Предисловие к переписке 1940-го года (Письма с Гор т.2)
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
Предисловие к переписке 1940-го года
Ещё в 1938 году Н.К.Рерих вместе с семьёй хотел вернуться в Россию, однако в получении визы было отказано. Тогда Николай Константинович обратился в Латвийское общество Рериха с просьбой получить визу через советское полпредство в Латвии, причём любой ценой.
Выполнить эту просьбу взялись Гаральд Лукин и Иван Блюменталь, имевший связи в советском полпредстве. У них потребовали издать от имени Общества альманах, в котором были бы статьи о Сталине, о мощи Красной Армии, о событиях на озере Хасан и другие материалы подобного рода, – готовилась почва для ввода советских войск в Латвию. Г.Лукин и И.Блюменталь вынуждены были идти на компромисс: с одной стороны, Общество было вне политики, с другой, необходимо было решать вопрос с визой. Рихард Рудзитис и другие члены Общества в детали плана не посвящались.
В Обществе начались недоразумения. Решающим моментом во всех последовавших событиях 1940 года стал Рождественский вечер. Р.Рудзитис так описал произошедшее в своём Дневнике:
«Этот год в моей жизни самый трудный. Год великого испытания. Год величайшей ответственности. Этот год начался с Армагеддона. На Общество нахлынула волна смущения. Куда оба друга в своём фанатизме хотят завести Общество?
Вечер 24 декабря в Обществе! Вокруг этого вечера происходила такая борьба, но теперь уже не знаю, не была ли эта борьба величайшей мистификацией. Блюменталь когда-то подчеркнул, что его друзья [из советского полпредства] будто бы следят за нашими вечерами по четвергам, что один их товарищ даёт им свои отзывы, поэтому Иван посоветовал делать их «по сознанию», без эзотерики. Такими и были вечера прошедшей осенью, на темы Этики или Культуры. Но здесь и возникла неясность с этим Рождественским вечером. Мы с Драудзинь договорились, что вместо традиционной молитвы она начнёт с параграфа из Учения и т. д. Блюменталь за день позвонил и сказал, чтобы делали «без сентиментальности и причитаний». Но уже нельзя было всю программу изменить. Нельзя было и предвидеть, что каждый будет говорить. Где они были раньше, когда этот вечер мы обсуждали в старшей группе?! Уже до начала вечера я почувствовал в Гаральде большое возбуждение. Друзья не хотели, чтобы был поставлен Портрет Учителя, но так как многие пришли с цветами, поскольку не были предупреждены об изменениях, то я всё-таки поставил. Я всё время волновался, поскольку чувствовал злость обоих друзей. И, наконец, через несколько дней пришлось выслушать от них самые тяжёлые упрёки: друг Блюменталя на второй день был у него и рассерженно сказал: «У вас тут всё старое, а раз так, то пусть ваш Рерих сидит в своих Гималаях». Значит, весь этот вечер будто бы скомпрометировал всё дело приезда Рериха, всю прогрессивную добрую славу в глазах друзей Блюменталя! Я тогда полностью понял огромное волнение Блюменталя и Гаральда, и сам опечалился. Оказалось, что мои стихи о молчании сердца посчитали выражением пацифизма, цитаты Валковского из Надземного –- совсем превратно – направленными против Р[оссии]. Самую большую бурю будто бы вызвала «гитлеровка» Ведринская, выступившая с молитвами сверх установленной программы. (Драудзинь, отвечавшая за вечер, утверждает, что она выступала с разрешения самого Блюменталя!) Также отрицательное впечатление оставили дети и т. д. Хотя Буцена, который в своей речи произнёс молитву, но в последнее время стал их другом, ни в чём не упрекнули. Праздники прожил спокойно, ничего не зная о вызванном волнении. В четверг, 28 декабря, в старшей группе я как раз читал Надземное, когда вошёл Гаральд, возбуждённый, встал у своей скамейки и остался стоять, хотя я просил его присесть. По всему его боевому виду я понял, что будет какой-то взрыв.
На другой день я говорил с Блюменталем по телефону, и 31 декабря, утром, пошёл к нему домой, в Межапарк, где у нас троих было заседание. Уже при входе в его дом я почувствовал что-то ужасное. Оба они были чрезвычайно раздражены, говорили на повышенных тонах. Блюменталь предъявил мне ультиматум. Так как для его переговоров с друзьями [из полпредства] Рождественский вечер – огромная ошибка, то ему остаётся использовать все средства, чтобы спасти положение. Теперь остаётся: или мне сейчас уйти с должности председателя и ликвидировать Общество, потому что уйти мне одному из-за разных обстоятельств было бы трудно. Или ликвидировать группы Валковского и Драудзинь, и сместить их с должности руководителей. Валковского за его противостояние. Единственная вина Драудзинь в том, что она когда-то шепнула на ухо Блюменталю вопрос о ф[инских] событиях: они чрезвычайно волнуются, как бы кто-нибудь не подумал, что Россия с этой войной хоть в малейшей степени сделала ошибку. И все обвинения против Валковского также основаны на недоразумениях. Я подробно описал это в своих письмах в Индию, посланных и непосланных, потому не хочу повторяться» (1.01.1940).
Рудзитис искренне верил, что речь идёт только о наведении культурных мостов в Россию, что нужно быть «вне политики», что Елена Ивановна и Николай Константинович «против политики». Не исключено, что Лукин и Блюменталь пытались как-то объяснить свои действия, но, очевидно, безуспешно. Рудзитис в жизни был настоящим идеалистом, он сильно страдал, но ничего не понимал. Из Индии приходили письма: «Гаральд прав». Елена Ивановна писала о мудрой целесообразности, что нужно быть не «вне», а «поверх» политики. Лишь через некоторое время Рудзитис смог понять, что руководило поступками друзей.
Как мы знаем, альманах был издан, но все старания оказались напрасными, визу для возвращения семьи Рерих в Россию получить не удалось. Впоследствии, 20 сентября 1940 года Рихард Рудзитис записал в своём Дневнике: «Но если Ветров [3-й секретарь полпредства. – Ред.] обманывал и до Сталина не дошла информация о Н.К. Рерихе. Гаральд и Блюменталь так думали, но боялись спросить, послано ли правительству. Так в руках маленького чиновника была судьба всей эволюции. Пусть и так, задание должно быть исполнено стопроцентно правильно, всё другое должно оставить в руках судьбы. Оба думают, что если бы Н.К.Рерих был в России, возможно, до войны бы не дошло. Но Гаральд сам несколько раз теперь говорил, что Н.К.Рерих сам попал бы в руки НКВД».
