01.12.1946 (Письма Н.К.Рерих в Америку)
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
1.XII.46
Родные наши,
Печально письмо Ваше от 20.XI.46. В каждой строке – печаль. Да и как иначе, когда и внешние, и внутренние обстоятельства так тяжки. Из семьи Митусовых из семи человек в 1942-м осталось всего двое. А ведь не исключение такая гибель. Уже не увидаться здесь с нашим милым Степою. Сведения о Лукине неутешительны. Вообще, молчание Риги показательно. Неужели всё и все пропало? Молчание Парижа тоже мрачно. Все, что пишете об ужасах инфляции, – повсеместное бедствие. Всюду цены растут, доходы уменьшаются, и конца не видно. В деле о Франсис Зина совершенно права. Нелепо выбрасывать за грош ценный неповторимый материал, который расходится по полной цене. Увы, Франсис много вредительствовала, очевидно, и теперь она собирается на ком-то вымещать свои ошибки. Будем надеяться, что брошюра вышла прилично. Адреса, после рассылки по ним Катрин, сохраните у себя – могут понадобиться. То, что пишете о ВОКСе, прямо поразительно! Как же мог пропасть весь материал за целый год, Вами посланный, только из-за перемены заведующего – непонятно. Может быть, Вы правы, и эпизод с телеграммою следует объяснить отставкой Сысоева. С кем же теперь переписывается Гусев? Знает ли Гусев о телеграмме? Как же Вы обернетесь с возросшей сметою по АРКА? Даже страшно подумать о таких нерешимых задачах. Конечно, прежде всего надо исключить оплаченные лекции. Бывало, в деревне говорили: “податься-то некуда”. Но Зина права, добавляя: как-нибудь выкрутимся. Ох, закрутилось человечество – облака пыли. В тумане суматохи решения являются негаданно и люди объявляются нежданные. Сообщайте, как удается выкручиваться. Продать бы что-нибудь. Молчание Рокуэлла Кента странно, не в отъезде ли он? Среди печалей, что бы такое Вам рассказать веселое. Хотя бы смех и горе, хоть бы улыбнуться чему-то житейскому, хоть бы гран-гиньоль показался. В вечерние часы сумерничаем (керосина мало), вспоминаем встречи – и добрые, и недобрые. Нередко поминаем сердечно нашего друга Тагора. Милая Девика – племянница поэта – с детства часто бывала с ним. Поэт любил детей, и около него всегда их бывало немало. Бывали и курьезы. В Корнуэле летом принимал важную делегацию шведских ученых. Тут же вертелась маленькая местная девочка. Среди высоких суждений она подбежала к поэту и громко воскликнула, указывая на бороду: “Дяденька – вошка!” В бороде была крошка хлеба. Все притихли в ужасе, а поэт откинулся со словами: “Шарбонаш!” (Конец всему – рушение небес) и снял крошку: – “Это просто хлеб”. Вспомнили мы, как во время лекции Тагора в Нью-Йорке американский импрессарио, сидевший на эстраде рядом с лектором, откинулся на спинку, широко разинул пасть, и захрапел на всю залу. С каким огорчением взглянул на него поэт. Не в коня корм. И высокое, и малое – всё в одном котле.
Из Мадраса, Дели, Траванкора неотступно просят клише картин, а у нас ни одного. Где-то они имеются, но журналы не дают своим конкурентам. А сколько клише пропадало при всяких несчастиях. Вот в Риге была готова вторая часть монографии: и клише, и текст, и бумага – война все разметала. В Нью-Йорке Бринтон уже объявил второй том, но редактор куда-то уехал, и все провалилось. В 1914-м году в Москве толпы разгромили печатню Гроссмана и Кнебеля, приняв их за немцев, а они были евреи. В серии Грабаря был готов к печати мой том с отличным текстом Александра Иванова со всеми клише, и все пропало. Иванов имел только один список текста! Также пропала в 1918-м году моя книга, а копии текста не было – была спешка. Е.И. до сих пор не может забыть – она хотела сама переписать. А где картины, данные Добычиной в Сердоболе? А картины, оставленные в Москве в 1926-м? Вот сейчас картины есть, а ни клише, ни фото – люди обижаются, воображают, что именно им не хотят дать. В ходу, в печати, пять книг: “Himavat” (Китабистан) Аллахабад, “Heroica” (“Китаб Махал”) Аллахабад, “Алтай” (Калькутта), “[Himalayas] – Abode of Light” (Наланда-Бомбей), “Прекрасное Единение” (Бомбей – Кружок молодежи) – только эта, самая маленькая, уже увидела свет. Условия всей жизни ненормальны. Книга Тампи “Gurudev [Roerich]” вся распродана, нужно третье издание – спрашивают. Посылаю Вам письмо некоего Уайта из Вашингтона – совершенно сумасшедший, вести с таким типом переписку невозможно. По некоторым фразам его письма можно судить, что Зина его знает. Какие типы живут! Пришел Ваш пакет с письмами и бумагами Ал.Ренца. Когда же они поймут причину нашего молчания?! Да и как им понять? Юрий получил книгу о Синдзяне и очень ей рад. Бернард Шоу заявляет, что он подает голос за Уоллеса. Вот и мудрый человек впал в ошибку и не знает, о каком злостном притворщике он испортил газетный лист. Вы поминаете Мюриель Дрепер, неужели она еще жива? Никогда не мог понять ее истинного направления. Выставка в этом сезоне не устроится – не такие настроения. Кстати, сделайте на машинке перечень моих картин, находящихся у Вас на выставке, а то я не знаю, что именно имеется. Не пришлось ли Вам повидаться с сестрою Неру – Шримати Пандит, главою делегации Индии? Светик письмо Уида получил. Посылаю Вам пакет в пять [экземпляров монографии] Конлана, Вы писали, чтобы не превышало пяти книг. Также пароходом послано “Надземное” от 614-го до 772-го [параграфа]. Калькуттское общество Искусства просило привет к своему десятилетию. Послал им на бланке нашей Академии. Поминаю об этом, ибо, может быть, они захотят ответить в Нью-Йорк. Было письмо Мориса – хочет устроить в С[ент]-Луи[се] выставку моих и московских воспроизведений от АРКА. Вероятно, он писал Вам об этом. Опять поминает Франсис и печалится ее непримиримости. Злоба до добра не доведет. Свои ошибки она знать не желает. Тяжкий характер. Сын Клода Брэгдона Генри Брэгдон прислал из Экзетера письмо о смерти отца. Сообщает, что Брэгдон завещал кольцо, мною данное, Вальтеру Хемпдену. С кольцом на руке Брэгдон скончался – никогда не снимал его.
Только подумать, что это письмо дойдет к Вам уже в половине сезона, а может быть, к новому году. Каков-то будет новый год? В Париже конференция по образованию. О многом толкуют, но о вандализме не поминают. О защите самого ценного не говорят. А народы в таком состоянии, что, казалось бы, им необходимо твердить о позоре вандализма. Получаете ли “Dawn of India”? На всякий случай посылаю копию статьи Санджива Дева. Можете прочесть Комитету Знамени Мира. Вот так мир! Была такая картина Венецианова – мальчик сидит над разбитым горшком, название: “Вот те и батькин обед”. Пишу Шауб-Коху – у него жена померла, и сам он был болен – понятно, что писем от него долго не получали. Не имеете ли ответа от муниципалитета в Брюгге? – надо же знать положение Музея. Меня они не извещали. Все ли благополучно с Мадахилом? Фонтес очень удивлен его молчанием. Де Лара прислал книги для отзыва, но они по-испански, и вряд ли здешние журналы осилят их. Может быть, Фонтес в Гоа на них отзовется? Здешние наши друзья еще не получили от Комитета извещения о поч[етном] избрании. Верно, оно в пути.
Да, что несет новый год, неужели всякие юнески? Чему свидетелями будем? Чего только не пересмотрели за всю жизнь. Сколько войн, и каких свирепых! Сколько рушений империй! Сколько державных изгнанников, и сейчас в Египте целый королевский клуб. Сколько народоправств и коренных переустройств. Поразительно, что все эти сдвиги произошли за семьдесят лет. Помним все перевороты, куда же еще переворачиваться? Остается строиться, творить, преуспевать в великом сотрудничестве. Поэт Михаил Исаковский вдохновенно читал свои “Советская Россия” и “Русской женщине” – сильные зовы. Да, да, там творят, там любят Россию и служат ей. Вот почему Ваша культурная, жертвенная пашня так неотложна. Уже слагаете новый отчет, и он опять полетит и близко, и далеко. И сделает полезное дело, крепя АРКА великого свода. Может быть, не столько члены АРКА, но какие-то совсем другие порадуются и пошлют Вам мысленный привет. Много раз приходилось убеждаться, как своеобразно отзвучит зов. Мир все еще в каком-то кошмаре. Приходится говорить о женском равноправии, о равенстве рас и верований, даже о цвете кожи. Неужели нет стыда у “дикарей”, еще твердящих об этих пережитках? Миллионы земных лет протекли, но еще мутна и грязна река жизни. Газета сообщает, что в Лагоре стоимость жизни возросла на четыреста процентов. Могли бы и не сообщать, и без того мы чувствуем сие “умиротворение”. Да и Вы достаточно ощущаете такое “продвижение”. Ох, биллионы и триллионы – прямо астрономия.
Но ведь “и это пройдет”. И скажем новому году: “Вот ты стращаешь, а мы не боимся”. Теперь всюду сложно – и у Вас, и у нас. Вот прилетело Ваше письмо от 8-го – 9-го ноября. Сквозь добрые известия проглядывает напряжение – как же иначе! Хорошо, что Зина познакомилась с Молотовым. Хорошо, что имели ладную беседу с Ермолаевым. Для нас было новостью, что Посольство туда писало. Вполне понимаем напряженное положение АРКА. Теперь Вы видите, почему был совет Дедлею быть председателем [Комитета] Знамени Мира. Если уже покушаются на украинских делегатов, то куда же дальше? Неужели среди бела дня улицы Нью-Йорка уже небезопасны? Вот тебе и “security council”! Уж не провокация ли? День ото дня все усложняется. Совершенно правильно Вы подчеркивали международность Комитета Знамени Мира, но нельзя иметь два комитета. И я не могу быть покровителем в одном и председателем в другом – получится ерунда. О единстве комитета я уже писал. Не жалейте, если ВОКС не пришлет выставку, не до выставок сейчас – не такое положение. Видимо, и у Гус[ева] не шибко идет. Кто историк-экономист, встреченный Вами? Конечно, пусть Катрин и Инге пошлют брошюру по данным адресам, а Вы сохраните копию. Отчего Катрин не была на Комитете, здорова ли она? От Катрин телеграмма – просит подождать письмо Дедлея от 17-го ноября. Прилагаю выписку из письма Булгакова от 10-го ноября – Вам она интересна. Странно, он, по-видимому, не видел на приеме Дутко – и ее, и его. Как будто дипломаты бывают на таких приемах.
Прилетело доброе письмо нашего милого Дедлея от 17-го ноября со всеми приложениями. Доброе письмо и в такой хороший день. Вы уже получили нашу ответную телеграмму: “Одобряем список Комитета согласно заседанию шестого ноября. Сообщите Катрин, также спросите, когда назначена операция”. Конечно, список можно помещать и в брошюре, и на бумагах. Если Р.Кент молчит – оставьте его в покое. Синклер – не работник. Дедлей еще больше почует, почему он должен быть при “Знамени Мира”. Многие дела изменчивы, но мир – во всех его значениях велик, непоколебим. Ал.Ренцу скажите прямо, что никаких обществ в оккупированных местностях начинать теперь не следует. Если он лично интересуется А[гни]-Й[огой] и Знам[енем] Мира – это его личное дело. Е.И. шлет Вам душевный привет. Она нездорова: сильные головные боли, зубы, общее воспламенение. Всеми силами держите единение – время-то какое сложное.
Духом с Вами,
Н.Рерих.
