03.1940 (Письма Н.К.Рерих в Америку)
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
III.40
Родные наши!
Зина, Франсис, Катрин, Инге, Дедлей, Морис, Стокс, все Вы и многие другие знают всю ложь Луиса Хорша, Нетти Хорш и Эстер Лихтман. Вы все отлично знаете, что деньги, которые Хорш пытается искать с меня, вовсе не были взяты мною, но представляют из себя суммы на экспедицию, которая была финансирована Американскими Учреждениями. Вы знаете, что Хорш вынудил меня дать ему векселя как бы для каких-то его технических обстоятельств, и тут же он дал письмо 9 дек[абря] 1924-го года, аннулирующее эти векселя. А теперь этот лжец и клеветник вводит суд в заблуждение, говоря, что это его письмо относится к каким-то другим суммам. И никто его не спрашивает, какие же это были другие суммы? Это лишь один из ярких примеров лживости и злонамеренности Хорша. Такую же ложь он выказал и в деле с картинами, которые вовсе не составляют его частную собственность, как он, желая их присвоить, теперь лжет, а являются собственностью нации, охраненные Paintings Corporation, созданной для безопасности этих картин. Казалось бы, Хорш ясно показал, что картины эти не его собственность, когда он подписывал постановление Совета Музея – декларацию 1929-го года. И в этом случае Хорш лжет и даже вводит в заблуждение правительство Америки, уверяя, что картины эти – его частная собственность. Найдя адвоката, по нравственности своей похожей на него самого, Хорш лживо пытается доказать, что Мастер-Институт Объединенных Искусств вовсе не наше общее Учреждение, а его личная собственность. При этом он при помощи жены своей совершает подделку и манипулирует домашней “копией” с никогда не существовавшего документа. Необъяснимыми, таинственными способами Хорш достигает, что суд принимает его подделку, тогда как, казалось бы, ни в одном суде всего мира не могут принять во внимание никем не заверенную домашнюю фабрикацию. Перечислять все лживые, преступные махинации Хорша – значило бы цитировать все Ваши и наши дела с ним. Каждый из нас может добавлять еще множество прискорбных эпизодов, в которых Хорш, его жена и Эстер Лихтман оказались злонамеренными, своекорыстными лжецами. Совершенно непонятно, почему голословные, подтасованные лжесвидетельства Хорша принимались судом, тогда как все Ваши достовернейшие показания оставались в небрежении. Правда, были и такие судьи, которые признавали всю Вашу и нашу правоту, но, как часто бывает на Земле, они оставались в меньшинстве.
Правда, некоторые юристы утверждали, что если бы не появился известный Вам всем “покровитель” Хорша, то правда восторжествовала бы. Ведь судья Коллинс даже возмущался, что этот покровитель понуждает его телефонами к одностороннему решению. Ведь все эти многие факты не прошли бесследно, и когда-то, к стыду очень многих, они выйдут наружу. Печально, что около культурных, образовательных дел, около идеи Мира и Охранения всечеловеческих ценностей обнаруживается человек злонамеренный, как Хорш.
Когда Вы перечтете книги, посвященные нашим Конвенциям в Бельгии и Вашингтоне, когда Вы восстановите в памяти книгу о десятилетии наших Учреждений, три ежегодника Музея, Бюллетень Музея и прочие издания и брошюры, – то Вам со всею поразительностью еще раз станет ясно, какая злобная, предумышленная агрессия совершена Хоршем и его двумя сателлитами. Встает вопрос, неужели в современном цивилизованном и даже иногда культурном мире возможны такие преступления Хорша? Ведь, кроме ограбления целого ряда лиц, кроме вероломства, ибо он был нашим доверенным (fiduciary), он обманул также и общественное мнение.
К довершению, по поступкам Хорша выходит, что и экспедиция, организованная и финансированная Учреждениями, вовсе не была таковой, хотя об организации экспедиции широко им же опубликовано и в документах Учреждения, и в прессе. Впрочем, вероятно, Хорш скоро скажет, что мы все вообще не существуем, что никакого Учреждения Объединенных Искусств мы вообще не основывали, а он является всемирным знатоком искусства, Гейдельбергского Университета доктором и мало ли еще какую ложь изобразит этот клеветник. Удивительно, что на суде ни судьям, ни адвокатам не пришло в голову спросить, что же такое случилось в июле 1935-го года, когда Хорш начал свою преступную агрессию? Во время судопроизводства выяснилось, что агрессия эта не произошла мгновенно, но тщательно и злоумышленно подготовлялась от самого дня привхождения Хорша в наши общие дела. Увы, теперь всем нам ясно, что Хорш буквально от самого начала своего привхождения уже фабриковал и подтасовывал многое, чтобы в удобный для себя срок произвести незапамятную в истории культурных Учреждений агрессию. Уже не говорю о том, что тысяча картин вообще игнорируется и около них, вероятно, задуман какой-то исключительный вандализм, особенно же пользуясь теперешними мировыми экстраординарными обстоятельствами.
Нет меры лжи и злонамеренности Хорша. Иногда, читая в прессе о всяких преступлениях гангстеров, думается, что такие типы утрированы и злодеяния их писательски приукрашены, но то дело, в котором мы были ограблены, изгнаны из нашего же Учреждения и оклеветаны, доказывает, что преступность может достигать крайних пределов, и Хорш является со своими двумя сателлитами яркими показателями современного нравственного упадка при общественном равнодушии. Но правда все же восторжествует! Давно сказано, что Бог платит не по субботам. И лучшая наша общая крепкость в том, что мы знаем нашу правоту. Найдутся судьи, подобные судье О’Малею, которые установят истину.
Родные наши, посылаю Вам это конденсированное утверждение, и Вы семеро, все пострадавшие от Хорша, прочтете его, и пусть оно сохраняется под рукою, ибо надобность в нем может явиться. Конечно, можно было гораздо крепче сказать о покровителе Хорша и о nincompoop’ах, верящих лжи и клевете, но это оставим до другого раза. Зина, вероятно, обратила внимание на то, что в завещании Сутро выражено пожелание, чтобы завещанные мне деньги были употреблены на образовательные цели? Ввиду этого желания покойной, думается, что никто не может наложить руку на эту сумму, иначе это было бы нарушением воли завещателя. Конечно, теперешнее соображение не касается суммы Е.И., о которой Вам уже написано. Интересно, что думают адвокаты в моем случае! Было бы странно, если бы, несмотря на волю завещателя, кто-то, хотя бы даже правительства, могли бы изменять желание завещателя. Впрочем, местная юридическая практика настолько сложна и непонятна, что вряд ли логика может быть принимаема во внимание. Так хочется, чтобы опять могла начаться строительная культурная работа. Сейчас пришло письмо Конлана, в котором он говорит о продолжении “Flamma” и приводит очень лестное о “Flamma” мнение известного английского писателя Повиса. Не забудьте, что у нас лежит четыре готовых красочных воспроизведения с индусских картин в трехстах экземплярах, уже оплаченные, и ждут, когда нам удастся послать ящик с материалами “Flamma”. Конлан ужасается, что письмо из Либерти он получил через месяц. Можете себе представить, как трудно вести дела и срочную корреспонденцию. Конечно, хорошо, что есть идея продолжения “Flamma” хотя бы в двух выпусках в год или даже как ежегодника. Но не отягощайтесь чрезмерно денежно. Мы понимаем, что “Flamma” может быть и органом нашей Академии. Но примите во внимание, что на имевшихся рижских, шанхайских и даже индусских подписчиков в силу мировых обстоятельств сейчас рассчитывать невозможно, повсюду свои трудности. Может быть, Вам удастся как-нибудь протолкнуться в Южн[ую] Америку, но, Вы правы, что на Трудн[ого] Челов[ечка], в этом случае, полагаться совершенно невозможно. Итак, опять битвы, да принесут они хотя бы какие-нибудь светлые данные! Да будет светло.
Духом с Вами,
Рерих.
Родная моя Зиночка, хотя и пишем все письма вместе, но все же хочу добавить страничку от себя. Считаю, что все сказанное о Хорше следует перевести на англ[ийский] язык и прочесть поименнованым в письме друзьям. Иногда изумляешься, насколько корыстолюбие и ненависть могут ослеплять людей, они ради удовлетворения своей ненависти совершают самые губительные для себя же поступки. В скольких странах среди многочисленных друзей имя Хорша стало уже именем нарицательным для всяческого вероломства! В нескольких записях и дневниках имя это вошло на страницы как имя клеветника и предателя! И Вы уже знаете, что предателям не удается осуществить своих честолюбивых мечтаний. Они изгнали душу [из] Учреждений, и все строительство, мало того, что обесцветилось, но постепенно разлагается. И куда пойдут предатели через несколько лет? Карма захлестнет их. И кто знает, не придется ли им снова менять фамилию или же вернуться к настоящей их фамилии – Леви, которая, кстати говоря, столь распространенна, что за нею легче укрыться.
Все восставшие против Света поражены будут. Бывшая Справедливость не бывает поругана, и если в былые времена иногда требовался длительный срок для возвратного удара, то сейчас при мировом переустройстве или расплате по счетам срок этот стремительно сокращается; чем ближе к сроку, тем скорее сворачивается свиток кармы.
Родная моя Зиночка, мы писали, что мою долю из денег Флор[ентины] следует употребить на дела. Вам виднее, как все распределить. Ждем приезда магистрата для удостоверения моей подписи и вышлем документы немедленно. Все так спешит, и большие перемены близки и в нашей жизни. И мы скоро сдвинемся. Возможно, что Святослав поедет в Америку, но прошу Зиночку, очень прошу, никому об этом не говорить. Все брошенное в пространство ранее срока очень вредно. Родная моя, не так уж долго ждать подвижек во многом и во многих делах. Держитесь дружно, но мой совет – Трудн[ому] Человечку ничего не говорить о будущих планах. При ее неуравновесии можно ожидать всяких неожиданностей. Радует нас Ваше счастье с Дедлеем. Храните здоровье, учитесь спокойствию при буре. И такое спокойствие не так уж трудно приобрести, когда знаем о Руке Водящей. Стоящий на Башне видит больше, нежели сидящий в подвале. Нужно ли повторять такой трюизм, но если говорю, значит, в этом есть нужда. Люди не различают между Башней и подвалом. Они, вопреки очевидности, не обращают внимания на голос с Башни. Также нужно твердить о доверии – с Башни видней.
Будем помнить это и поспешать в действии, окутанном полным спокойствием. Крепко обнимаю мою Зиночку, привет ближайшим друзьям – Катрин и Инге, Эни, Дедлею и С[офье] Мих[айловне] – самый сердечный.
Верю, что все дождутся дня светлого,
Елена Рерих.
