ОДЕРЖАНИЕ (Письма Н.К.Рерих А.М.Асееву т.2)

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Версия 13:53, 3 апреля 2010

ОДЕРЖАНИЕ

 «Все-таки не верю я в то, что вы об одержании рассказываете. Просто это какие-то подсознатель­ные рефлексы мозга, мало ли что мы читаем, слы­шим и видим. Затем все это забываем, а извилины мозга где-то хранят и при случае выявляют то, что нам уже кажется как совершенно постороннее», – так говорил мне в Урге приятель, который по своему служебному положению считал, что скептизм будет наилучшим признаком достоинства.

Никогда не следует настаивать и стараться убеж­дать. Часто нужно лишь обратить внимание, и жизненный поезд сам меняет свой ход, смотря на этот знак семафора. Не настаивая, приятелю было рассказано еще несколько случаев, объединенных мыс­лью об одержании.

Рассказали о тибетском роланге – воскресении трупов, но, конечно, скептик только пожал плечами – даже, мол, и говорить об этом не стоит. Рассказа­ли о случае в Америке, где высоко интеллигентная особа говорила, что в нее вселился ее умерший же­них и контролирует всю ее жизнь, дает советы, ука­зания и проявляет такую отделенность от ее созна­ния, что причиняет ей недомогание не только ду­ховное, но даже переходящее в область физическую. Наш скептик заметил, что в азилуме для лунати­ков «одержимых», вероятно, очень много, а в практике суда эти случаи безответственного сознания об­щеизвестны, но что это его нисколько не убеждает. Рассказали ему, как китайцы указывали, что в хотанского Дао-Тая вселился убитый им Титай, при­чем указывалось, насколько убийца принял некото­рые характерные привычки убитого, и само лицо убийцы в самое короткое время характерно изме­нилось.

Скептик опять только пожал плечами. Прошло несколько дней, и однажды наш скептик вечером пришел имея какой-то странный вид – видимо, он был чем-то смущен и искал лучший повод расска­зать о чем-то. Наконец он не выдержал:

«Вот послушаешь ваши рассказы, а потом и нач­нут случаться в жизни странные вещи. После нашего разговора последнего, помните, об этом, как вы го­ворите, одержании, мне нужно было зайти к китайцу фотографу. Женат он на совсем простой бурятке, не­грамотной. Я давно их знаю. Вижу, китаец невесел как-то, даже изменился. Спрашиваю, в чем дело, не болен ли? "Нет, говорит, я-то сам здоров, а вот с же­ной моей худо. Очень худо, и кто ее вылечит, уж и не знаю. Недавно начала она говорить самые странные вещи. Толкует, что кто-то вселился в нее и будто бы не один, а два. И откуда она такие слова берет – один будто бы утонувший, а другой с перепою умер, пья­ница. Я-то знаю, что такое бывает, и у нас в Китае та­ких случаев много". Я попросил его позвать жену. Пришла она. И без того-то она была маленькая и щупленькая, а теперь показалась она мне еще худее, еще тоньше. Как и говорю – совсем простая бурятка, неграмотная. Вошла она, а муж ее вышел из комнаты. Принесла она мне чаю. Я ей говорю, а что же вы сами выпьете? – Нет, говорит, он запрещает мне с вами пить, потому что вы не верите и мне зла желаете. — Кто же вам запрещает? – Да все он, немец. – Как немец, говорю, объясните, откуда он взялся? – А так, говорит, один Адольф, а другой Феликс. Они, гово­рит, уже три недели как во мне. – Скажите, говорю, откуда же они взялись? – А вот, говорит, приходил к мужу сниматься толстый немец, может быть, вы его видели на улице, он по торговой части, а эти двое были с ним – он-то ушел, а они ко мне и привяза­лись. Один из них, Адольф, тут был грузчиком во Владивостоке, после войны остался там. Утонул он, катаясь на лодке, драка у них произошла. А дру­гой, Феликс, тоже немец, тот пьяный и ругается сильно.

Начала она мне рассказывать, что они заставля­ют делать, все время принуждают есть мясо, толь­ко недожаренное, чтобы с кровью. А также предла­гают пить вино. Очень они его любят. А один из них, тот, пьяница, все ей шепчет, чтобы она пове­силась или зарезалась, и что тогда они ей во всем помогут.

И потом начала бурятка рассказывать, какие вещи эти немцы будто бы говорят. Они будто бы много ездили, особенно один, на кораблях, кажется, был матросом. Видите ли, она мне рассказывала та­кие названия городов, о которых сама она, конечно, не имела никакого представления. Затем говорила об устройстве кораблей и назвала такие технические названия, которые может знать лишь человек, слу­живший на судне. Многие эти названия, когда я переспрашивал ее, она объяснить не могла, но ут­верждала, что именно так и слышала от них. Должен сознаться, что ушел я от китайца озадаченный. Ведь это я первый раз сам слышал, и оно так совпадало со всем тем, что вы мне рассказывали. И дальше, должен сознаться, нестерпимо захотелось мне сно­ва побывать в этом доме. Сегодня я был там второй раз. Китаец на мой вопрос только рукой махнул, говорил – еще хуже стало. Сказал я ему – могу ли видеть жену его? А тут она сама вышла и говорит, не могу я с вами быть, они запрещают мне; говорят, что вы мне зла желаете. Они мне счастье желают, а вы повредить можете. Потому что знаете людей, которые их изгнать могут. И ушла. А муж, который был при этом, только рукой махнул, говорит: «Худо, худо, пропадет теперь наш дом».

Видите, я человек судейский и потому люблю всякую достоверность. Вашим рассказам прошлый раз, сознаюсь, я не поверил, потому что ничего та­кого в жизни моей не встречалось. Но раз я слышал и видел сам, я не могу не верить этому, потому что женщину эту я видел и раньше, и она производила на меня совершенно другое впечатление. Она не заговаривается теперь, никаких признаков чепухи, как при параличах и других психических заболева­ниях, не видно, а я ведь по своей воле в судебной практике с этими вещами встречался.

Нет, в этом случае я вижу в ней нечто совершен­но постороннее – со своей типичной психологией, потому что, когда она передает слова матроса-груз­чика, я чувствую типичную речь моряка, и моряка недавнего, довоенного времени. Также и речь друго­го, пьяницы, является поразительным воспроизведе­нием речи забулдыги-прохожего, закинутого войной в окраины Сибири. А скажите, вдруг как-то смущен­но спросил бывший скептик, как изгоняют подоб­ную одержимость? Ведь я сразу понял, когда она на­мекала о знающих людях, что ей было сказано о вас?»

Я шутливо заметил скептику, что, кажется, мы поменялись ролями. И что, вероятно, он будет очень смеяться, если я ему скажу, что, бывало, в случаях такой одержимости на стол ставили куски сырого мяса с кровью, а всю комнату обливали сильно пахнущим крепким вином, а затем уходили из этого дома. Чтобы одержимое лицо более уже туда не возвращалось. Также применялись и другие способы внушения.

При этом я вспомнил курьезный эпизод, быв­ший со мною в Америке, когда мне пришлось спо­рить с какими-то духами. Меня просили посмот­реть картины, будто бы механически написанные одной такой одержимо», которая до этого совер­шенно не знала искусства и до этого случая не дотрагивалась до кисти. В странных картинах, оче­видно написанных по частям разной техникой, раз­ной рукой на одном и том же холсте, можно было видеть характерную технику французского импрес­сиониста рядом с характерным японским техничес­ким выполнением. Тут же были какие-то египетские храмы, явно с каким-то немецко-романтическим уклоном. Я заметил художнице, что мне кажется странным такое некоординированное различие сти­лей на одном и том же холсте. Но художница за­явила, что руки художников, руководивших ею, действительно разных национальностей и что сделано так не случайно. Я заметил, что такое механическое сочетание противоположных стилей не дает цельности. Художница при этом задума­лась, а затем сказала резко: «Они находят, что именно так хорошо». Я продолжал настаивать на своем мнении. А духи в довольно резкой форме продолжали выражать свое желание, чтобы карти­ны оставались в этом виде. Итак, произошел продолжительный спор с духами, которые упор­ствовали...

«Я не знаю вашего американского случая, пере­бил меня скептик, после того, что я видел, конечно, я считаю это возможным. Но мне не хотелось бы оставить эту бурятку в том положении, в каком она сейчас находится. Я думаю, что я должен опять ее повидать и испробовать какие-то меры».

Я пробовал сказать бывшему скептику, что при его полном невежестве в этой области он может только повредить этой женщине, может вызвать или самоубийство, или какие-нибудь другие эксцессы. В конце концов мы совершенно поменялись ролями. Я пытался отговорить приятеля от дальнейшего по­сещения дома китайца, он же, как пьяница, почу­явший вино, изворотливо изобретал все возмож­ности как бы продолжить этот эпизод. Странно было видеть, как почтенный бывший судья старался найти все приличные случаи оправдания, чтобы доказать целесообразность своих дальнейших посеще­ний дома китайца. Конечно, бедная наука не была забыта. Ведь он должен был продолжить свои экс­курсии во имя науки, и человечество во имя науки должно быть предупреждено. Но за всеми этими ва­жными соображениями ясно сквозил внезапно про­будившийся инстинкт, знающий о невидимом мире.

Жена скептика, бывшая тут же и ранее прини­мавшая мою сторону, теперь всячески настаивала, чтобы я отговорил ее мужа от его таинственных экс­курсий: «Ведь эти все дни он только и говорит об этой бурятке да о немцах». Наконец, бывший скеп­тик дал нам обещание бросить этот случай, после того, как я уверил его, что если только он начнет честно наблюдать, то он увидит около себя и многое другое.

Уходя, он неожиданно предложил мне: «А не пройдем мы как-нибудь с вами к монгольской колдунье? Ведь это та самая, которая предсказала Унгерну точный день его смерти и все его ближайшее будущее, которое так точно исполнилось. Ведь она живет здесь».

Идти к колдунье я отказался, но не пойдет ли к ней бывший скептик?..

Как всегда бывает, особенная беседа не сразу кончается. Не успел бывший скептик уйти, как при­шли еще двое. Один – местный монгол, из образо­ванных, уже побывавший за границей. А другой – бывший офицер, проделавший всю войну. Разговор как будто начался о совершенно посторонних пред­метах. Монгол рассказывал о естественных богатст­вах Монголии, где и горное масло течет по пусты­не, и реки приносят неистощимое золото. А затем, описывая золотоносный район, тем же повествую­щим, спокойным голосом прибавил: «И всю-то ночь, когда мы стояли у прииска, нам не дали спать эти убитые китайцы».

—То есть как убитые не дали спать?

—Это те, которые всюду были убиты в смутное время после войны и революций.

— То есть как же эти давно убитые могли не дать спать вам?

—А так, ходят, разговаривают, трубки выколачивают, гремят посудой.

—Вы шутите?

—Вовсе нет, – последовал серьезный ответ, – самих их не видно, но почти всю ночь слышите
их – там было их много уничтожено, и, как говори­ли, были они уничтожены врасплох, еще с вечера
как ложились они спать, не ожидали они нападе­ния. Это всегда так бывает, что неожиданно убитые
не могут отстать от своих обычных привычек. И с китайцами это бывает особенно часто. Они землю
любят и свой дом любят. А если кто привязан к сво­им земным вещам, тому и уйти трудно, – серьезно
заметил монгол.

Молчавший офицер добавил:

– Да, с китайцами это особенно часто бывает. В Мукдене есть один старенький дом, в котором никто жить не может. Там был убит китаец, который до сих пор никому покоя не дает. Каждую ночь кри­ки, вероятно, те же самые, как те, когда его убива­ли. Мы хотели проверить это. Остались на ночь в этом доме, но около часу ночи увидели, как по лест­нице с верхнего этажа по перилам спускается яркий синий шар. Ну, признаться, тут мы не выдержали и убрались. Впрочем, еще один случай из войны мне вспоминается. Это было на прусской границе. Мы целым штабом ночевали в одном домике. Посреди ночи все мы проснулись, одновременно вскрикивая что-то о лошадях. Кто кричал, зачем сюда привели лошадей; кто кричал: «Лошади, лошади скачут». Сам я тоже проснулся, в темноте около меня с топотом и ржанием неслись какие-то лошади. Часовые, бывшие снаружи, ничего не слышали. Наутро мы узнали, что наш табун был уничтожен взорвавшимся снарядом.

Монгол оживился и подхватил:

—Я тоже слышал этих невидимых животных, но это было в юрте шамана. Шаман вызывал подвластные ему силы, и вот в темноте мы слышали громкий скок и ржание целых табунов коней. Слышали полет стаи орлов и шипенье бесчисленных змей в самой юрте. Вам бы поговорить с нашим военным мини­стром. Он ведь прорицатель, и мог бы рассказать вам много неожиданного для вас.

—А отчего вы думаете, что то, что вы говорите, для нас неожиданно?

—А так уж привык, что все приезжие самое наше обыкновенное называют чем-то особенным...

Проф. Николай Рерих

Гималаи