ТД2.ч.III.Отдел II. Предки, предложенные человечеству наукою

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Текущая версия

ОТДЕЛ II

ПРЕДКИ, ПРЕДЛОЖЕННЫЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ НАУКОЮ

«Наиглавнейший вопрос для человечества – проблема, лежащая в основании всех других и представляющая наиболее глубокий интерес среди всех прочих, – есть утверждение места, занимаемого человеком в Природе, и его отношений к вещественной Вселенной»^[1].

Мир по сей день разделен и колеблется между Божественными Прародителями – будь они Адам и Ева или же Лунные Питри – и Bathybius Haeckelli, студенистым отшельником морских глубин. Объяснив Оккультную теорию, мы можем теперь сравнить ее с теорией современного материализма. Читателю предлагается избрать между этими двумя, после оценки их соответственных достоинств.

Мы можем найти некоторое утешение тому, что наши Божественные Предки отвергнуты, убедившись, что теории Геккеля не лучше приняты, нежели наши, в кругах строго точной науки. Филогенезис Геккеля высмеивается врагами его фантастической эволюции, другими и большими учеными, не менее, нежели наши Первичные Расы. Мы легко можем поверить дю Буа-Рэймонду, когда он говорит, что –

«Древа Предков нашей Расы, описанные в «Истории Творения», имеют в глазах критика истории приблизительно ту же ценность, как и генеалогии Гомеровских героев».

Раз это установлено, то каждому станет ясно, что наша гипотеза имеет столько же основания, как и другая. И так как мы видим, что сам Геккель признается, что ни геология в своей истории прошлого, ни история предков организмов никогда не «достигнет положения точных наук»^[1], то этим самым Оккультной Науке открывается широкое поле делать свои замечания и помещать свои возражения. Миру предоставляется избрать между учениями Парацельса, «отца современной химии», и учениями Геккеля, «отца мифической Созуры». Мы большего не просим.

Не претендуя на участие в споре таких ученых натуралистов, как дю Буа-Рэймонд и Геккель, о нашем кровном родстве с

«Теми [нашими] предками, которые поднялись из разряда одноклеточных, червеобразных, бесчерепных, рыб, амфибий, пресмыкающихся до птиц», – мы можем поставить один или два кратких вопроса для осведомления наших читателей. Пользуясь случаем и, имея в виду теорию Естественного Подбора Дарвина и т. д., мы спросим науку – относительно происхождения человеческих и животных видов, – которая из двух, здесь описанных, теорий Эволюции, является более научной или, если предпочитают, более ненаучной.

1) Будет ли эта теория Эволюции, которая от начала совершается через половое размножение?

2) Или же Учение, показывающее постепенное развитие органов; их уплотнение и размножение каждого вида, сначала путем простого легкого деления одного на два или даже на нескольких индивидов; затем, новое развитие – первый шаг к виду, заключающему два отдельных и определенных пола – к состоянию гермафродитному; затем снова род парфеногенезиса, «девственного воспроизведения», когда клеточки яйца образуются внутри тела, исходя из него в виде атомических эманаций и достигая зрелости вне его; пока, наконец, после окончательного полового разъединения, человеческие существа не начинают размножаться через половое сочетание?

Из этих двух первая «теория» – или вернее – «факт откровения», возвещается всеми экзотерическими Библиями, исключая Пуран, и в особенности еврейской Космогонией. Вторая есть та, которая преподается Оккультной Философией, как это было объяснено.

Мы находим ответ на наш вопрос в только что опубликованном томе Самуила Лэнга – лучшего среди непосвященных толкователей современной науки^[1]. В Главе VIII, в своем последнем труде «A Modern Zoroastrian», автор начинает с упрека, бросаемого им «всем древним религиям и философиям» за то, что они «возводят мужское и женское начало в своих богов». На первый взгляд, говорит он:

«Эта разница пола является такой же основной, как и разница между растением и животным..... Дух Божий, носящийся над Хаосом и порождающий Вселенную, является лишь позднейшим изданием, просмотренным согласно монотеистическим представлениям, гораздо более древней халдейской легенды, описывающей создание Космоса из Хаоса, благодаря сотрудничеству великих богов, мужского и женского начала... Таким образом, в ортодоксальной христианской вере нас учат повторять «рожденный, не сотворённый», фраза, которая является совершенной бессмыслицей – т. е., это пример употребления слов, подобно фальшивым ассигнациям, слов, не имеющих основательной ценности какой-либо идеи за собою. Ибо «рожденный» является весьма определенным термином, предпосылающим сочетание двух противоположных начал для создания нового индивидуума»^[1].

Впрочем, мы можем согласиться с ученым автором относительно вреда употребления неточных слов и ужасно антропоморфического и фаллического элемента в древних Писаниях – особенно в ортодоксальной христианской Библии, – тем не менее, в данном случае, могут быть два смягчающие обстоятельства. Во-первых, все эти «древние философии» и «современные религии» являются – как это было достаточно доказано в этих двух томах – экзотерическим покровом, наброшенным на лицо Эзотерической Истины; и – как непосредственный результат этого – все они аллегоричны, т. е., мифологичны по форме; но, все же, по существу, они несравнимо более философичны, нежели любая из так называемых новых, научных теорий. Во-вторых, начиная от Орфической теогонии до последней переработки Пятикнижия Ездрою, все древние Писания, вначале заимствовавшие все свои факты у Востока, подверглись постоянным изменениям, как от врагов, так и от друзей, пока от первоначального изложения осталось лишь только имя, мертвая оболочка, из которой дух постепенно был изъят.

Это одно уже должно было бы показать, что ни один религиозный труд, из ныне существующих, не может быть понят без помощи Архаической Мудрости, на первоначальном основании которой все они были построены.

Но вернемся к прямому ответу, ожидаемому нами от науки, на наш прямой вопрос. Ответ дан тем же самым автором, когда, следуя течению своей мысли о ненаучном обожествлении сил Природы в древних верованиях, он произносит им обвинительный приговор в следующих словах:

«Наука, однако, совершает печальную ошибку, полагая, что половое зарождение является первоначальным и единственным способом размножения, ибо микроскоп и скальпель натуралиста вводят нас в новые, и ранее не подозреваемые [?] миры жизни».

Действительно, настолько «мало подозреваемые», что первоначальные а-сексуальные «способы размножения», во всяком случае, должны были быть известны древним индусам – вопреки утверждению обратного С. Лэнгом. Ввиду заявления в Вишну Пуране, приведенного нами раньше, что Дакша установил половое сношение, как «способ размножения», лишь после целого ряда иных «способов», которые все там перечислены^[1], становится трудным отрицать этот факт. Кроме того, обратите внимание, что утверждение это встречается в экзотерическом труде. Далее С. Лэнг продолжает утверждать, что

«Большинство живых форм, во всяком случае, в численном отношении, если и не размерами, возникли к существованию без помощи полового размножения».

Затем он приводит в пример монеру Геккеля, «размножающуюся посредством самоделения». Следующую стадию автор показывает нам в клеточке ядра, «которая действует таким же точный образом». Дальнейшая стадия состоит в том, что

«Организм не делится на две равные части, но лишь малая часть его вспухает.... и, наконец, отделяется и начинает самостоятельное существование, которое растет до размера своего родителя, благодаря врожденной способности вырабатывать новую протоплазму из окружающих, неорганических материалов»^[1].

За этим следует многоклеточный организм, который образуется посредством

«Зародышных почек, низведенных до состояния спор или одиночных клеточек, исходящих от родителя... Теперь мы стоим на пороге той системы полового размножения, которая, в настоящее время, стала правилом во всех высших семействах животных.... Этот организм, имея преимущества в борьбе за жизнь, установился как постоянный.... и, чтобы приспособиться к измененным условиям, в нем развились особые органы. Таким образом, с течением времени прочно установилось различие между женским органом или яичником, содержащим яйцо или первичную клеточку, из которой новое существо должно было развиваться, и мужским органом, снабжающим оплодотворяющей спорой или клеточкой.... Это подтверждается изучением эмбриологии, показывающей, что в человеческих и высших животных видах различие пола не развито, пока не достигнуто значительное продвижение в росте эмбриона.... В огромном большинстве растений и в некоторых более низких семействах животных.... мужские и женские органы развиты в том же существе, и они являются тем, что мы называем гермафродитами. Иная преходящая форма есть парфеногенезис или же девственное воспроизведение, при котором зародышные клеточки, по-видимому, тождественные во всех отношениях с яичными клеточками, сами развиваются в новых индивидуумах без всякого оплодотворяющего элемента»^[1].

Все это нам прекрасно известно так же, как и что все вышесказанное никогда не было применено весьма ученым английским популяризатором Гёксли-Геккелианских теорий к genus homo. Он применяет это лишь к крапинкам протоплазмы, растениям, пчелам, улиткам и так далее. Но если бы он хотел остаться верным теории происхождения, то он бы должен был выказать себя таким же и по отношению к онтогенезису, в котором, как нам говорят, основной биогенетический закон гласит:

«Развитие эмбриона (ontogeny) есть уплотненное и сокращенное повторение эволюции расы (phylogeny). Это повторение является тем полнее, чем более был сохранен истинный первоначальный порядок эволюции (palingenesis) через непрерывную наследственность. С другой стороны, это повторение будет тем менее совершенно, чем больше происходило незаконных развитий (caenogenesis), вследствие различных приспособляемостей»^[1].

Это показывает нам, что каждая живая тварь и вещь на Земле, включая человека, развилась от одной общей первичной формы. Физический человек должен был пройти через те же стадии эволюционного процесса различных способов размножения, как прошли их и прочие животные; он должен был делиться; затем гермафродит дал рождение своему потомству парфеногенерически (по беспорочному принципу); следующая стадия должна была быть яйцеродной – сначала, без всякого оплодотворяющего элемента, затем «при помощи оплодотворяющей споры»; и лишь после конечной и определенной эволюции двух полов стал человек определенным «мужчиной и женщиной», когда размножение посредством полового сочетания стало всеобщим законом. До сих пор все это научно доказано. Остается лишь одна вещь, для утверждения – именно простой и ясно описанный процесс такого до-сексуального размножения. Это приведено в Оккультных книгах; попытка дать краткое изложение этого процесса была сделана автором в первой части этого тома.

Оно должно быть так или – человек является существом особым. Оккультная Философия может назвать его таким, вследствие его определенно двойственной природы. Наука не может сделать этого, раз она отвергает, всякое вмешательство, за исключением механических законов, и не признает никакого иного принципа вне Материи. Первая – Архаическая Наука – допускает, что человеческое физическое сложение должно было пройти через все формы, от самой низшей до самой высокой его настоящей формы, или от простейшей до сложнейшей – выражаясь принятыми терминами. Но она утверждает, что в этом Цикле, Четвертом, форма эта, как уже существовавшая среди типов и образцов Природы в предшествовавших Кругах, – была совершенно готова для человека в самом начале этого Круга^[1]. Монада должна была лишь вступить в астральное тело Прародителей, чтобы работа физического уплотнения началась вокруг туманного прообраза^[1].

Что скажет на это наука? Конечно, она ответит, что, раз человек появился на Земле, как самый последний из млекопитающихся, то он, так же как и эти млекопитающиеся, не нуждается в прохождении через вышеописанные первичные стадии размножения. Когда он появился, то способ его размножения уже был установлен на Земле. В таком случае, мы можем возразить. Если до настоящего времени не было еще найдено ни малейшего признака звена между человеком и животным, то, следовательно, (раз Оккультная Доктрина должна быть отвергнута) он должен был появиться в Природе чудесным образом, подобно Минерве из головы Юпитера в ее полном вооружении; и в таком случае, Библия права вместе со всеми прочими народными «Откровениями». Потому презрение со стороны науки, столь щедро выказываемое автором «A Modern Zoroastrian» в отношении древних философий и экзотерических верований, является преждевременным и ничем не вызванным. Также и неожиданное открытие окаменелости, похожей на недостающее звено, ничего не изменит. Ибо подобный единичный образец, так же как и научные заключения, выведенные на его основании, не смогли бы утвердить его, как давно искомую реликвию, то есть, как останки неразвитого, все же, однажды, одаренного речью человека. Нечто более потребовалось бы для окончательного доказательства. Кроме того, даже Книга Бытия упоминает о человеке, своем Адаме из праха, только начиная от той точки, где Тайная Доктрина оставляет своих «Сынов Бога и Мудрости», и начинает заниматься физическим человеком Третьей Расы. Ева не «рождена», но выявлена из Адама по способу «Амёбы А», через сокращение в центре и выделение Амёбы В – посредством деления^[1].

Также и речь человеческая не развилась из различных животных звуков. Теория Геккеля, по которой «речь возникла постепенно из нескольких простых животных звуков, ввиду того, что подобная речь еще посейчас существует среди немногих рас самого низшего типа^[1], совершенно ошибочна, как заявляет это в числе других и профессор Макс Мюллер. Он утверждает, что никто еще не представил вполне основательного объяснения, каким образом появились «корни» языка. Человеческий мозг необходим для человеческой речи. И цифры, относящиеся к размеру соответственных мозгов человека и человекообразной обезьяны, показывают, как глубока пропасть, разделяющая их. Фогт говорит, что мозг самой большой обезьяны, гориллы, измеряется не более, нежели в 30'51 куб. дюймов, тогда как средний мозг плоскоголовых австралийских туземцев – сейчас самой низкой расы – достигает до 99'35 дюймов! Цифры являются опасными свидетелями и не могут лгать. Потому, как справедливо замечает доктор Ф. Пфафф, предпосылки которого настолько же правильны и точны, насколько его библейские заключения неразумны:

«Мозг обезьян, наиболее схожих с человеком, не достигает и трети мозга низших рас человека. Он даже не достигает половины размера мозга новорожденного»^[1].

Таким образом, из предыдущего легко усмотреть, что для того, чтобы доказать теории Гёксли и Геккеля о происхождении человека, требуется не одно звено, но большое число «недостающих звеньев» – настоящая лестница прогрессирующих, эволюционных ступеней – которые должны быть сначала найдены, а затем представлены наукою мыслящему и рассуждающему человечеству, прежде чем оно откажется от веры в Богов и в бессмертную Душу в пользу культа четвероруких предков. Простые мифы ныне приветствуются, как «аксиомы истины». Даже Альфред Рёссель Уоллэс утверждает, вместе с Геккелем, что первобытный человек был обезьянообразным существом, лишенным дара речи. На это проф. Джоли Дженкинс отвечает:

«По моему мнению, человек никогда не был тем питекантропусом алалус'ом, портрет которого набросал Геккель, как если бы он видел и знал его; странную и даже полную гипотетическую генеалогию которого он приводит, начиная от простой массы живой протоплазмы вплоть до человека, пользующегося речью и цивилизацией, аналогичной с цивилизацией австралийцев и папуасов»^[1].

Между прочим, Геккель часто оказывается в непосредственном конфликте с лингвистической «наукою». В своих нападках на Эволюционизм^[1] проф. Макс Мюллер заклеймил теорию Дарвина, как «уязвимую от начала и до конца». На самом деле лишь частичная истина многих второстепенных «законов» Дарвинизма находится вне оспоримости, – по-видимому, де Катрефаж не принимает естественный подбор, борьбу за существование и изменение видов, как доказанные окончательно и раз навсегда, но лишь pro tempore. Но, может быть, не худо было бы углубить лингвистическую теорию против теории «обезьяньего предка».

Языки, как и все остальное в Природе, имеют свои фазы роста и т. д. Почти установлено, что большие лингвистические семейства проходят через три стадии:

1) Все слова представляют из себя корни, не подвергающиеся изменениям (основные языки).

2) Один корень определяет другой и становится простым определительным понятием (языки агглютинативные).

3) Определяющее понятие (определительное значение которого давно исчезло) образует одно целое с формативными элементами (инфлекционные).

Таким образом, проблема такова: Откуда эти корни? Проф. Макс Мюллер утверждает, что существование этих готовых материалов речи является доказательством, что человек не может быть венцом длинного органического ряда. Эта потенциальность в образовании корней есть великая трудность, которую материалисты почти неизменно стараются избежать.

Фон Гартманн объясняет это, как проявление «Бессознательного», и признает убедительность его, как доказательство против механического атеизма. Гартманн является прекрасным представителем метафизики и идеалиста настоящей эпохи.

Это утверждение никогда не подвергалось нападкам со стороны анти-пантеистических эволюционистов. Сказать со Шмидтом: «Поистине, мы должны остановиться перед началом речи!» – будет признанием догматизма и быстрого поражения^[1].

Мы уважаем тех ученых, которые, будучи мудрецами своей эпохи, говорят: раз доисторическое прошлое совершенно за пределами наших возможностей непосредственного наблюдения, то мы слишком честны, слишком преданы истине – или тому, что мы считаем истиной – чтобы обсуждать неизвестное, предлагая наши недоказанные теории наравне с фактами, абсолютно установленными современной наукой.

«Потому пределы [метафизического] знания лучше предоставить времени, являющемуся лучшим пробным камнем истины»^[1].

Это является мудрым и честным речением в устах материалиста. Но когда такой ученый, как Геккель, после того, как он сказал, что «исторические события прошлого времени», «имевшие место многие миллионы лет назад^[1]..... навсегда исчезли для непосредственного наблюдения» и, что ни геология, ни филогения^[1] не могут и «не подымутся до положения истинной «точной» науки», настаивает затем на развитии всех организмов – «от низшего позвоночного до высшего, от амфиоксуса до человека», – мы настаиваем на более веском доказательстве, нежели то, которое он может нам дать. Лишь простые «эмпирические источники знания», столь превозносимые автором «Антропогенезиса» – когда он вынужден удовлетвориться такой квалификацией для своих собственных воззрений, – не достаточно компетентны для разрешения проблем, лежащих за пределами их области; так же как не подобает точной науке полагаться на них^[1]. Если они «эмпиричны» – сам Геккель заявляет это неоднократно – то, с точки зрения точного исследования, когда они простираются в отдаленное прошлое, они не лучше и не достовернее наших Оккультных Учений Востока, и как те, так и другие, должны быть помещены на одном и том же уровне. Также и его филогенетические и палингенетические теории рассматриваются истинными учеными не с большей благосклонностью, нежели наши циклические повторения эволюции великих и малых рас, и первоначальный порядок Эволюции. Ибо обязанность точной, истинной науки, хотя бы и материалистической, состоит в том, чтобы тщательно избегать всего, что напоминает догадку, предположение, которое не может быть проверено; короче говоря, все suppressio veri и все suggestio falsi. Дело каждого ученого, преданного точной науке, наблюдать в избранном им отделе за феноменами Природы; отмечать, каталогировать, сравнивать и классифицировать факты до малейших подробностей, которые доступны наблюдению чувств при помощи тончайших механических приспособлений, предоставленных нам современными открытиями, но не опираясь на метафизические полеты фантазии. Его законное право заключается лишь в исправлении, с помощью физических инструментов, недостатков или иллюзий его личного грубого зрения, слуха и других чувств. Он не имеет права преступать границу метафизики или психологии. Его долг проверять и исправлять все факты, попадающее под его непосредственное наблюдение; пользоваться опытами и ошибками Прошлого, пытаясь проследить действие какого-либо определенного сцепления причины и следствия, которое – лишь в силу его постоянной и неизменной повторности – может быть названо Законом. Вот что ожидается от ученого, если он хочет стать учителем людей и остаться верным своей первоначальной программе естественных и физических наук. Всякое уклонение от этого царственного пути становится спекуляцией.

Вместо того, чтобы придерживаться этого, как поступает в наше время, так называемый, человек науки? Он устремляется в область чистой метафизики, в то же время, высмеивая ее. Он услаждается опрометчивыми заключениями и называет их «дедуктивным законом, исходящим от индуктивного закона» – теории, основанной и извлеченной из глубин его собственного сознания – при чем сознания, совращенного и наполненного односторонним материализмом. Он пытается объяснить «начало» вещей, которые заключены еще лишь в его собственных концепциях. Он нападает на многовековые, духовные верования и религиозные традиции и обличает все решительно, как суеверие, исключая своих собственных излюбленных коньков. Он предпосылает теории о мироздании, космогонию, развившуюся посредством слепых сил одной лишь Природы, гораздо более чудоподобную и невозможную, чем даже та, которая основана на предположении fiat Lux ex nihilo, – и пытается удивить мир своей дикой теорией; и так как известно, что теория эта исходит из мозга ученого, то она принимается на слепую веру, как весьма звучная и как результат науки.

Неужели же Оккультизм должен страшиться подобных оппонентов? Конечно нет. Ибо с подобными теориями истинная наука обходится не лучше, нежели эмпирическая наука поступает с нашими. Геккель, задетый в своем тщеславии замечаниями дю Буа-Рэймонда, не устает публично сетовать на нападки последнего на его фантастическую теорию происхождения. Расточая похвалы по поводу «чрезвычайно богатого запаса эмпирических доказательств», он называет тех, «признанных физиологов», которые восстают против каждой его теории, извлеченной из этого упомянутого «запаса» – невежественными людьми, и заявляет:

«Если многие, и среди них даже несколько известных ученых, придерживаются мнения, что вся филогения есть воздушный замок, и генеалогические древа [от обезьян?] лишь пустая игра воображения, то, говоря так, они лишь обнаруживают свое неведение о том богатстве эмпирических источников, на которые мы уже ссылались»^[1].

Мы открываем Словарь Вебстера и читаем определение, данное там слову «эмпирический»:

«Зависит лишь от наблюдения или опыта, не принимая во внимание притязаний современной науки и теории».

Это может быть приложимо к оккультистам, спиритуалистам, мистикам и т. д. Дальше:

«Эмпирик; тот, кто ограничивает себя применением результатов своих личных наблюдений [пример этому Геккель]; тот, кому не достает знания.... Невежественный и не имеющий диплома практикант; обманщик; шарлатан».

Никогда ни один оккультист или «маг» не был награжден худшими эпитетами. Тем не менее, оккультист остается на своей метафизической почве и не стремится включить свое знание, плоды своего личного наблюдения и опыта, в разряд точных наук современной учености. Он держится в пределах своей законной сферы, где он является мастером. Но что же следует думать о крайнем материалисте, обязанность которого ясно лежит перед ним, но употребляющем такое выражение, как:

«Происхождение человека от других млекопитающихся и, в особенности, непосредственно от катаррхинской обезьяны, есть дедуктивный закон, неизбежно вытекающий из индуктивного закона Теории Происхождения»^[1].

«Теория» есть просто гипотеза, суждение, но не закон. Говорить противное, будет одной из многих вольностей, допускаемых в настоящее время учеными. Они провозглашают нелепость и затем прикрывают ее щитом науки. Дедукция из теоретического суждения есть не более, чем суждение на основании суждения. Сэр Уилльям Гамильтон уже доказал, что слово теория в настоящее время употребляется

«весьма свободно и в ненадлежащем смысле.... что оно может превратиться в гипотезу, гипотеза же обычно употребляется как еще один термин для предположения, тогда как термины «теория» и «теоретический» должны бы употребляться, как противопоставление терминам практика и практический».

Но современная наука замалчивает это утверждение и высмеивает эту идею. Философы, материалисты и идеалисты в Европе и Америке могут согласиться с эволюционистами, что касается до происхождения человека, но теория эта никогда не сделается общей истиной для серьезного метафизика; и последний бросает вызов материалистам в том, что им не удастся доказать их произвольных предположений. Очень легко доказать, что обезьянья тема^[1] Фогта и Дарвина, на которую последователи Гёксли и Геккеля, за последнее время, сочинили такие необыкновенные вариации, гораздо менее научна – находясь в противоречии с основными законами самой этой темы, – нежели наша тема может быть представлена когда-либо такой. Пусть читатель обратится дашь к превосходному труду «L'Espece Humaine» французского натуралиста де Катрефажа, и наше утверждение будет тотчас же проверено.

Кроме того, ни один человек, если только он не крайний материалист, не будет колебаться в выборе между Эзотерическим учением, касающимся Происхождения Человека, и теориями Дарвина. Вот описание «Ранних Прародителей человека», данное Дарвином:

«Когда-то они должны были быть покрыты волосами, при чем оба пола имели бороды; их уши, вероятно, были остроконечными и могли двигаться; и тела их были снабжены хвостом, обладающим надлежащими мускулами. Их члены и тела приводились в движение многочисленными мускулами, которые в настоящее время проявляются лишь иногда, но нормально имеются среди четвероруких.... Ступня была тогда цепкой, если судить по состоянию большего пальца у утробного плода; без сомнения, наши прародители были лесными жителями, строили свои жилища на деревьях и обитали теплую, изобилующую лесами, страну. Самцы имели огромные собачьи клыки, которые служили им страшным оружием»^[1].

Дарвин связывает человека с типом хвостатых катаррхинов (catarrhines):

«и, следовательно, отодвигает его по скале эволюции на целую ступень назад. Английский натуралист не довольствуется утвердиться на основе своих собственных доктрин и, так же как и Геккель, в этом вопросе ставит себя в прямое противоречие с одним из основных законов, составляющих главное очарование Дарвинизма».

Далее ученый натуралист-француз доказывает, как нарушается этот основной закон. Он говорит:

«В действительности, по теории Дарвина, трансмутации происходят не в силу случайности и, не во всех направлениях. Они управляются известными законами, вытекающими из самой организации. Как только организм изменился в определенном направлении, он может уже подвергаться вторичным или третичным трансформациям, но, тем не менее, он навсегда сохранит печать первоначального типа. Это сеть закон сохранения постоянного характера, который один лишь позволяет Дарвину объяснить филиацию групп, их свойства и их многочисленные соотношения. Именно, в силу этого закона, все потомство первого моллюска было моллюсками; все потомство первого позвоночного было позвоночным. Ясно, что это составляет одну из основ доктрины. Следовательно, два существа, принадлежащие к двум различным типам, могут иметь общего предка, но один не может произойти от другого.

Итак, человек и человекообразная обезьяна являют весьма резкий контраст в отношении типа. Органы их...... почти в точности соответствуют одни другим, но органы эти размещены по совсем различному плану. У человека они координированы таким образом, чтобы по существу он являлся ходящим, тогда как у обезьяны они приспособлены для лазания..... В этом имеется анатомическое и механическое различие.... Достаточно бросить один взгляд на страницу, на которой Гёксли изобразил бок о бок скелет человека и скелеты наиболее развитых человекообразных обезьян, чтобы получить достаточно убедительное доказательство.

Следствие этих фактов, с точки зрения логического применения закона сохранения постоянного характера, есть то, что человек не может происходить от предка, который уже оформился, как обезьяна, так же как и бесхвостая (catarrhine) обезьяна не могла произойти от обезьяны, снабженной хвостом. Ходящее животное не может произойти от лазающего. Это было хорошо понято Фогтом.

Помещая человека среди приматов, он не колеблется заявить, что самый низший класс обезьян перешел демаркационную линию (общего предка), откуда различные типы этого семейства зародились и от которой они начали расходиться. [Этого предка обезьян Оккультная Наука усматривает в самой низкой человеческой группе времени Атлантиды, как это уже было доказано]. Таким образом, мы должны поместить происхождение человека за пределы появления последней обезьяны, [что подтверждает нашу доктрину], если мы хотим оставить для дарвиновской доктрины один из наиболее настоятельно необходимых законов. Мы приходим тогда к prosimiae Геккеля, к Loris, Indris, и т. д. Но эти животные также принадлежат к лазающим и, следовательно, мы должны идти дальше в поисках за нашим первым прямым предком. Но генеалогия Геккеля приводит нас от последних к сумчатым. От человека до кенгуру расстояние, конечно, велико. Итак, ничто в фауне настоящего времени, так же как и в прошлом, не указывает на промежуточные типы, которые могли бы послужить вехами. Эта трудность лишь весьма мало смущает Дарвина^[1]. Мы знаем, что он считает отсутствие сведений по такого рода вопросам, как доказательство в его пользу. Без сомнения и Геккель столь же мало смущен этим. Он допускает существование питекоидного человека..... совершенно теоретического. Таким образом, раз было доказано, на основании самого Дарвинизма, что происхождение человека следует отнести за пределы восемнадцатой стадии, и раз, вследствие этого, является необходимым заполнить пробел между сумчатыми видами и человеком, то согласится ли Геккель допустить существование четырех неизвестных, промежуточных групп, вместо одной? Согласится ли он дополнить, таким образом, свою генеалогию? На это я не могу ответить»^[1].

Но прочтите знаменитую генеалогию Геккеля в его «The Pedigree of Man», называемую им «Серия Предков Человека». Во «Втором Отделе» (восемнадцатая стадия) он описывает:

«Prosimiae, родственны Loris (Stenops) и Makis (Лемур), без костей сумчатых и клоаки, с плацентой»^[1].

Теперь вернемся к «L'Espece Humaine»^[1] Катрефажа и рассмотрим приводимые им доказательства, основанные на самых последних открытиях, чтобы установить, что prosimiae Геккеля не имеют ни отпадающей перепонки (decidua), ни разлитой плаценты. Они не могут быть даже предками человекообразных обезьян, уже не говоря о человеке, следуя основному закону самого Дарвина, как это доказывает натуралист-француз. Но это нисколько не смущает приверженцев «Анималистической Теории», ибо самопротиворечие и парадоксальность является именно сущностью современного Дарвинизма. Гёксли является таким примером; доказав об ископаемом человеке и «недостающем звене», что:

«Ни в Четвертичной эпохе, ни в настоящее время, ни одно промежуточное существо не заполняет пробел, отделяющий человека от троглодита», и что «отрицание существования этого пробела было бы настолько же заслуживающим порицания, как и нелепым», великий ученый опровергает свои собственные слова, поддерживая, со всею вескостью своего научного авторитета, эту самую «нелепую» из всех теорий – теорию происхождения человека от обезьяны!

Катрефаж говорит:

«Эта генеалогия ошибочна от начала и до конца, и основана на материалистическом заблуждении».

Действительно, Геккель основывает свое происхождение человека на семнадцатой и восемнадцатой стадии, на сумчатых и prosimiae – (genus Haeckelii?). Применяя последний термин к лемуридам – следовательно, делая из них животных, имеющих плаценту, он совершает зоологическую ошибку. Ибо, после того, как он сам разделил животных по их анатомическим различиям на две группы, – indeciduata. которые не имеют deciduata (или особой перепонки, соединяющей плаценты), и на deciduata, которые имеют ее, – он включает prosimiae в последнюю группу. В ином месте мы доказали, что говорят об этом другие ученые. Как говорит де Катрефаж:

«Анатомические исследования..... Мили Эдвардса и Грандидье над животными ..... не позволяют сомневаться, что prosimiae Геккеля лишены decidua и не имеют разлитой плаценты. Они являются indeciduata. Так как возможность рассматривать их, как предков обезьян, далека, то, согласно принципу, установленному самим Геккелем, они даже не могут рассматриваться как предки зоно-плацентарных млекопитающихся.... и должны быть отнесены к толстокожим, беззубым и к китообразным»^[1].

И, тем не менее измышления Геккеля принимаются некоторыми за точную науку!

Вышеуказанная ошибка, если только, на самом деле, она является такой, даже не упоминается в «Pedigree of Man» Геккеля, переведенном Авелингом. Если можно выдвинуть как извинение, что, в то время, когда составлялись знаменитые «генеалогии», «эмбриогенезис prosimiae не был известен», то теперь он известен. Посмотрим, будет ли эта важная ошибка исправлена в следующем издании перевода Авелинга, или же семнадцатая и восемнадцатая стадии останутся такими, как они сейчас, чтобы вводить в заблуждение невежду, предпосылая это как одно из истинных промежуточных звеньев. Но, как замечает француз натуралист:

«Их прием [Дарвина и Геккеля] всегда один и тот же и состоит в том, что они рассматривают неизвестное, как доказательство в пользу их теории».

Это приводит к следующему. Даруйте человеку бессмертный Дух и Душу; одарите все оживленное и не оживленное творение монадическим принципом, постепенно развивающимся из латентного и пассивного в активную и положительную полярность, – и Геккель, что бы ни говорили его поклонники, не будет знать, на что ему опереться.

Но имеются важные расхождения даже между Дарвином и Геккелем. Тогда как первый производит нас от хвостатого катаррхина, Геккель относит нашего гипотетического предка к бесхвостой обезьяне, хотя, в то же время, он помещает его в гипотетическую «стадию», непосредственно предшествующую ей – тепоcerca с хвостом (девятнадцатая стадия).

Тем не менее, у нас имеется одно понятие, общее со школой Дарвина, а именно, закон постепенной и чрезвычайно медленной эволюции, охватывающей многие миллионы лет. По-видимому, главное разногласие заключается в природе примитивного «предка». Нам скажут, что Дхиан-Коган, или «прародитель» Ману, является гипотетическим существом, неизвестном на физическом плане. Мы ответим, что в это верил весь Древний Мир, и сейчас девять десятых настоящего человечества верят в это; тогда как питекоидный человек или обезьянообразный человек есть чисто гипотетическая сущность, тварь, созданная Геккелем, неизвестная и не находимая на этой Земле, но, кроме того, его генеалогия – как она удумана им – противоречит научным фактам и всем известным данным современных открытий в зоологии. Это просто нелепо, даже как вымысел. Как доказывает это де Катрефаж в нескольких словах, Геккель «допускает существование абсолютно теоретического питекоидного человека», – что во стократ труднее принять, как предка, нежели любого Дэва. И это не единственный пример, когда он следует тому же методу, чтобы завершить свою генеалогическую таблицу. В действительности, он сам весьма наивно признается в своих измышлениях. Разве не признается он в не-существовании своей созуры (четырнадцатая стадия), – сущности, совершенно незнакомой науке – сознаваясь за своею подписью, что

«Доказательство ее существования возникает в силу необходимости промежуточного типа между тринадцатой и четырнадцатой стадией [!!]».

Если так, то с таким же научным правом мы можем утверждать, что доказательство существования наших трех эфирных Рас и трехглазых людей в Третьей и Четвертой Коренных Расах – «также вытекает из необходимости промежуточного типа» между животными и Богами. Какие же причины для возражения могли бы представить геккелианцы в этом особом случае?

Конечно, на это имеется готовый ответ. Потому, что мы не допускаем наличности Монадической Сущности. Проявление Логоса, как индивидуального сознания в животном и человеческом создании, не принято точной наукой, также, конечно, это не охватывает всего вопроса. Но неудачи науки и ее произвольные предположения, в общем, гораздо значительнее по существу, нежели любая «экстравагантная» Эзотерическая доктрина^[1]. Даже мыслители школы фон Гартманна оказались подверженными общей эпидемии. Они признают Дарвиновскую Антропологию (более или менее), хотя они также предпосылают индивидуальное Ego как проявление Бессознательного (Западное представление Логоса или Первичной Божественной Мысли). Они говорят, что эволюция физического человека происходит от животного, но ум, в его различных фазах, представляет вещь совершенно независящую от материальных фактов, хотя организм и нужен ему, как Упадхи, для его проявлений. ПЛАСТИДУАЛЬНЫЕ ДУШИ И СОЗНАТЕЛЬНЫЕ КЛЕТОЧКИ НЕРВОВ

Но невозможно предвидеть конца таким чудесам со стороны Геккеля и его Школы, которых оккультисты и теософы имеют полное право рассматривать, как материалистических бродяг, преступивших границы метафизической области. Не удовлетворившись отцовством Bathybius'a Haeckelii, они изобрели теперь «пластидуальные души» и «души-атомов»^[1] на основе чисто слепых механических сил материи. Нам сообщают, что:

«Изучение эволюции души-жизни показывает нам, что она проложила себе восходящий путь, начиная от низших стадий простой души-клеточки, через изумительный ряд постепенных стадий в эволюции, вплоть до души человека»^[1].

«Изумительный», воистину, – ибо эта дикая фантазия основана на сознании «нервных клеточек». Действительно, как он говорит нам:

«Как бы мало ни были мы в состоянии объяснить, в настоящее время, полностью природу сознания^[1], тем не менее, сравнительное и генетическое наблюдение его ясно устанавливает, что оно есть лишь более высокая и сложная функция нервных клеточек»^[1].

Песнь Герберта Спенсера о сознании – пропета и, отныне, она может быть безопасно сложена в кладовых устаревших теорий. К чему, однако, приводят Геккеля его «сложные функции» его научных «нервных клеточек»? Еще раз прямо к Оккультным и Мистическим Учениям Каббалы о происхождении Душ, как сознательных и несознательных Атомов; к Монаде Пифагора и Монадам Лейбница и к «Богам, Монадам и Атомам» нашего Эзотерического Учения^[1]; к мертвой букве Оккультных Учений, оставленных для каббалистов-любителей и профессоров церемониальной Магии. Ибо вот что говорит он, объясняя недавно изобретенную им терминологию:

«Пластидуальные Души. Пластидулы или протоплазматические молекулы, малейшие, однородные частицы протоплазмы, должны рассматриваться на основании нашей пластидуальной теории, как активные факторы всех жизненных функций. Пластидуальная душа отличается от неорганической молекулярной в том, что она обладает памятью»^[1].

Эту теорию он развивает в своей удивительной лекции о «Перигенезисе Пластидул или о Волнообразных движениях Живых Частиц». Это есть улучшенная теория Дарвина о «Пангенезисе» и дальнейшее приближение, осторожное движение по направлению к «Магии». Первая, как это объясняет автор «A Modern Zoroastrian»,^[1] есть предположение, что:

«Некоторые из действительных тождественных атомов, составлявших часть тел наших предков, передаются, таким образом, через их потомство на протяжении поколений так, что мы дословно являемся «плотью от плоти» первичной твари, развившейся до человека».

Со своей стороны, Оккультизм утверждает, что – (a) жизне-атомы нашего Жизненного Принципа (Прана), когда человек умирает, никогда не погибают окончательно; и что те атомы которые больше всего насыщены Жизненным Принципом, независимым, вечным, сознательным фактором, частично передаются от отца к сыну через наследственность и еще раз частично привлечены вместе и становятся оживляющим принципом нового тела при каждом новом воплощении Монады. Ибо (b), как Индивидуальная Душа всегда одна и та же, так и атомы низших принципов (тела, его астрала или жизненного двойника, и т. д.) привлекаются по сродству и кармическому закону всегда к той же самой индивидуальности на протяжении целого ряда различных тел^[1].

Чтобы быть справедливыми, не говоря уже о логичности, наши современные геккелианцы должны бы вынести резолюцию, что отныне «Перигенезис Пластидул» и прочие подобные лекции должны быть переплетены в одну книгу, вместе с лекциями по «Эзотерическому Буддизму» и о «Семи Принципах Человека». Таким образом, общественное мнение получило бы, во всяком случае, возможность сравнить оба учения, и затем судить, которое из них является наименее или наиболее нелепым, даже с точки зрения материалистической и точной науки.

Так оккультисты, которые относят каждый атом во Вселенной, будь он агрегатом или одиноким, к Одному Единству, к Универсальной Жизни; кто не признают, что в Природе могло бы существовать что-либо неорганическое, кто не знают такой вещи, как мертвая Материя – оккультисты последовательны в своей доктрине о Духе и Душе, когда они говорят о памяти, существующей в каждом атоме, о воле и ощущении. Но что может предполагать материалист под этой квалификацией? Закон биогенезиса, в смысле, даваемом ему последователями Геккеля, есть результат неведения учеными Оккультной Физики. Мы знаем и говорим о «жизне-атомах» и о «спящих атомах», потому что мы рассматриваем эти обе формы энергии – кинетическую и потенциальную – как производные от одной и той же силы или от Единой Жизни, и рассматриваем последнюю, как источник и двигатель всего сущего. Но что это такое, что наградило энергией и, в особенности же, памятью «пластидуальные души» Геккеля? «Волнообразное движение живых частиц» становится понятным на основании теории о Единой Духовной Жизни, всемирного Жизненного Принципа, независимого от нашей Материи и проявляющегося, как атомическая энергия лишь на нашем плане сознания. Это есть то, что, будучи индивидуализировано в человеческом цикле, передается от отца к сыну.

Итак, Геккель, изменив дарвиновскую теорию, предпосылает «более правдоподобно», как думает это автор «A Modern Zoroastrian»:

«Что не тождественные атомы, но их особые движения и способы агрегации передавались, таким образом, [через наследственность]»^[1].

Если бы Геккель, или какой-либо иной ученый, знал больше, нежели любой из них знает о природе атома, то он не стал бы искать возможности улучшить это таким образом. Ибо он лишь утверждает то же самое, но в более метафизических выражениях, чем Дарвин. Жизненный Принцип или Жизненная Энергия, которая вездесуща, вечна, нерушима, есть Сила и Принцип, как нуменон, но когда она проявлена в Атомах, она есть феномен. Это одно и то же и – не может рассматриваться, как отдельные понятия, разве только в материализме^[1].

Далее Геккель возвещает о Душах-Атомах нечто, что на первый взгляд кажется таким же оккультным, как и Монады Лейбница:

«Недавний спор относительно природы атомов, которые мы должны рассматривать в той или иной форме, как ультимативные факторы во всех физических и химических процессах, по-видимому, может быть весьма легко разрешен представлением, что эти малейшие массы обладают, в качестве центров силы, постоянной душой, что каждый атом обладает ощущением и силою движения»^[1].

Он ни слова не говорит относительно того факта, что это есть теория Лейбница, при чем чрезвычайно оккультная. Также он не понимает термина «душа», как мы понимаем его; ибо для Геккеля душа, вместе с сознанием, есть просто лишь продукт серого вещества мозга, вещь, которая как и душа-клеточка,

«Так же неразрывно связана с протоплазмическим телом, как человеческая душа связана с мозгом и спинным хребтом»^[1].

Он отвергает заключения Канта, Герберта Спенсера, дю Буа-Рэймонда и Тиндалля. Последний высказывает мнение всех великих ученых, так же как и мнение величайших мыслителей, настоящих и прошлых эпох, говоря, что:

«Переход от физики мозга к соответствующим фактам сознания, немыслим. Если бы наши умы и чувства были так..... просвещены, чтобы дать нам возможность видеть и чувствовать самые молекулы мозга; если бы мы были способны следить за всеми их движениями, всеми их группировками..... их электрическими разрядами.... все же, мы были бы так же далеки от решения проблемы, как и раньше.... Пропасть между двумя классами феноменов, все же, оставалась бы непроходимой для интеллекта».

Но сложная функция нервных клеточек великого немецкого эмпирика или, иными словами, его сознание, не позволяет ему приобщиться к заключениям величайших мыслителей нашей планеты. Он более велик, нежели они. Он утверждает это и возражает всем:

«Никто не имеет права утверждать, что в будущем мы не будем в состоянии перейти за пределы этих границ нашего знания, которые в настоящее время кажутся нам непроходимыми»^[1].

И он приводит из Введения Дарвина к «Происхождению Человека» следующие слова, которые он скромно прилагает к своим ученым противникам и к самому себе.

«Всегда те, кто знают мало, но не те, кто знают много, утверждают позитивно, что эта или та проблема никогда не будет разрешена наукою».

Мир может чувствовать себя удовлетворенным. Недалек тот день, когда «трижды великий» Геккель докажет, к своему собственному удовлетворению, что сознание сэра Исаака Ньютона было, физиологически выражаясь, лишь отраженным действием (или минус сознание), причиненным перигенезисом пластидул нашего общего предка и старого друга, монеры Геккеля. Хотя упомянутый Bathybius был обнаружен и выявлен, как обманщик, симулирующий органическую субстанцию, которую он не представляет и, хотя среди детей человеческих, одна лишь жена Лота – и то лишь после ее неприятного превращения – могла сослаться на щепотку соли, как на своего предка; но все это нисколько не смутит его. Он будет продолжать утверждать так же хладнокровно, как он делал это всегда, что лишь особый вид и движение призрака, давно исчезнувших атомов нашего отца Bathybius'a, которые – будучи переданы на протяжении эонов времени в ткань клеточек серого вещества мозга каждого великого человека – заставили Софокла и Эсхила, так же как и Шекспира, писать их трагедии, а Ньютона его «Principia», и Гумбольта его «Космос», и так далее. Они также подсказали Геккелю изобрести греко-латинские слова, длиною в три дюйма, претендующие на большой смысл, на самом же деле, ничего не означающие.

Конечно, мы вполне сознаем, что истинный, честный эволюционист согласен с нами; и что он первый скажет, что геологические рекорды не только не совершенны, но что имеются огромные пробелы в разрядах, до сих пор найденных окаменелостей, которые никогда не смогут быть заполнены. Кроме того, он скажет нам, что «ни один эволюционист не предполагает, что человек произошел от какой-либо существующей, или же давно исчезнувшей человекообразной обезьяны», но что человек и человекообразные обезьяны произошли, вероятно, эоны тому назад от какого-либо общего коренного типа. Тем не менее, как это указывает де Катрефаж, он также выдвинет, как доказательство, подтверждающее его заявление, все изобилие недостающих свидетельств, говоря, что:

«Все формы жизни не сохранились в рядах окаменелостей, ибо возможности на сохранение были редки и малочисленны среди.... [даже у примитивного человека], ввиду обычая погребать и сжигать своих умерших».

Это именно то, что мы сами утверждаем. Именно, возможно, что будущее готовит нам открытие гигантского скелета атланта в тридцать футов ростом, так же как и окаменелость, принадлежащую питекоиду, «недостающему звену»; только первый случай более правдоподобен.

Примечания