24.07.1936 (Письма Е.И.Рерих в Америку т.2)
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
24.VII.36.
Родные мои, вчера пришли письма Зиночки и Мор[иса] от 2-го и 7-го и Франсис от 7-го и 14-го июля; так, последнее письмо пришло на девятый день — это рекорд! Конечно, Вы можете себе представить, какая была радость получить такую скорую весть! Из всех писем Ваших видим, что адвокаты уверены в успехе. Конечно, «многое возможно, когда предписанное исполнено». Будет время, когда сердце будет ловить каждое Слово, каждый Намек. На днях получили сведение от друзей и поняли, почему так важно было посетить я[понское] конс[ульство] в Указанное время. Итак, и это мудрейшее действие было упущено, и теперь, конечно, оно уже неполезно. Также и отсрочка с манускриптами осложнит дело. Все это, конечно, уроки, но тяжко видеть, сколько ценнейшей энергии расходуется зря и какое топтание приходится производить там, где суждена была самая прочная и прекрасная ткань. Кроме того, и уроки эти не будут поняты теми, кто не понимает значения сроков. Так, родные наши, принимая во внимание особенность и обидчивость некоторых publisher’ов, тем более проявим наше единение. Ведь главная опасность именно в обидчивости и разъединении. Без устали Вел[икий] Вл[адыка] говорит о значении Единения. В книге «Аум» Сказано: «Кто же они, которые не ценят и не любят единения? Они никогда не испытывали чувства непоколебимости, всегда соединенного с единением. Они не знают мужества неразрывного с единением. Они отвергали продвижение, которое сильно единением. Они приобщались к радости, существующей в единении. Они презирали твердыню единения. Что же им осталось? Или гнуться под вихрем, или сохнуть под солнцем, или гнить в плесени предрассудков. Кто же они, презревшие Единение?»
Вы, родные, знаете, что все сказанное есть великая истина, хотя майя земной очевидности и скрывает это от невежественного сознания. Но наша священная обязанность непоколебимо утверждать эту Истину из Истин. В эти напряженные дни совершенно необходимо читать Учение, и особенно те страницы, где говорится о красоте подвига и мужества. Как бы тяжко ни было на сердце, но, прочтя эти строки, я всегда испытываю новый подъем духа, и волна радости подвигу приливает к сердцу. Именно, только Подвиг может принести высшую радость. Ничто не может сравниться с огнями этого приношения. Потому, Любимые, смотрите на все происходящее как на возможность явить великий подвиг духа, и силы Ваши возрастут, удесятерятся. Подвигу сопутствует и смелость, и яснопонимание.
Еще из книги «Аум»: «Много пробных камней. Можно испытывать сознание людей на самых основных понятиях. Скажите им: эволюция и развитие, продвижение и подвиг — и без всякого аппарата почувствуете, как принят такой зов. Он должен быть принят радостно, и мужественно, и вдохновенно, но чаще всего заметите шатание, смятение и саможаление. Не будет рождаться радость от саможаления и мужество от сомнения. Между тем слово о подвиге должно вдохновлять. Одна мысль о продвижении должна удесятерять силы. Какое дело сподвижнику до всех драконов! Он не замечает разъяренных зверей, ибо вдохновение есть Щит верный. Уже знаете, насколько вдохновение соединяет с самыми мощными энергиями. Уже каждый испытал, насколько усталость отгоняется устремлением. Каждый ребенок знает, чем можно преодолеть, но впоследствии бедный шатун спотыкается в неверии».
«Сами знаете, насколько легче руководить людьми устремленными. Сами знаете, как в движении стрелы не достигают и вращение их обращает их на врага. Много раз сами чувствовали, как крылья росли и покрывали пространства. Не утомление, не раздражение, не раздвоение мысли доведет до продвижения».
Все победы одерживались именно этим неодолимым устремлением и верою в Высшую Правду. Там, где устремление погашается кислыми опасениями и сомнениями, порождаемыми лживой очевидностью, там уже сеются семена неудачи. Наша обязанность уничтожать эту страшную заразу лживой очевидности. В связи с лживой очевидностью приведу Вам в конце письма выдержки из замечательного письма Максима Горького к одной большой общественн[ой] деятельнице Е.Кусковой. Так, будем всеми силами духа, всеми огнями сердца разбивать сомнения и ослепление очевидностью сегодняшнего дня. Будем мужественно встречать все натиски врагов, зная, что самое ужасное обратится в нашу победу. Так и разбойничий набег Леви на Школу, и тяжкие оскорбления, нанесенные им Вам в присутствии свидетелей, послужат на разрушение этого злодея. Чем безобразнее проявление врагов, тем лучше для нас. Тактика адверза даже при слабости защитников обращает все на пользу. Так не опасайтесь никаких нападений. Чем хуже, тем лучше. Сказано: «Отчаяние дурно, но есть иная мера крайнего напряжения, которая необходима для Достижения. Можно отождествить ее с пределом отчаяния, но, по существу, они будут противоположны. Отчаяние разрушительно, но предел напряжения созидателен».
Так, родные, не убоимся! Прекрасно пишет Модрочка о том, что нам нечего опасаться оповещений Леви о всяких методах Сообщения. Именно, уже многие эксперименты в области психической энергии завоевали себе право гражданства среди ученых и университетов. Лишь невежды могут отрицать Величайшую Область, Сужденную Человечеству. Кроме того, Леви не может утверждать, что передача происходит только известным ему способом. Он, конечно, будет умалчивать о моем яснослышании и ясновидении, которые очень развились. Так, два дня тому назад я слышала целую лекцию об атомах. В моем общем письме осенью 35-го года я уже писала об усилении яснослышания и отмене прочих способов восприятия. Потому пусть они не лгут! О яснослышании нужно сказать и Милл[еру]. Ему можно сказать и об Огненном Опыте Ур[усвати]. Сам Леви получал и продолжает получать указания от своего черного гуру, потому пусть не клятвопреступничает. Какой ужас, что манускрипты все еще в их руках и что за все это время проволочек они могли списать оттуда все, что им нужно. Конечно, многое они будут выдавать как полученное ими таким дуракам, как Хисс и др[угие]. Правильно защищаться научными опытами в области псих[ической] энергии. Статья Н.К. «Борьба с невежеством» очень пригодится. Дайте ее Милл[еру] и адвокатам. Радовались всем сообщениям, полученным Мод[рой] от брата из Южн[ой] Америки. Мы всегда верили и верим в сердце Южн[ой] Ам[ерики]. Там растет новая сила, которой суждено большое будущее. Прошу Модрочку всячески закреплять дружбу. Пусть знают, что мы их искренние друзья и доброжелатели. Шлю сердечную признательность и брату ее за проявленное им участие в деле. Трогателен эпизод с молодым англич[анином]. Да, много душ ищущих разбросано по всем концам света. Знаем, как многие не имеющие возможности купить книги Ж[ивой] Эт[ики] сидят по ночам после тяжкого дневного труда и переписывают их на машинке. Мы, конечно, могли бы послать им, но не всегда делаем это, ибо трогательны то горение и та радость, которые доставляет им эта работа. Сама знаю, с каким душевным подъемом записываю каждый день Драгоценные Слова в свои тетради. Да, мы имеем самое Драгоценное, то, что ни за какие сокровища мира не приобрести. Потому, бережны к этому Величайшему Благу.
Получили вырезки из газет с отзывами о книге Франсис. Должны сказать, что здесь пишут лучше. Трогательно, как Н.К. заботится об этих отзывах о книге Франсис. На устремление сердца и ответ приходит прекрасный. Также радовалась помещению статьи Фосдика о «Scholar». Шлем наш сердечный привет этим двум достойным братьям. Считаю, что Зиночка должна придерживаться полученных Указаний в связи с Фосд[иком]. Все же такие друзья, как Флор[ентина] и Ст[оу] могут подать совет и помочь в этой великой и ожесточенной битве тьмы со Светом. Ведь теперь уже так близко время, когда мы сможем их достойно отблагодарить за их поддержку. Можно им об этом намекнуть. Мне очень хотелось бы помочь брату Шу. Что за болезнь у него? Если это нервное расстройство, то спермин д-ра Пеля может быть очень полезен. Да и самому Ш[у] хорошо бы воспользоваться этим средством. Ведь оно безвредно! Пришлите мне карточку этого брата, если можно. Я увижу, возможно ли ему помочь. Сами Вы, родные, не забывайте о своем здоровье и принимайте жизнедатель валериан. Очень радуемся, что явилась возможность Мор[ису] поехать в Бел[ые] Горы. Как хотелось бы дать всем небольшой отдых и, главное, вдохнуть радость подвигу.
Привожу Вам письмо Макс[има] Горьк[ого], которое считаю замечательным:
«Вы, уважаемая Ек[атерина] Дмитриевна, упрекаете меня в грубости отношения моего к эмиграции и односторонности освещения мною русской действительности. Искренно говорю: никому, кроме Вас, я на эти упреки отвечать не стал бы, да и Вам отвечаю не потому, что хочу «оправдываться», а потому, что у меня к Вам есть определенное отношение, началом коего служит моя первая встреча с Вами летом 1893 года в Нижнем, когда Вы, больная, жили в Вознесенском переулке.
О грубости говорить не стану; это, очевидно, свойство моей натуры. Все же я не вижу себя грубее, например, дворянина Бунина в его отношении к людям, которые думают и чувствуют не так, как он, а также в его отношении вообще к русской народной массе. Мне кажется, что людям вашего типа следовало бы обращать внимание не на мою грубость, а на совершенно изумительную циническую грубость эмигрантской прессы. На ее поражающую лживость и вообще на понимание ею моральной грамотности.
Односторонность? Но ведь Вы в письме Вашем тоже односторонни — и как еще! Между нами тут есть, разумеется, существенное различие: у Вас есть привычка не молчать о явлениях, которые вас возмущают, я же не только считаю себя вправе и могу молчать о них, но даже отношу это умение к числу моих достоинств. Это — аморально? Пусть будет так. Но не считайте это парадоксом или вообще какой-то словесной уловкой.
Суть в том, что искреннейше и непоколебимо ненавижу правду, которая на 99 процентов есть мерзость и ложь. Вам, вероятно, известно, что будучи в России, я публично, и печатно, и в товарищеских беседах выступал против «самокритики», против оглушения и ослепления людей скверной, ядовитой пылью будничной правды. Успеха я, разумеется, не имел. Но это меня не охлаждает, я знаю, что 150 млн. массе русского народа эта правда вредна и что людям необходима другая правда, которая не понижала бы, а повышала рабочую и творческую энергию. Такая правда, возбуждая доверие человека к воле своей, к разуму, уже посеяна в массе; она дает превосходные результаты. Я имею в виду не только электрификацию и индустриализацию, развитие сельскохозяйств[енной] культуры и все прочее, что совершенно напрасно зря порочит ваша пресса. Не поверите и в то, что убийства селькоров и активистов деревни — это борьба против культуры, борьба отцов с детьми, борьба индивидуалистов против коллективистов, борьба, которая будет развиваться до победы последних над первыми. Оставим это.
Для меня важно, главным образом, вот что: быстрый и массовый рост личности, рост нового культурного человека, важен рабочий сахарного завода, который читает Шелли в подлиннике, важен человек широкого и здорового интереса к жизни, человек, понимающий, что он строит новое государство, человек, живущий не словом, а страстью к деянию, к действию. Человека этого я, разумеется, наблюдал не только за время моего пребывания в России истекшим летом — я с ним нахожусь в общении более 4-х лет. Это — превосходный человек, но — он очень горяч и доверчив. Ему не нужна та мелкая, проклятая правда, среди которой он живет, — ему необходимо утверждение той правды, которую он сам создает. Он ее создаст и утвердит на своей земле. Вы скажете, что я — оптимист, идеалист, романтик и так далее. Это — Ваше дело. Мое — посильно объяснить Вам, почему я — «односторонец». Кстати, это началось у меня лет 35 тому назад.
В заключение скажу Вам, Екат[ерина] Дмитр[иевна], — верьте не верьте: удивительно хорошо, бойко и деятельно живет молодежь в России. Всего доброго,
А. Пешков».
Вот именно от будничной правды, от этой мерзейшей лжи человечеству пора бы отвыкать. Пора расширять свой кругозор. Не думает ли Зин[а], как далек один знакомый нам писатель от такой точки зрения? Также очень мне по душе его замечание всем партийным ораторам: «Довольно Вы все закручиваете... Никого не поймешь. Попроще бы. А то все с фестонами... Тут, понимаете, нутро надо. Без нутра никакой крепости не возьмешь».
Родные, обнимите от меня всех ближайших.
Доверительно
