18.02.1940 Рихард Рудзитис Елене Рерих
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
Рихард Рудзитис Елене Рерих
18 февр. 1940г.
Дорогая Елена Ивановна!
После последнего письма к Вам думал, что не буду больше возвращаться ко всему столь мелочному. Так мучительно писать. Ведь вся моя сущность против критики. Особенно как можно писать о друзьях и сотрудниках. Ибо стараюсь посмотреть и с их точки зрения, видеть и их правду. Я вполне понимаю Екатерину Яковлевну, которая раз сказала, что она после последних писем к Вам была совсем больная. То же переживаю и я. Притом хорошо знаю, что через некоторое время все наши переживания покажутся лишь жутким сном. Также знаю, что, помимо разных взглядов на тактику, есть немало и самых печальных недоразумений, которые мы должны бы прежде всего сами разрешить между собою. Но сегодня Гаральд снова напомнил о своих «аршинных» письмах к Вам, намекнул о некоторых просто поразительных недоразумениях, которых касался, потому не ради себя, но и ради других друзей я должен хотя бы совсем кратко осветить и своё мнение.
Ещё раз повторяю – в принципе, во многом, ведь мы все согласны, но почему же такая тактика? Ведь для нас метод – это Учение, дисциплина духа и любовь, а не всё то, что омрачает взаимоотношения. Не стремясь к этой дисциплине духа и взаимной симпатии, для чего же посещать группы Учения? И в чём же ответственность за каждую мысль и слово? Многого просто не постигаю. Можно ли вчера назвать кого-то предателем, а сегодня быть о нём уже противоположного мнения? Сегодня кому-то не хочет подать и руки, а когда-то думал, что ему надо предоставить даже дар доверия. И т.д. В отношениях к Карлу Оттоновичу и другим, можно сказать, выявляется и много упрямого самовнушения. Почему же я отстаивал Карла Оттоновича? Мне показалось, что здесь учиняется обида не лично К.О., но самому принципу справедливости; что хотели опозорить и оклеветать сотрудника, который десять лет отдавал свои сердечные устремления, притом я не мог увидеть той вины, которую ему приписывали, ибо обвинения эти, с моей точки зрения, не выдерживали критики. Не к нему одному, такое же отношение и к некоторым другим членам. В чём же его шовинизм? Правда, он несколько раз сильнее утверждал об условиях, также о соизмеримости и прочем. Но он думал о сохранении Общества. О его чертах характера я уже писал. Также и в старшей группе (в самых младших могут быть и некоторые исключения, но вполне не проверил) никогда я не чувствовал этого духа, который, кажется, оба друга приписывают. Совсем не знаю, кто мучился бы из-за очевидности, ибо знаю, что сотрудники принимали её как необходимое. И я сам постоянно чувствовал её как щит. Напротив, Вы знаете, какие упрёки нам посылаются. И мне это совершенно чуждо, и непонятно, как оба друга могут кому-то такое приписывать. Напишу обо всём в других условиях. Так рад я, что Вы всё же получили Книгу. Она являлась и моей радостью, но вначале я просто ужаснулся поверхностности и спешке. Например, предвиделась статья, которая в паре мест даже противоречила Живой Этике. Если бы не Общество за всё отвечало, то Иван мог бы действовать по своему желанию. И я вложил в неё свою двухмесячную энергию, дал и свою тональность, собрал половину статей, следил за переводами, выбрал Ваше письмо и места о мысли. Правда, вначале я настаивал на сокращении одной статьи (м. б., и ошибся, но было и своё основание, об этом скажу потом), потому что она не для широкой публики, а отчасти и по «местным условиям», но потом согласился.
Какой ужас недоразумений! Например, Екатерина Яковлевна недавно мне хвалила супругу Гаральда Феликсовича за её великодушие, что она сама предложила взять на себя оплату монографии (что, понятно, не приняли бы), в случае если муж больше не смог бы. Гаральд же мне сказал, что как будто сама Е.Я. предлагала ей это, и в связи с тем он писал Вам о «пошлости» и пр. Не знаю подробностей разговора, но и здесь, должно быть, было просто недослышание, ибо кто не понимает, что супруге немыслимо же предлагать взять на себя дело Гаральда и всего Общества! Не знаю, что Гаральд Вам писал о монографии, и не хочу вдаваться в мелочи. Если кто-то напомнил ему об ответственности за монографию, то просто потому, что встревожились угрозой. После конфликта с Мисинем Гаральд говорит, что выплату берёт лишь на себя, конечно, ему поможет и Общество, хотя в данное время труднее со средствами. Вначале Гаральд был так уверен в своих ресурсах, что мало считался с мнением других. Теперь число его пациентов, м. б., вчетверо сократилось.
Новая струя хаоса хлынула в связи с гарантиями. Я всё время считал это дело частным, лишь в конце прошлого года получил осведомление. Подписавшим гарантии Мисинь обещал жертвовать на монографию, что он уже и делал. Теперь Гаральд вдруг стал бояться, что Мисинь может потерпеть крах, и потребовал гарантии обратно – под конец через адвоката. Раз в четверг Гаральд спешно потребовал, чтобы я в старшей группе предложил Мисиню подписать ему вексель взамен его гарантий, т. к. Мисинь отказывается это делать. Когда я не согласился перенести конфликт в Общество, это возбудило его ещё больше. Вечером он встретился в Обществе с Мисинем и Екатериной Яковлевной, долго слышался раздражённый голос, наконец условились, что Мисинь подпишет Гаральду векселя на сумму гарантий, но отдаст на хранение Екатерине Яковлевне, которая тоже подписала часть гарантий. Психологически, м. б., лучше было бы отдать Гаральду, но Мисинь устрашался, чтобы Гаральд в гневе не пустил векселя в обращение и это не вовлекло его дело в крах. При нашей встрече я, к сожалению, сказал Гаральду что-то ошибочное про срок гарантий, просто забыл, что возбудило его ещё больше. Удостоверившись в своей ошибке, я написал Гаральду сердечное письмо об этом, сказал также, что конфликты обычно основываются на недоговорённости и пр. Но на другой день на всё это Гаральд по телефону осыпал меня такими упрёками, что я долгое время чувствовал своё сознание в грязи. Мои возражения были бессильны перед стихийностью. Долго потом присматривался к своей совести. Просто не мог понять: в чём моя вина? Зачем всё это нелепое и необоснованное? Говоря с Гаральдом, всегда приходится думать, так ли понял каждое моё слово собеседник. Почему он считает, что поставлен единым судьёй над всеми? Порою просто изумляет, на что он обращает свою критику. Разве это сотрудничество? Сколько членов получили совсем незаслуженную боль. Именно те, которые также необходимы в великом строительстве. Ведь все стремятся к Новому Миру, все жаждут его и примут в нём участие. Всех нас должно скреплять уважение к человеческому достоинству и дружелюбие. Об «отзывах» [из советского полпредства. – Г.Р.] ничего не слышно, пока Иван не является на общие собрания. Почему они так уверены лишь в своей правоте?
Дни и бессонные ночи я думал, как найти выход из создавшегося положения. Я болел не только за Общество, я болел также за сердце самого Гаральда. В сущности, разлада в самом Обществе нет и не было, он лишь среди нескольких старших членов. Хотя младшие члены чувствуют, что в самой старшей группе что-то не в порядке, чувствуют и тактику обоих друзей, и это вызывает пересуды и некоторое волнение. За эти два месяца постоянно активным был Гаральд (и за ним Иван), и неизвестно было, что он снова выдумает и потребует, обсудив с Иваном. Но ведь ничего такого в Обществе не было, из-за чего стоило так тревожиться и чего нельзя исправить. Скорее, всё спокойствие и гармония Общества зависят лишь от него и Ивана. В упомянутый день 10 февраля, после телефонного разговора и всех переживаний, я окончательно решил, что ради блага Общества я должен отказаться от председательства, и обратился к Е.Я., чтобы она при перевыборах взяла на себя водительство Обществом. Ибо был уверен, что в эту решительную минуту именно она лучше поведёт корабль. Был уверен, что Гаральд скорее примирится с ней и её женское сердце победит то, что мне не удалось. Притом у неё как у зубного врача есть и большой жизненный опыт. Притом я полагал, что лучше, чтобы ушло и всё старое правление и образовалось новое, нейтральное, но тогда должен быть избран и новый председатель. На другой день я получил наконец и согласие Е.Я., но в понедельник, 12 февраля, нежданно пришла Ваша телеграмма[1]. Это были часы моей мучительной тоски. Знал ли Великий Владыка мои глубочайшие переживания? С сердечным чувством приношу Вам свою благодарность за доверие. С нетерпением жду и писем. В четверг в старшей группе я кратко рассказал о моём решении отказаться и о телеграмме, которая изменяет теперь моё решение. Также сказал, что, какой бы ни был состав нового правления, оно должно основываться на взаимной любви и дружбе. Вечером написал Гаральду самое воодушевлённое письмо о сердце.
Сегодня я встретился с Гаральдом и Екатериной Яковлевной. Если было бы выбрано и совершенно новое правление, я всё же надеялся в нём увидеть и Гаральда. По теперешним событиям и условиям, м.б., даже лучше, если оставить старое правление. Наконец условились отложить выборы до середины марта (15 марта у нас последний срок), принимая во внимание также Ваше письмо к Фёдору Антоновичу.
Если содержание двух заседаний правления (декабрьского и январского), на которых отсутствовал Гаральд, не дошло бы до Гаральда так или иначе несколько перекрашенным, то не появилось бы столько лишней смуты и нелепых подозрений. Не понимаю и Фёдора Антоновича! Просто не понимаю также, зачем теперь так гонятся за попаданием в правление.
Скажу откровенно, так несказанно жутко сердцу за последние переживания. Как очистится наш ашрам от грязи? Именно сами старшие далеко не пример. В чём мы преуспели? В чём же мы последователи Живой Этики? Бесконечно стыдно за всех нас...
Наш вечер восточной поэзии и музыки, к сожалению, должны отменить: не разрешают. (Исправьте, пожалуйста, и в нашем отчёте.)
Мы прочли некоторые параграфы из Надземного, касающиеся более чисто моральных вопросов, также на наших четверговых собраниях, можно ли? Можно ли выписать некоторые более популярные параграфы? Далее, Евгений Александрович уже вторично обратился ко мне, чтобы я написал Вам о его просьбе разрешить ему взять с собою в Двинск Надземное для прочтения ближайшим друзьям (или снять копию). Я ему сказал, что Указано держать лишь в одних руках и пр., но так как он всё повторял свою просьбу, то я должен Вам писать о ней. Всё же опасаюсь отдавать в провинцию и сомневаюсь, чтобы его можно было бы читать всей его группе, хотя он и уверен (ведь он не знает сокровенность содержания). Я ему советовал остаться на несколько дней в Риге и прочесть в Обществе или приехать специально для этого. Так можно было бы дать и отдельным другим ближайшим сотрудникам прочесть в Обществе. Также сообщите, можно ли один экземпляр Напутствия Вождю предоставить Ивану Георгиевичу?
Приближается наш великий День 24 Марта, не знаем, с каким чувством мы встретим этот день.
У меня остались посланные Вами в прошлом году деньги. Могу ли от Вашего имени поставить фризии?
23 февр.
Хотя собрание отложили, всё же с некоторым волнением ждал 22-ое, особенно заседание старшей группы. И.Г. прочёл Ваше письмо от 23-го и Н.К. от 22 января. Некоторые члены стали ставить и вопросы, не все из которых удалось разрешить. Решили на следующий раз начать Листы Сада Мории. На общей группе Евгений Александрович прочёл свои статьи о Единении и Сердце и из Учения (Надземное). Чувствую, что этот вечер всё же был поворотом к лучшему.
Шлю Вам и Н.К. в эти наши дни испытаний мои самые сердечные и самые преданные мысли.
Искренне преданный Вам,
Р. Рудзитис
_______
Примечания
