Н.К.Рерих. Листы дневника т.3. Заветы высокой жизни
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
Заветы высокой жизни
С выходом третьего тома «Листов дневника» Н.К.Рериха состоялась первая полная публикация главной части его литературного наследия.
Обширная подборка предлагаемых читателю очерков-писем охватывает период с 1942-го по 1947-й год. Запечатленная в них масштабная картина мира развернута на историческом рубеже победоносного перелома второй мировой войны «в подвиге Земли русской», преодоления разрухи в условиях нарастающей западной русофобии и укрепления пресловутого «железного занавеса», в преддверии новой — «холодной войны» и углубления общего кризиса мировой цивилизации.
В калейдоскопе отображенных Н.К.Рерихом событий середины века и последних лет его жизни четко прослеживается ведущее начало — стремление обозначить, высветить пути к человеческому единению и содружеству. Главными из них для мыслителя и художника, основателя многих просветительных, научных и общественных учреждений и начинаний в мире неизменно были неотложность «всемирного дела Культуры» и служение Родине.
Идея сближения народов на почве Культуры пронизывает многие дневниковые страницы:
«События доказали, — пишет Николай Константинович в очерке «Друзья», — насколько необходим человечеству щит Культуры... Сколько придушенной злобы, засахаренной ненависти, жалкого безумия! Сколько иссушающего горя! Армагеддон войны кончен, теперь — Армагеддон Культуры»[1].
«Чего только не пересмотрели за всю жизнь! — продолжает он в очерке «Сложно». — Сколько войн и каких свирепых! Сколько рушений империй!.. Помним все перевороты, куда же еще переворачиваться? Остается строиться, творить, преуспевать в великом сотрудничестве»[1].
Из очерка в очерк напоминает, повторяет, твердит он «непримененные истины»: мир зарождается в человеческом сердце, но оно может «преисполниться доверием лишь через Культуру»; культурная связь «воздвигнет сотрудничество народов, даст содружество, отепляющее сердца»[1]. Как бы открывая новый, глубинный смысл и значимость этих жизненных основ, автор просто подводит к пониманию, что они пока живут в нас неосознанными; вовсе не гром пушек, а «рычание сердец» является признаком войны.
Грусти и горечи исполнены продиктованные безумием мира записи, доверительные и дружеские его послания: «Ох, как далеко народам до Культуры. Пока что они на степени хлеба и зрелищ»[1]; «Отчего сейчас так трудно? Не оттого ли, что человечество задвигалось из одной пещеры в другую?»[1] Откликаясь на происходящее, он заносит в дневник приметы времени, без которых история нашей сложной эпохи, пожалуй, не может обойтись до сих пор:
Человек — «венец природы» — озверел... Доллар царит и запечатывает совесть... Вредительство — во всех оперениях... Единственно, в чем преуспело человечество — в цивилизации преступлений. Забыли о самом необходимом для эволюции — о человечности...
«Еще некая война неизбежна, — предрекает Рерих, — война знания против невежества»[1].
В грозные годы написания «Листов» Рерих жил и творил в Гималаях, в неустанном «дозоре», «на вышке». Поэтому совершенно естественно и почти буквально воспринимаются его зовы к далеким корреспондентам — близким сотрудникам обратить свои «взоры ввысь», к вершинам духовной Культуры. Колесница последней, верил он, задвигается молодыми силами, молодым мышлением. И напутствовал молодежь: «Искусство жизни пусть будет самым высоким»[1].
Полем его деятельности на ниве Культуры был весь мир, но духом и сердцем он был устремлен к родным местам, в Россию — страну, которая в безмерных страданиях и лишениях приняла на себя, по словам Елены Ивановны Рерих, бремя искания истины за всех и для всех.
Военной зимой 1942-го, вслушиваясь в доносившуюся в Гималаи на прерывистых радиоволнах тревожную информацию с Родины, Николай Константинович восхищенно отмечает, что воины перед ликом опасности стремятся «не только сразить врага, но и восполнить свое познавание»[1]. А такая устремленность к знанию есть верный путь к победе.
В каждодневном, часто безымянном подвиге преодоления на военном и хозяйственном фронте раскрывался, рос потенциал народного духа — культурой сердца и самоотречения всегда строилась и держалась Россия. И когда «молния русского подвига» осветила мир, он, всей жизнью вобравший в себя пути и судьбы страны, мог сказать: «Мы всегда знали, на какую высоту взойдет народ русский»[1]; «Если где оскудела Культура, то поможет тогда русский подвиг»[1].
Знание о том, какие «сокровища захоронены в скрынях народных», огонь веры в предначертанную этому народу судьбу зажигают в нем желание непосредственно приложить силы на широком культурном поприще, приобщиться к общей восстановительной работе «после всех зверских немецких разрушений». Мы готовы потрудиться вместе, писал он Грабарю, — «клич кликните!»
В письме к брату Борису — все о том же: «Покуда есть сила, хотелось бы приложить ее на пользу родной земли. Знание, опытность, любовь к славной Родине — все это надо дать туда, где оно будет особенно полезно»[1]. Однако развернуть задуманную им эволюционно-просветительскую работу в стране, управляемой «суженными сознаниями», задернувшей «железный занавес» и закрывшей путь в нее зарубежным деятелям русской культуры, было не суждено.
Драматически щемящие строки «Листов дневника» полны нарастающего стремления, томления деятельного духа, пронзительного ожидания, надежд...
На его подоконнике — открытый компас. Стрелка неизменно тянет к Северу. А там — Родина. «Пишу ли, читаю ли, глаз вскидывается за путеводной стрелкою... И невозможно убрать эту стрелку — она зовет, она напоминает. Кажется, и без нее помним, но она как символ зова»[1].
Он торопит будто остановившееся в почтовых сношениях время: мало осталось «могикан, потрудившихся для русийской Культуры»... Досадует, что так нужные на Родине философские, научные и художественные труды семьи продолжают оставаться недоступными, за ее пределами. Мечтает, что преграды во взаимоотношениях должны исчезнуть, «общечеловеческое естество должно превозмочь зубчатые заборы ненависти»[1]. Ищет «хоть какую-нибудь логику в происходящем», когда, расширяя круг общественных связей, пишет в Кремль, в Комитет по делам искусств, Академию наук и т.д., и все — «как в подушку». Ему кажется, что письма вместо почтового ящика летят в пропасть... «Иногда так ждешь, точно бы сила ожидания подгонит посылку»[1].
Он умел идти сквозь боль, не меняя курса, пронзая устремлением тьму, разворачивая все новые возможности...
Очертившие высокий жизненный путь художника-гуманиста публикуемые «Листы дневника» несут отзвук величия духа их Автора. Неосуществленное в атмосфере непонимания, наветов, равнодушия и запретов его стремление донести вверенное духовное богатство в «сужденную страну» реализуется через полвека после сборов его на Родину.
Изложенную в представленном литературном наследии широкую просветительскую программу вбирает лаконичный завет: «Всякое переустройство начните словом «Культура»... Ведите неоспоримую линию Культуры — под этим знаком пройдете»[1].
С. А. Пономаренко
Примечания
