сыне Бога, помещенном крестообразно во вселенной” от Моисея и его медного змия. Этот ученый автор, кажется, полностью придает этим словам значение непредумышленного пророчества, хотя он нам не говорит, верит ли он, что Иисус, подобно платоновскому сотворенному Богу, первоначально был сферой, “гладкой и ровной, по всем направлениям равной и целой от центра”. Даже если бы Юстиниану Мученику можно было простить его искажение Платона, то д-ру Ланди следовало бы знать, что время для такого рода казуистики давно прошло. То, что философ имел в виду, был человек, у которого до облачения в материю не было надобности в конечностях, но который был чисто духовным существом. Следовательно: если божество, и его Вселенная, и тела небесных светил должны мыслиться как сфероидальные, то эту форму имел также архетипный человек. По мере того, как окружающая его оболочка становилась тяжелее, явилась необходимость в конечностях, и конечности стали расти. Если мы вообразим человека с руками и ногами, естественно распростертыми под тем же углом, поставленным спиною к окружности, символизирующей прежнюю форму его как духа, — мы получим ту же самую фигуру, которую описывает Платон — Х крест внутри окружности.

Все легенды о творении, о грехопадении человека, и получившегося в результате потопе, принадлежат всемирной истории и являются собственностью израильтян не более, чем любого другого народа. Что действительно принадлежит им (исключая каббалистов), так это искаженные подробности всех традиций. Книга Бытия Еноха намного старше Книг Моисея,^[1] и Гийом Постел преподнес ее миру, объясняя аллегории постольку, поскольку он осмелился; но основа до сих пор не разоблачена. Для евреев “Книга Еноха” настолько же канонична, как Книги Моисея; и если христиане приняли последние в качестве авторитета, то мы не понимаем, почему им отвергать первую как апокриф. Древность ни той, ни другой не может быть определена ни с чем похожим на уверенность. Во время отделения самаритяне признавали только Книги Моисея и “Книгу Иисуса Навина”, говорит д-р Джост. [601, т. I, с. 51]. В 168 г. до Р. X. Иерусалимский храм был разграблен, и все священные книги были уничтожены [602, т. II, с. 331-335]; поэтому те несколько рукописей, которые остались, могли находиться только у “учителей традиции”. Каббалисты танаимы и их посвященные и пророки всегда практиковали свои учения совместно с ханаанитами, хамитами, мидианитянами, халдеями и другими народами. Повествование о Данииле является доказательством этому.

Пока человечество помнит, существовало своего рода братство или франкмасонство среди рассеянных по всему миру каббалистов; и подобно некоторым обществам средневекового масонства Европы, они называли себя Товарищами^[1] и Младенцами [603]. Среди каббалистов существует убеждение (основанное на знании), что подлинные священные книги семидесяти двух старейшин — книги, содержавшие “Древнее Слово” — утеряны не более, чем герметические свитки, и что с отдаленнейшей древности они хранятся в тайных общинах. Эмануил Сведенборг говорит то же самое и ссылается на свидетельство некоторых духов, которые уверяли его, что

“они совершали свое поклонение согласно этому Древнему Слову”. “Ищите его в Китае”, — добавляет великий провидец, — “возможно, что вы найдете его в Великой Татарии!”

Другие ученики оккультных наук имели нечто большее, чем слово “духов”, на чем основываться в этом отдельном случае — они видели эти книги.

Поэтому, волей-неволей, мы должны сделать выбор между двумя методами — или принять Библию экзотерически или эзотерически. Против первого мы имеем следующие факты: что после того, как первый экземпляр “Книги Божьей” был отредактирован и выпущен на свет Хилкией, этот экземпляр исчез, и Ездре пришлось составлять новую Библию, которую закончил Иуда Маккавей; что в то время, когда ее переписывали с рогатых букв на прямоугольные, она была искажена до неузнаваемости; что работу разрушения довершила “Мазора”; и что, в конечном счете, мы имеем текст, которому нет и 900 лет, полный пропусков, вставок и умышленных искажений; и что, следовательно, так как этот Мазоретский текст превратил ее неправильности в окаменелости, и ключ к “Слову Божию” утерян, то никто не имеет права навязывать так называемым “христианам” рассуждения ряда галлюцинирующих и, возможно, поддельных пророков, под тем неоправдываемым и нелепым предлогом, что автором его был “Святой Дух” в propria personae.

Вот почему мы отвергаем это мнимое монотеистическое Священное Писание, состряпанное как раз тогда, когда иерусалимские священнослужители обнаружили, что их политическая выгода заключается в насильственном разрыве всех связей с неевреями. Именно только в этот момент мы видим, что они преследуют каббалистов и ставят под запрет “древнюю мудрость” как язычников, так и евреев. Действительная еврейская Библия была сокровенной книгой, неизвестной массам, и даже самаритянское Пятикнижие намного древнее, чем “Септуагинта”. Что касается первого, то отцы церкви о нем даже никогда не слыхали. Мы решительно предпочитаем слова Сведенборга, что “Древнее Слово” находится где-то в Китае или Великой Татарии. Тем более, что по крайней мере, один священник, а именно достопочтимый д-р Р. Л. Тэйфел из Лондона, объявил, что шведский провидец находился в состоянии “божественного вдохновления”, когда писал свои теологические труды. Ему даже оказано преимущество над писателями Библии, ибо в то время как последним слова передавались в уши, Сведенборгу было дано понимать эти слова разумом, и поэтому он был озарен изнутри, а не извне.

“Когда”, — говорит достопочтимый автор, — “сознательный член Новой церкви слышит какие-либо обвинения, высказываемые против божественности и непогрешимости души и тела доктрин Нового Иерусалима, он сразу должен довериться недвусмысленному заявлению, сделанному в этих доктринах, что Господь осуществил свое второе пришествие посредством тех писаний, которые были опубликованы Эмануилом Сведенборгом, в качестве Его слуги, и что поэтому эти обвинения не являются и не могут являться правдивыми”.

А если это действительно “Господь”, который говорил через Сведенборга, то у нас есть надежда, что, по крайней мере, один богослов поддержит наши утверждения, что древнего “слова Божия” нет нигде, кроме языческих стран, в особенности буддийских Татарии, Тибета и Китая!

“Первоначальная история Греции есть первоначальная история Индии”, — восклицает Покок в своей книге “Индия в Греции”.

Ввиду последовавших плодов критических исследований мы можем перефразировать это предложение и сказать: “Первоначальная история Иудеи есть искажение индийского повествования, привитого к египетскому”. Многие ученые, встретившись с упрямыми фактами и не имея желания сопоставить повествования “божественного” откровения с повествованиями брахманистских книг, просто преподносят их читающей публике. Пока что они ограничиваются в своих заключениях критикой и возражениями друг другу. Так Макс Мюллер оспаривает теории Шпигеля и еще кого-то; профессор Уитни — теории этого оксфордского востоковеда, а д-р Хауг нападает на Шпигеля, тогда как Шпигель выбирает себе другую жертву; и теперь прошли дни славы даже освященных временем аккадийцев и туранцев. Протоказдийцы, каздео-скифы, шумеры и тому подобные, должны очистить место для других выдумок. Увы! горе аккадийцам, ибо Халеви, ассиролог, атакует аккадо-шумерский язык старого Вавилона, и Шаба, египтолог, не удовлетворившись свержением с трона туранской речи, которая оказывала такие выдающиеся услуги востоковедам в минуту растерянности, — называет почтенного отца аккадийцев — самого Франсуа Ленормана — шарлатаном. Воспользовавшись этой ученой суматохой, христианское духовенство набирается смелости в отношении своей фантастической теологии на том основании, что когда присяжные расходятся во мнениях, то это, по крайней мере, выигрыш времени для обвиняемой стороны. И таким образом не обращено внимания на жизненно важный вопрос — не лучше ли было бы для христианского мира принять христизм вместо христианства с его Библией, с его искуплением чужой вины и с его Дьяволом. Но такому важному персонажу, как последний, мы не можем посвятить меньше, чем особую главу.

Примечания

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>