Н.К.Рерих. Зажигайте сердца. РОССИЯ

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Версия от 16:04, 3 марта 2012; Zero (Обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)

Нина ДМИТРИЕВА, искусствовед

Искусство и вся деятельность Рериха принадлежат к тем крупнейшим культурным явлениям современности, которые служат сближению и взаимопониманию народов и тем самым питают собой новое искусство социалистической эры.

Юрий РЕРИХ, ученый-востоковед

Помню, отец любил повторять: «Через красоту подойдете. Поймите и запомните». И вся жизнь его была служением всеобъемлющей красоте и высокому знанию.

Везде и всюду он нес знамя русской культуры.

Заветной мечтой моего отца всегда была дружба между народами Советского Союза и Индии, дружба, основанная на взаимном понимании культурных сокровищ обоих народов. Только на этой основе заложат прочное, немеркнущее сотрудничество обоих народов в великом деле построения мира во всем мире, деле, которому посвятила себя наша страна.

Калидас НАГ, художник (Индия)

Рерих был первым русским посланником красоты, который принес современной Индии бессмертный завет искусства. И мы навсегда благодарны ему за его вдохновенные мысли и сотрудничество по сближению России и Индии.

Гамильтон ИСТЕРФИЛД, художник (США)

Рерих использовал легенду в своем творчестве, как Мусоргский использовал народную песню. Когда творчество воплощает чувства человечества, в нем выражаются интересы всего мира.

В «Литературных мечтаниях» В. Г. Белинский писал, имея в виду культуру и искусство, что, только следуя разными дорогами, человечество может достигнуть одной общей цели, что разнообразие художественных традиций лишь обогащает мировую сокровищницу.

Рерих был того же убеждения. Культура и искусство каждого народа должны звучать по-своему, ярко и празднично. Употребляя термин «национализм», Рерих имел в виду «индивидуальность коллектива», то есть национальные особенности народа.

Однако звучание народов лишь тогда имеет смысл, когда направлено на общечеловеческую пользу. «Да, великое благо братство народов. Там, где упало такое зерно плодоносное, уже будет жить мысль о мире, о сотрудничестве, о геройстве и самоотвержении. Лишь бы посеялось зерно братства».

При сотрудничестве, дружеском общении народов ярко и с пользой для всех проявляются их национальные черты, без которых не может быть полноценного творчества. Если художник не следует национальным традициям своей страны, его творчество обескровливается. Вместо того чтобы получить международное признание, оно, космополитическое по своей сути, становится никчемным, не вызывает никакого интереса ни у себя «дома», ни за рубежом.

Творчество Рериха – замечательный пример использования национальных традиций искусства родной страны. К интернациональному признанию художник пришел, оставаясь глубоко национальным, пришел именно благодаря этому. Любовь к культуре и искусству России позволила ему глубже и всесторонней изучить и полюбить культуру и искусство многих стран мира.

Рерих, доказавший, что древнерусское искусство может быть живым и действенным, исходивший из него, продолживший его традиции, создал и произведения, о которых Джавахарлал Неру сказал, что они напоминают индийцам многое из их истории, мышления, культурного и духовного наследия, «многое не только о прошлом Индии, но и о чем-то постоянном и вечном...».

Еще и еще раз твердит Рерих о единстве изначального пути культуры разных стран мира. Повторяет свои соображения относительно общности многого, что есть в России и Индии. Говорит о давно любимой им сказке А. Островского «Снегурочка», в которой так удачно показано влияние на языческую Русь обрядов, веры и обычаев разных народов и в то же время подчеркнута ее самобытность. В пастухе Леле видит Рерих Кришну Лилу. В Снегурочке и Купаве – сказочную Гопи.

Своим отношением к Индии Рерих заслужил любовь и уважение ее общественных деятелей, философов, художников, писателей, ученых: Д. Неру, С. Радхакришнана, С. С. Сарасвати, С. К. и Р. Чаттерджи, А. К. Халдара, Дж. Боше и многих других.

РОССИЯ

Начальные главы Вашей работы догнали меня уже в монгольской пустыне. Хотя знаю, что эта моя весточка дойдет до Вас не скоро, но все же не могу не написать Вам^[1].

Уж больно глубоко и правильно чуете Вы Россию. Мало где встречались мне определения, подобные Вашим. В яркой мозаике Вы сложили многообразный лик великой России. И сложили этот лик в дружелюбии ко всем частям его. Именно прошли по вехам добрым. Лишь добрые знаки отмечают путь верный.

Вы говорите: «Россия не только государство... Она – сверхгосударство, океан, стихия, которая еще не оформилась, не влегла в свои, предназначенные ей берега. Не засверкала еще в отточенных и ограненных понятиях, в своем своеобразии, как начинает в бриллианте сверкать сырой алмаз. Она вся еще в предчувствиях, в брожениях, в бесконечных желаниях и бесконечных органических возможностях.

Россия – это океан земель, размахнувшийся на целую шестую часть света и держащий в касаниях своих раскрытых крыльев Запад и Восток.

Россия – это семь синих морей; горы, увенчанные белыми льдами; Россия – меховая щетина бесконечных лесов, ковры лугов. ветреных и цветущих.

Россия – это бесконечные снега, над которыми поют мертвые серебряные метели, но на которых так ярки платки русских женщин, снега, из-под которых нежными веснами выходят темные фиалки, синие подснежники. Россия – страна развертывающегося индустриализма, нового, невиданного на Земле типа...

Россия – страна неслыханных, богатейших сокровищ, которые до времени таятся в ее глухих недрах.

Россия – не единая раса, и в этом ее сила. Россия – это объединение рас, объединение народов, говорящих на ста сорока языках, это свободная соборность, единство в разности, полихромия, полифония...

Россия грандиозна. Неповторяема.

Россия – полярна. Россия – мессия новых времен...»

Не странно ли, что в письме к Вам выписываю Ваши же слова. Но слова эти так верны, так душевны, так красивы, что просто хочется в них еще раз пережить запечатленные в них образы. Ведь их нужно не только знать – их нужно полюбить. Чем больше мы всеми звуками и красками, всеми иероглифами бытия их запечатлеем, тем больше будет явлено правды, а ведь это так нужно. Так спешно нужно.

В дальнейшем Вашем обзоре строения русского самобытного искусства Вы правильно помянули В. В. Стасова. С Вами вместе и я мысленно еще раз помянул его. Ведь он, так сказать, впервые ввел меня в хранилища Публичной библиотеки. Он допустил меня к сокровищам этого хранилища и поддержал в моих первых зовах о России.

Помню нашу переписку с ним. Всегда я ему писал в виде старинных русских грамот, и он всегда радовался, если слог и образность были исконными. Иногда он отвечал мне тем же истинным слогом. А иногда добродушно подсмеивался, говоря: «Хотя Ваша пожелтелая грамота и припахивала свежим кофием, но дух-то ее оставался русским, настоящим русским». Помню его фельетон о моей картине «Поход», в котором он понял желанное мне, основное устремление. У Курбатова была фотография наша, снятая у его знаменитого, отягченного книгами стола в Публичной библиотеке. Когда Вы приводите стасовские цитаты, мне так живо рисуется и Публичная библиотека, и все те хорошие, замечательные люди, приходившие к его радушному столу. Он же, Стасов, свез меня и познакомил со Львом Толстым после моей картины «Гонец».

Когда же Вы поминаете Мусоргского, дядю Елены Ивановны, то тем самым вызываете во мне обиход всех, родственно связанных с нашим великим композитором. Трагедия жизни Мусоргского тоже была истинно русской трагедией. Может быть, при встрече я уже поминал Вам, что в одном имении, по неведению, были сожжены многие рукописи великого творца.

Не помню, говорили ли мы с Вами о семье Римских-Корсаковых, о других членах «Могучей кучки» и о передвижниках, с которыми мне еще пришлось встретиться. Ведь Куинджи, Шишкин, Репин, Суриков, Нестеров, Васнецовы – все это было и близким и поучительным.

Вы правильно поминаете и нападки на все национальное. Между тем именно этим-то национальным русским искусство России было так оценено на Западе. Казалось бы, этот яркий, всем известный пример должен быть достаточным укором для всех тех, кто пытался свернуть мощную реку русского творчества в чуждое ей русло. Правильно Вы понимаете слова Стасова: «Всякий народ должен иметь свое собственное, национальное искусство, а не плестись в хвосте других, по проторенным колеям, по чьей-либо указке». В этих словах вовсе не было осуждения иноземного творчества. Для этого Стасов был достаточно культурный человек; но, как чуткий критик, он понимал, что русская сущность будет оценена тем глубже, если она выявится в своих прекрасных образах. А сколько прекраснейших и глубочайших образов дает Россия. Сказанное и несказанное, писанное и неписанное, как в старинных синодиках, остаются неизреченными образы величественные. В этой еще несказанности и заключается та скрытая народная, та чаша неотпитая, о которой и Вы так сердечно чуете.

Надеюсь, что и дальнейшие Ваши главы хотя и медленно, но достигнут меня и принесут еще радость. Помните мою картину «Три радости»? Хожалый гусляр повещает поселянину о трех радостях. Сам святой Егорий коней пасет, сам Никола-чудотворец стада уберег, а сам Илья-пророк рожь зажинает. Не знаю, где осталась сама картина. В книге Эрнста^[1] есть маленькое воспроизведение ее. Всякие еще несказанные радости живут в сердце.

Сегодня ночью, с вихрем, ударил сильный мороз и снег. В наших юртах стало холодно, даже часы остановились. Утром засияло красно солнышко, в буквальном смысле, а все бугры и горы забелели, зарозовели и засинели в нежданном снеговом уборе. Со ступеней бывшего храма окружающая местность мне напомнила две мои картины. Одну из далекой Карелии, другую из тибетского Чантанга. Такие же холмы были и в моей картине 15-го года «Зовущий». Все зовы о том же. Величие простора едино. Спасибо за Ваше слово о России, которое мне так по сердцу.

26 апреля 1935 г.