Е.П.Блаватская Разоблаченная Изида т.1. ГЛАВА I СТАРЫЕ ВЕЩИ С НОВЫМИ ИМЕНАМИ

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

ГЛАВА I

СТАРЫЕ ВЕЩИ С НОВЫМИ ИМЕНАМИ

 

 

 “Ego sum qui sum”^[1]

 — Аксиома герметической философии.

“Мы начали исследования там, где современные догадки складывают свои ненадежные крылья. И у нас обычными элементами науки являются те, от которых современные мудрецы отворачиваются с пренебрежением или впадают в отчаяние перед их неизмеримой тайной”.

— Бульвер-Литтон, “Занони”

 

Где-то в этом обширном мире существует одна старая книга — до того старая, что наши современные антикварии могли бы ломать голову над ее страницами бесконечное время и все-таки не пришли бы к согласию по поводу материала, на котором она написана. Это единственный ныне существующий экземпляр оригинала. Наиболее древний европейский документ по оккультизму — Siphra Dzenio-uta — был составлен с нее, и это происходило тогда, когда первая уже рассматривалась, как редкостная письменная реликвия. Одна из ее иллюстраций изображает божественную сущность эманирующей из Adam^[1] подобно светящейся дуге, начинающей образовывать круг; а затем, достигнув высочайшей точки окружности, этот невыразимый свет склоняется обратно и возвращается на Землю, принося в ее круговорот человечество более высокого типа. По мере того как она приближается к нашей планете, эманация становится все более и более темной, и после того как она коснулась земли, она черна как ночь.

Герметические философы всех времен, в результате семидесяти тысячелетнего опыта, как они утверждают, придерживались убеждения, что материя вследствие греховности со временем становится более грубой и плотной, нежели она была при начальном появлении человека; что в начале человеческое тело было наполовину эфирным, что перед падением человечество свободно сообщалось с невидимой вселенной. Но с того времени материя стала грозной стеною между нами и миром духов. Старейшие эзотерические предания учат нас, что до мистического Адама жило уже много рас человеческих существ, которые жили и угасали, одна сменяя другую по очереди. Были ли эти предшествующие типы людей более совершенны?

Принадлежала ли какая-нибудь из этих рас к крылатой расе людей, упоминаемых в “Федре” Платона? Это особая задача, которую предстоит разрешить науке. Пещеры Франции и останки каменного века предоставляют отправные точки.

По мере прохождения цикла человеческие глаза все более и более раскрывались, пока он не стал различать “добро и зло” так же, как сами элохимы. Достигнув своей вершины, цикл начал двигаться по нисходящей линии. Когда дуга достигла определенного пункта в параллель с зафиксированной линией нашего земного плана, — природа снабдила человека “покровами из кожи”, и Господь Бог “одел его”.

То же самое верование в предсуществование гораздо более духовной расы, чем та, к которой мы принадлежим, может быть прослежено назад до самых ранних преданий почти каждого народа. В древней рукописи Quichй manuscript, опубликованной Брассе де Бурбуром — в Пополь-Вух — о первых людях на земле говорится, как о расе, которая могла рассуждать и говорить, чье зрение было неограничено и которые сразу узнавали все. Согласно Филону Иудею, воздух наполнен невидимыми сонмами духов, из которых некоторые свободны от всякого зла и бессмертны, а другие — пагубны и смертны.

“От сыновей El мы произошли и сыновьями El мы опять должны стать”.

И недвусмысленное высказывание анонимного гностика, который написал “Евангелие от Иоанна”, что “тем, кто приняли Его”, — т. е. кто на практике применит эзотерическое учение Иисуса, — “дал власть быть чадами Божиими”, — указывает на то же самое верование [Иоанн, I, 12].

“Разве вы не знаете, что вы — боги?” — воскликнул Учитель.

В “Федре” Платон восхитительно описывает состояние, в каком человек когда-то находился и каким он опять станет: до и после того, “как он потерял крылья”; когда “он жил среди богов и сам был бог в воздушном мире”. С самых давних времен религиозные философы учили, что вся вселенная была наполнена божественными и духовными существами различных рас. Из одной из них с течением времени развился Adam — первобытный человек.

В легендах калмыков и некоторых сибирских племен описываются более ранние творения, чем наша нынешняя раса. В них говорится, что эти существа обладали почти беспредельными знаниями, и их отвага даже угрожала восстанием против Великого Главного Духа. Чтобы наказать их самонадеянность и смирить их, он заключил их в тела и ограничил телесными чувствами. Убежать из их плена они могут лишь путем долгого раскаяния, самоочищения и развития. Про своих шаманов они (сибирские племена) думают, что время от времени им удается пользоваться теми божественными силами, которыми в начале существования человеческой расы пользовались все.

Библиотека Астора в Нью-Йорке недавно обогатилась египетской рукописью-трактатом по медицине, написанным в шестнадцатом веке до Р. Христова (или, более точно, в 1552 г. до н.э.), что по общепринятой хронологии соответствует тому году, в котором Моисею только что исполнился 21 год. Подлинник написан на внутренней коре Cyperus papyrus и был провозглашен лейпцигским профессором Шенком не только подлинным, но и наиболее совершенным, какой ему когда-либо приходилось видеть. Он состоит из одного единого листа желто-коричневого папируса наилучшего качества три десятых метра в ширину и более чем 20 метров в длину; он образует свиток, разделенный на 110 страниц, тщательно пронумерованных. Он был приобретен в Египте в 1872-3 г. археологом Эберсом у “зажиточного араба из Луксора”. Нью-йоркская “Трибуна”, комментируя обстоятельства этого приобретения, говорит:

“Этот папирус носит на себе доказательства, что он является одною из шести книг Гермеса по медицине, перечисленных Климентом Александрийским”.

Далее издатель говорит:

“Во времена Ямвлиха, 363 г. нашей эры, египетские жрецы показывали 42 книги, которые они приписывали авторству Гермеса (Thuti). Из них, по словам этого автора, в тридцати шести содержалась история всех человеческих познаний; последние шесть трактовали об анатомии, патологии, повреждениях глаз, хирургических инструментах и лекарствах.^[1] Папирус Эберса бесспорно является одним из древних герметических сочинений.

Если такой ясный луч света был брошен на древнеегипетскую науку случайной (?) встречей германского археолога с неким “зажиточным арабом” из Луксора, — то как можем мы знать, какой солнечный свет может быть пролит на темные загадки истории еще одною такою же одинаково случайною встречею какого-нибудь другого богатого египтянина с другим предприимчивым исследователем древности?

Открытия современной науки не противоречат древнейшим преданиям, которые приписывают невероятную древность нашей расе. В течение недавних последних лет геология, которая до этого говорила, что существование человека можно проследить только до третичного периода, — нашла неопровержимые доказательства, что существование человека опередило последний период европейского оледенения на целых 250000 лет. Вот это твердый орешек, который теперь должно раскусить правоверное богословие! Но он был признанным фактом у философов древности.

Кроме того, вместе с человеческими останками были откопаны кремневые орудия, которые свидетельствуют, что уже в то отдаленное время человек охотился и умел разводить костер. Но дальнейший шаг в исследованиях по происхождению человеческой расы еще не сделан; наука зашла в тупик и ожидает дальнейших доказательств. К сожалению, у антропологии и психологии нет собственного Кювье; ни геологи, ни археологи не в состоянии по этим отдельным осколкам, какие до сих пор открыты, — восстановить полный скелет тройного человека — физического, интеллектуального и духовного. Вследствие того, что кремневые орудия человека становятся все более грубыми по мере того, как геологи все глубже проникают в недра земли, — наука принимает это как доказательство, что чем ближе мы подвигаемся к происхождению человечества, тем более диким и звероподобным был человек. Странная логика! Разве открытие пещерных останков Девона доказывает, что в то же самое время не могло быть высокоцивилизованных человеческих рас? Когда ныне существующее человеческое население земли исчезнет и какие-нибудь археологи “грядущей расы” в далеком будущем откопают домашние орудия одного из индийских племен или племен Андаменского острова, — будут ли они правы, если, судя по этим откопанным орудиям, сделают вывод, что человечество в девятнадцатом веке “только что стало выходить из каменного века?”

В последнее время стало модно говорить “о несостоятельных концепциях некультурного прошлого”. Как будто возможно упрятать за одной эпиграммой интеллектуальные кладовые, из которых взят материал для такого множества репутаций современных философов! Точно так же, как Тиндаль всегда готов с пренебрежением говорить о древних философах, хотя многие выдающиеся ученые заслужили почет и уважение, воспользовавшись их идеями, так и некоторые геологи, кажется, все более и более склоняются к идее, что все архаические расы одновременно проходили стадию мрачного варварства. Но не все наши лучшие авторитеты соглашаются с этим мнением. Наиболее выдающиеся придерживаются как раз обратного взгляда. Макс Мюллер, например, говорит.

“Многое для нас еще неясно, и язык иероглифов древних записей отражает лишь половину неосознанных устремлений ума. Но все же, независимо от того, в каком климате мы встречаем человека, он встает перед нами благородным и чистым с самого начала, мы даже научились понимать его ошибки и начинаем даже постигать его мечты. Поскольку мы в состоянии проследить его шаги в прошлом, даже в отдаленнейших периодах истории мы находим в нем дар здравого и трезвого разума, которым он владел с самого начала, и идея о том, что человечество медленно появилось из глубин животной звериности, никогда больше не может быть снова выдвигаема”.^[1]

Так как теперь считается нефилософским искать первопричины, то ученые теперь занимаются разбором их физических следствий. Поэтому область научных исследований ограничена физической природой. И когда границы ее достигнуты, исследование должно остановиться, и их работа должна начаться сначала Несмотря на заслуженное ими уважение, они напоминают белку, крутящую свое колесо, ибо они обречены крутить свою “материю” снова и снова. Наука — великая мощь, и не нам, пигмеям, ставить ее под сомнение. Но сами “ученые” не более являются воплощением науки, чем люди нашей планеты являются самой планетой. У нас нет ни права требовать, ни власти заставлять “нашего современного философа” принять без возражений географическое описание темной стороны Луны. Но если во время какого-либо лунного катаклизма одного из ее обитателей швырнуло бы так, что он попал бы в поле земного притяжения и целым и невредимым спустился бы у дверей доктора Карпентера, — то последнего можно бы привлечь к суду, как изменника своему профессиональному долгу, если бы он не занялся исследованием этого случая.

Для человека науки отказ воспользоваться возможностью исследования нового явления, будь то человек, свалившийся с луны, или дух из усадьбы Эди, — в равной мере предосудителен.

Будем ли мы придерживаться метода Аристотеля или метода Платона — мы не должны прекращать исследований; но этот факт, что древние астрологи претендовали на полное понимание внешней и внутренней природы человека. Несмотря на поверхностные гипотезы геологов, мы начинаем почти ежедневно получать доказательства, подтверждающие утверждения этих древних философов.

Они делили бесконечные периоды человеческого существования на циклы, в течение которых человечество постепенно доходило до кульминационного пункта высочайшей цивилизации и затем постепенно опускалось в отвратительное варварство. До каких высот человеческая раса в своем продвижении несколько раз доходила, об этом можно смутно догадываться по тем удивительным памятникам старины, которые еще видны, и по описаниям Геродота о других чудесах, от которых теперь уже и следа не осталось. Даже в его время гигантские создания многих пирамид и на весь мир прославленных храмов представляли только массы руин. Разрушенные безжалостною рукою времени, они описаны Отцом Истории, как “почитаемые свидетели прошедшей славы давно умерших предков”. Он “уклоняется от повествований о божественном”, и передает потомству только несовершенное описание из услышанного о некоторых волшебных залах Лабиринта, где покоились — и теперь покоятся — сокрытые священные останки царей-посвященных.

Кроме того, мы можем судить о высокой цивилизации, достигнутой в некоторых периодах древности, по историческим описаниям веков Птоломеев; но в ту эпоху искусства и науки уже считались приходящими в упадок, и секреты некоторых из них уже были утеряны. В недавних раскопках Мариэт-Бея у подножья пирамиды, были открыты деревянные статуи и другие останки, свидетельствующие, что гораздо раньше первых династий Египта египтяне уже достигли такой утонченности и совершенства, которые в состоянии вызвать восхищение даже у наиболее ярых поклонников греческого искусства. Байард Тэйлор описывает эти статуи в одной из своих лекций и говорит, что красота их голов, украшенных глазами из драгоценных камней и медными веками, непревзойденна. Глубоко внизу под слоем песка, в котором были найдены останки, собранные теперь в коллекциях Лепсиуса, Эббота и Британского музея, — были обнаружены погребенными осязаемые доказательства циклов герметического учения, которое мы только что объясняли.

Доктор Шлиман, энтузиаст эллинист, недавно обнаружил в своих раскопках Трои обильные доказательства тех же самых постепенных переходов от варварства к цивилизации и снова от цивилизации к варварству. Почему же тогда мы так не расположены допустить возможность, что допотопные народы дальше нас продвинулись по некоторым наукам, были в совершенстве знакомы с важными отраслями искусств, которые мы теперь считаем утерянными, и что они также могли превзойти нас в науке психологии? Такая гипотеза должна считаться достаточно обоснованной, как и всякая другая, до тех пор, пока какое-либо противоположное доказательство не разрушит ее.

Каждый истинный ученый соглашается, что во многих отношениях человеческие познания все еще находятся в своем детском возрасте. Может быть, наш цикл начался сравнительно недавно? По халдейской философии, эти циклы не охватывают все человечество в одно и то же время. Профессор Дрейпер частично подтверждает этот взгляд, говоря, что периоды, на которые геологи для удобства поделили продвижение человечества в цивилизацию, не являются круто обрывающимися эпохами, одновременно влияющими на все человечество; в качестве примера он приводит бродячих индейцев Америки, которые “сейчас только что заканчивают каменный век”. Таким образом не раз ученым неохотно приходится подтверждать свидетельства древних.

Любой каббалист, хорошо ознакомившийся с пифагорейской системой чисел и геометрией, может продемонстрировать, что метафизические учения Платона были обоснованы на строжайших математических принципах. “Истинная математика”, — говорит “Магикон”, — “есть нечто, с чем все высшие науки связаны; обычная математика — это только обманчивая фантасмагория, чья восхваленная непогрешимость возникает только от того, что его основой делаются материалы, условия и ссылки”. Ученые, думающие, что они применяют метод Аристотеля, когда они ползут, а не бегут от продемонстрированных частностей ко всеобщему, прославляют этот метод индуктивной философии, и отказываются от метода Платона, который они считают несостоятельным. Профессор Дрейпер выражает сожаление, что такие спекулятивные мистики, как Аммоний Саккас и Плотин, не заняли мест среди “строгих геометров старого музеума” [48, I]. Он забывает, что геометрия — единственная изо всех наук, которая следует от общего к частному и является в точности тем методом, которого придерживался Платон в своей философии. До тех пор, пока точная наука ограничивает свои наблюдения физическими условиями и поступает подобно Аристотелю, она определенно будет иметь успех. Но несмотря на то, что материальный мир для нас беспределен, он все же конечен; и таким образом материализм будет вечно вращаться в порочном кругу, не будучи в состоянии подняться выше, чем окружность ему позволит. Космологическая теория чисел, которую Пифагор узнал от египетских иерофантов, одна только в состоянии примирить эти две единицы, материю и дух, и может продемонстрировать одна другую математически.

Священные числа вселенной в своих эзотерических комбинациях разрешают эту великую проблему и объясняют теорию излучений и циклы эманаций. Низшие категории до того как развиваться в высшие должны быть эманированы из высших духовных категорий, а когда они достигнут поворотного пункта, должны снова слиться с бесконечным.

Физиология, подобно всему остальному в этом мире постоянной эволюции, подвергается циклическому вращению. Так же, как эволюция теперь кажется только что начинающей выходить из сумерек нижней дуги, также в некий день будет доказано, что она находилась на высочайшей точке окружности гораздо раньше дней Пифагора.

Мох Сидониец, физиолог и учитель анатомии, жил задолго до Самосского мудреца; и последний получал священные наставления от его учеников и потомков. Пифагор, чистый философ, глубоко проникший в тайны Природы, благородный наследователь древнего учения, чья великая цель заключалась в том, чтобы освободить душу от пут, налагаемых чувствами, и заставить ее осознать собственные силы, — должен вечно жить в памяти человечества.

Непроницаемый покров тайны был наброшен на науки, преподаваемые в святилищах. Вот это и есть причина, почему наши современники осуждают древние философии. Даже Платон и Филон Иудей были обвинены многими комментаторами в абсурдных несообразностях, тогда как в самом деле схема, скрывающаяся под путаницей метафизических противоречий, так сбивающая с толку читателя “Тимея” — весьма очевидна. Но разве когда-нибудь толкователи классиков читали Платона с пониманием? Задавать такой вопрос нам дает право резкая критика, которой подвергают Платона такие писатели, как Стелбаум, Шлейермахер, Фициний (перевод с латыни), Хейндорф, Сайденхэм, Бутман, Тэйлор и Бургес, не говоря уже о меньших авторитетах. Завуалированные намеки греческих философов на эзотерические истины явно сбили с толку этих комментаторов до последней степени. С бесстыдным хладнокровием они не только высказываются по поводу некоторых труднопонимаемых мест, что тут, очевидно, имелась в виду другая фразеология, но и отважно сами вносят изменения! Орфическая строка:

“Из песни о начале завершения шестой расы”, —

которую можно истолковать только как имеющую отношение к шестой расе, развивающейся в последовательной эволюции сфер.^[1] Бургес говорит: “... очевидно эта строка взята из космогонии, где человек сотворен последним” [50, с. 207, прим.]. Не должен ли тот, кто собирается издавать сочинение другого человека, по меньшей мере, понимать, что его автор хотел сказать? Кажется, в самом деле, что даже наименее беспредрассудочные из наших современных критиков, считают, что у древних философов не хватало той глубины и досконального знания, которыми нынешний век так хвастается. Даже сомневаются, знали ли они основной принцип науки, что ex nihilo nihil fit.^[1] Если они, вообще, и подозревали о неуничтожимости материи — говорят эти комментаторы — то вовсе не вследствие твердо установленной ими истины, а только путем интуитивного размышления и по аналогии.

Мы придерживаемся противоположного мнения. Рассуждения этих философов о материи были общедоступны и подвергались критике; но их учение о духовном было глубоко эзотерично. Давши клятву держать в тайне глубокое и труднопонимаемое учение, касающееся взаимоотношений духа и материи, они один перед другим состязались в умении скрывать свои истинные взгляды.

Учение о перевоплощении (метемпсихозе) было широко осмеяно людьми науки и богословия, но если бы оно было как следует понято в его применении к неуничтожаемости материи и к бессмертию духа, — оно было бы принято, как возвышенная концепция. Не следует ли нам рассматривать этот предмет с точки зрения древних, прежде чем отважиться пренебрежительно третировать его провозглашателей? Разрешение великой проблемы вечности относится ни к религиозным суевериям, ни к грубому материализму. Гармония и математическая уравновешенность двойной эволюции — духовной и физической — могут быть объяснены только универсальными числами Пифагора, который построил свою систему целиком по так называемой “метрической речи” индийских Вед. Только совсем недавно один из наиболее рьяных исследователей санскрита Мартин Хауг взялся за перевод “Айтарейя-брахмана” из “Ригведы”. До этого времени она была совершенно неизвестна; и полученная отсюда информация бесспорно указывает на идентичность пифагорейской и брахманической систем. В обеих эзотерическое значение получается из чисел: в первой системе (пифагорейской) — из мистической связи каждого числа со всем, что может постичь человеческий ум; во второй системе (брахманической) — из числа слогов, из которых состоит каждая мантра. Платон, пламенный последователь Пифагора, понял это настолько полно, что утверждает, что додекаэдрон является геометрическим числом, по которому Демиург строит вселенную. Некоторые из этих чисел имели особое возвышенное значение. Например, четыре, которое три раза повторяется в додекаэдроне, оно было священным для пифагорейцев. Оно представляет совершенный квадрат, и ни одна из ее сторон, ни на йоту не превышает другой. Это эмблема нравственной справедливости и божественного равновесия, выраженного геометрически. Все силы и великие симфонии физической и духовной природы вписаны в совершенный квадрат. И несказуемое имя Того, имя которого иначе осталось бы непроизносимым, — было заменено этим священным числом 4, наиболее связывающим в клятве у древних мистиков — Тетрактисом.

Если бы пифагорейский метемпсихоз был бы досконально объяснен и сравнен с современной эволюционной теорией, то нашли бы, что он снабжает всеми “недостающими звеньями” цепь последней. Но кто из наших ученых согласился бы тратить свое драгоценное время на причуды древних. Несмотря на доказательства противного, они не только отрицают, что народы архаического периода имели какое-либо положительное знание о гелиоцентрической системе, но даже отрицают это знание у древних философов. “Уважаемые столпы” Августин и Лактанций, кажется, из-за своего догматического невежества задушили всякую веру в более древних дохристианских теологов. Но в настоящее время филология и более близкое знакомство с санскритской литературой дают частичную возможность снять с них это незаслуженное обвинение. В Ведах, например, мы находим положительные доказательства, что уже 2000 лет до нашей эры индийские мудрецы и ученые, должно быть, были знакомы с шарообразностью нашей планеты и гелиоцентрической системой. Поэтому Пифагор и Платон хорошо знали эту астрономическую истину, ибо Пифагор получил свое знание из Индии или от людей туда ездивших, а Платон преданно воспроизвел его учение. Мы процитируем два абзаца из “Айтарейя-брахмана”.

В “Мантре змия”^[1] брахман провозглашает следующее:

Эта мантра есть та мантра, которую видела Царица змей Сарпа-раджны, так как земля (iyam) есть Царица змей, так же как она является матерью всего, что двигается (sarpat). В начале Земля была только как голова (круглая) без волос (лысая), т. е. без растительности. Затем она узнала эту мантру, которая дает тому, кто знает, власть изменять свою форму, как только желаешь. Она “произнесла эту мантру”, т е. принесла жертву богам; вследствие этого она немедленно получила пеструю внешность; она стала разнообразной и способной производить любые формы, какие захочет, преобразовывая одну форму в другую. Эта мантра начинается словами: “Ayam gaūh pris'nir akramīt” [X, 189].

Описание земли в виде круглой и лысой головы, которая сперва была мягкой и стала твердеть лишь тогда, когда бог Ваю, царь воздуха, подул на нее, — такое описание неотразимо подсказывает, что авторы священных ведических книг знали, что земля круглая или сферична; кроме того она сперва была желеобразной массой, которая постепенно затвердевала под влиянием воздуха и времени. Это то, что касается их знания, что земля круглая; а теперь мы представим свидетельство, на котором мы обосновываем наше утверждение, что индусы были прекрасно осведомлены о гелиоцентрической системе, по меньшей мере, две тысячи лет до рождения Христа.

В том же самом трактате “Хотару” (священнослужителю) преподается, как нужно повторять шастры и как следует объяснять феномен солнечного восхода и захода. Там говорится:

“Агништома — это тот (бог), который жгет. Солнце никогда не заходит и не восходит. Когда люди думают, что солнце заходит, то это не так — они ошибаются. Ибо солнце, после того как день кончился, производит двоякое следствие, создавая день для тех, кто находится под ним, и ночь для тех, кто находится по другую сторону. Фактически солнце никогда не заходит; также оно не заходит для того, кто обладает таким знанием...” ^[1]

Эта фраза настолько значительна, что переводчик “Ригведы” доктор Хауг был вынужден обратить на нее внимание. Он говорит, что этот абзац содержит отрицание существования солнечного восхода и захода, и что автор полагает, что солнце всегда занимает свое высокое положение. [19, т. II, стр. 242]

В одной из самых ранних “Нивиц” риши Кутса, индийский мудрец отдаленнейшей древности, объясняет аллегорию первых законов, данных небесным телам. За поступки, “которые она не должна была совершать”, Анахит (Анаитис или Нана, персидская Венера), олицетворяющая в этой легенде Землю, приговорена вращаться вокруг солнца. Саттрас или жертвенные сессии^[1] несомненно доказывают, что уже в восемнадцатом или двадцатом веке до Рождества Христова далеко продвинулись в астрономии. Саттрас длились один год и являлись “ничем иным как подражанием годовому движению солнца”. “Они разделялись”, — говорит Хауг, — “на две различные части; каждая часть состояла из шести месяцев, по тридцать дней в каждом; между обеими частями был Вишуван (экватор или срединный день), разделяющий целые Саттрас на две половины, и т. д.”.^[1] Этот ученый, хотя и приписывает время созидания “Брахманов” периоду 1400-1200 лет до Р. X., придерживается мнения, что старейшие гимны могут быть отнесены к самому началу ведической литературы между 2400 и 2000 годами до рождества Христова. Он не находит оснований, чтобы считать Веды менее древними, чем священные писания китайцев. Так как было доказано, что “Шу-цзинь”, или “Книга летописи”, и священные песни “Ши-цзинь”, или “Книги од”, были созданы 2200 лет до Р. Христова, то, может быть, и наши филологи будут вынуждены вскоре признать, что по астрономическим познаниям допотопные индусы были их учителями.

Во всяком случае, имеются факты, которые доказывают, что некоторые астрономические вычисления Халдеев в дни Юлия Цезаря были так же верны, как верны они теперь. Когда Завоеватель (Цезарь) производил реформу календаря, гражданский год настолько не совпадал с временами года, что лето значительно заходило в осенние месяцы, а осенние месяцы приходились на зиму. Сосиген был тем халдейским астрономом, который восстановил порядок в календарной путанице, отодвинув 25-е марта назад на 90 дней с тем, чтобы оно совпадало с весенним равноденствием. И опять-таки Сосиген был тем, кто установил число дней в месяцах такими, какими они остались по сей день.

В Америке через армию Монтесумы было обнаружено, что календарь ацтеков дает равные количества дней и недель каждому месяцу. Чрезвычайная точность их астрономических вычислений была настолько велика, что последующими проверками в них не было обнаружено ни одной ошибки, тогда как европейцы, высадившиеся в Мексике в 1519 году, пользовались Юлианским календарем, который ошибался на 11 дней.

Перед бесценными и точными переводами ведических книг и личными исследованиями доктора Хауга мы в долгу за подтверждение положений философов герметизма. Что период Заратустры Спитана (Зороастра) относится к несказуемой древности, — доказать легко. “Брахманы”, которым Хауг приписывает давность создания четыре тысячи лет, описывают религиозные распри между древними индийцами, которые жили в до-ведическом периоде, и иранцами. Битвы между дэвами и асурами (первые представляют индийцев, а последние иранцев) подробно описаны в священных книгах. Так как иранский пророк был первым, кто восстал против того, что он называл “идолопоклонство” брахманов, назвал последних “дэвас” (дьяволы), — то возникает вопрос — как давно тому назад произошел этот религиозный кризис?

“Эта распря”, — отвечает доктор Хауг, — “должна была показаться авторам “Брахманов” такой же давней и далекой, какими кажутся подвиги короля Артура английским писателям девятнадцатого века”.

Не было сколько-нибудь прославленного философа, который не придерживался бы учения о метемпсихозе (перевоплощении) в таком виде, как учили брахманы, буддисты и впоследствии пифагорейцы в его эзотерическом значении, выраженном более или менее понятным языком. Ориген и Климент Александрийский, Синезий и Калцидий — все в него верили; и гностики, которых история признала наиболее ученой, изысканной и просвещенной корпорацией людей, [51] — все верили в метемпсихоз. Сократ придерживался убеждений, идентичных убеждениям Пифагора. И оба, как в наказание за божественную философию, были преданы насильственной смерти. Толпа оставалась тою же самой во все века. Материализм был и всегда будет слепым по отношению к духовным истинам. Эти философы вместе с индийцами верили, что Бог вдохнул в материю часть своего божественного духа, который оживляет каждую частицу материи и движет ее. Они учили, что у людей две души, отдельные и различные по своей натуре: одна тленная — астральная душа, внутреннее флюидическое тело; другая — чистая, неразвращенная и бессмертная — аугоэйдес или часть божественного духа; что смертная или астральная душа гибнет при каждой очередной перемене на пороге каждой новой сферы, становясь с каждым переселением все более очищенной, астральный человек, каким бы он ни был неосязаемым и невидимым для наших смертных земных чувств, — все же состоит из материи, хотя и сублимированной. Аристотель, несмотря на то, что по своим политическим соображениям хранил мудрое молчание в отношении некоторых эзотерических вопросов, очень ясно высказал свое мнение по этому предмету. Именно, он верил, что человеческие души являются эманациями Бога, которые, в конечном счете, снова сольются с божеством. Зенон, основоположник философии стоиков, учил, что “существуют по всей природе два вечных качества: одно активное или мужское; другое пассивное или женское; что первое представляет собою чистый тонкий эфир или божественный дух; другое же само по себе совсем инертное до тех пор, пока не соединится с активным принципом; что божественный дух, воздействуя на материю, создал огонь, воду, землю и воздух, и что он является единственным действующим принципом, которым вся природа движима”. Стоики, подобно мудрецам Индии, верили в конечное слияние. Св. Юстиниан верил в эманацию душ из божества, и Тациан Ассирийский, его ученик, заявил, что “человек был таким же бессмертным, как и сам Бог”.^[1]

Глубокого значения стих из “Книги Бытия”: “А всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая...” — должен привлечь внимание каждого еврейского ученого, способного читать Священное писание в подлиннике, вместо ошибочного английского перевода, в котором эта фраза переведена — “в чем есть жизнь” [Бытие, I, 30].

С первой главы и до последней английские переводчики еврейских священных книг неправильно передавали это значение. Как доказывает сэр У. Друммонд, они изменили даже написание имени Бога. Например, El, если оно написано правильно, читается Al, ибо оно в оригинале  — Ал, и по Хигинсу это слово означает бога Митру, Солнце, сохранителя и спасителя. Сэр У. Друммонд доказывает, что Beth-El означает в своем буквальном переводе дом Солнца, а не Бога. “El в составе имен канаанитов не означает бог, но Солнце. [53] Таким образом теология исказила древнюю теософию, а наука исказила древнюю философию.^[1]

Вследствие отсутствия понимания этого великого философского принципа, методы современной науки, как точны они бы ни были, должны закончиться ничем. Ни одна из отраслей науки не может продемонстрировать начала и конца вещей. Вместо того, чтобы проследить возникновение следствия из его изначального источника, она (наука) поступает наоборот Высшие типы — она учит — развиваются от предшествующих низших типов. Она начинает со дна цикла, будучи ведомой со ступеньки на ступеньку в великий лабиринт природы только нитью материи. И как только она обрывается и ключ теряется, — она в испуге отскакивает назад от Непостижимого и объявляет себя бессильной. Не так поступал Платон и его ученики. У него низшие типы были только конкретными подобиями высших абстрактных типов. Дух, который бессмертен, имеет арифметическое начало так же, как тело имеет геометрическое начало. Это начало, являясь отражением великого вселенского Archжus, самодвижущееся — оно из центра распространяется по всему телу микрокосма.

Ощущение этой грустной истины заставило Тиндаля признаться, насколько бессильна наука, даже в мире материи.

“Первое появление атомов, от которого зависит вся дальнейшая деятельность, ставит в тупик более проницательные силы, нежели микроскоп”. “В результате кропотливых и длительных исследований можно дать любой залог, что самый тренированный интеллект, самое тонченное и дисциплинированное воображение о смущение отступают от этой проблемы. Мы ошеломлены удивлением, которому никакой микроскоп не в состоянии помочь; мы сомневаемся не только в силе инструмента, но даже в том, обладаем ли мы теми интеллектуальными элементами, которые когда-либо будут в состоянии дать нам возможность постичь изначальные строительные энергии природы”.

Основная геометрическая фигура Каббалы — та фигура, про которую традиции и эзотерические учения говорят, как о данной самим божеством Моисею на горе Синай [Исход, XXV, 40] — содержит в своей величественной и поэтому простой комбинации ключ к вселенской проблеме. Эта фигура содержит в себе все другие. Для тех, кто способен овладеть ею, нет надобности прибегать к помощи воображения. Никакой земной микроскоп не может сравниться с остротою духовного восприятия.

И даже для тех, кто не знакомы с ВЕЛИКОЮ НАУКОЮ, описание происхождения зерна или обломка кристалла, данное хорошо натренированным ребенком — психометром — стоит дороже всех телескопов или микроскопов “точной науки”.

В смелом пангенезисе Дарвина, которого Тиндаль называет “воспарившим теоретиком”, может быть, скрывается больше истины, чем в осторожно очерченных гипотезах последнего, кто вместе с другими мыслителями своего класса окружает свое воображение “прочными границами разума”. Теория о микроскопическом зародыше, который содержит в себе “целый мир меньших зародышей”, поднимается по крайней мере в одном значении в бесконечность. Она переступает границы материального мира, бессознательно действуя в мире духа.

Если мы примем теорию Дарвина о развитии видов, мы обнаружим, что его отправная точка помещена перед открытой дверью. И вместе с ним мы свободны остаться внутри, или же перешагнуть порог, за которым находится беспредельное и непостижимое или, скорее, Непроизносимое. Если наш смертный язык не в состоянии выразить то, что наш дух смутно предвидит в великом “По ту сторону”, пока мы находимся на земле, — он должен постигнуть это в какой-то точке безвременной вечности.

Не так обстоит дело с теорией профессора Гёксли о “Физической основе жизни”. Не взирая на угрожающее большинство “нет” со стороны его германских собратьев-ученых, он создает универсальную протоплазму и дает назначение ее клеткам отныне стать священными источниками принципа всей жизни. Провозглашением последней идентичной в живом человеке, в “мертвой баранине”, в жалящей осе и в омаре; заключением жизненного принципа в молекулярную клетку протоплазмы и лишением ее божественного вдохновения, приходящего в течение последующей эволюции, он как бы запирает все выходы, не оставляя лазейки. Как умелый тактик, он превращает свои “законы и факты” в часовых, которые должны нести стражу во всех спорах. На знамени, под которым он их собирает написано “необходимость”; но как только он успел его развернуть, — он высмеивает эту надпись и называет ее “пустая тень моего собственного воображения” [54].

“Основы учения спиритуализма”, — говорит он, — “находятся вне области, куда может проникнуть философия”. Мы осмеливаемся возразить на это утверждение, что они гораздо больше находятся внутри этой области, чем протоплазма господина Гёксли; и даже настолько, что они доставляют нам очевидные и осязаемые факты о существование духа, тогда как протоплазмические клетки, однажды умерев, не дают никаких признаков того, что они породители или основы жизни, как этого хотят, чтобы им поверили “лучшие мыслители современности” [54].

Каббалисты древности до тех пор не строили своих учений на гипотезах, пока не имели под собой твердой скалы запечатленного опыта.

Но слишком большая зависимость от физического факта привела к росту материализма и к упадку духовности и веры. Во времена Аристотеля это было преобладающей тенденцией мышления. И хотя дельфийская заповедь еще не совсем стерлась с греческой мысли, и некоторые философы все еще придерживались взгляда, что “для того, чтобы знать, что человек есть, мы должны знать кем человек был, — все же материализм уже начал подтачивать корни веры. Сами мистерии уже выродились в значительной степени в жреческие спекуляции и религиозный обман. Мало осталось истинных адептов и посвященных, наследников и потомков тех, кто были рассеяны мечами различных завоевателей старого Египта.

Времена, предсказанные великим Гермесом в его диалоге с Эскулапом, в действительности, настали; настали времена, когда нечестивые чужеземцы начали обвинять Египет, что он поклоняется чудовищам, и никакие надписи, выбитые на каменных памятниках не могли уцелеть — стали загадками для потомства. Писцы священных писаний и иерофанты стали скитальцами по лицу земли. Страх профанации священных тайн вынуждал их искать убежище в герметических братствах, позднее ставших известными под названием ессеев — их эзотерические познания стали захороненными более, чем когда-либо. Восторжествовавшие последователи Аристотеля на своем победном пути смели последние остатки когда-то чистой и возвышенной религии, и сам Аристотель, дитя и типичный представитель своей эпохи, хотя и наставленный в тайнознании Египта, знал мало из накопленного в течение десятков тысячелетий эзотерического познания.

Так же как те, что жили в библейские времена, наши современные философы “поднимают завесу Изиды”, — ибо Изида есть только символ природы. Но они видят только ее физические формы. Скрытая внутри ее душа им невидима, и у божественной Матери для них нет ответа. Существуют знатоки анатомии, которые, не узрев обитающего духа под слоями мышц, под сетью нервов или другой материи, которую они приподнимают на кончике скальпеля, — утверждают, что у человека нет никакой души. Такие люди настолько же слепы и тупы в софистике, как те исследователи, которые, ограничиваясь исследованием только мертвой буквы Каббалы, — осмеливаются сказать, что там нет никакого оживляющего духа. Для того, чтобы увидеть истинного человека, который однажды обитал в распростертом перед хирургом на операционном столе трупе, — хирург должен обладать другими глазами — не телесными. Точно также блестящая истина, скрытая в иератических письменах древнего папируса, может открываться лишь тому, кто обладает способностью интуиции, которая, если мы называем рассудок глазами ума, может быть названа глазами души.

Наша современная наука признает Верховную Силу, некий невидимый Принцип, но отрицает Верховное Существо или личного Бога [48]. Логически разница между этими двумя спорная, ибо в данном случае Сила и Бытие тождественны. Едва ли человеческий разум может представить себе разумную верховную силу, не связав ее с идеей разумного существа. Нельзя ожидать от широких масс ясной концепции о всемогуществе и вездесущности верховного Бога без того, чтобы эти массы не наделили его гигантски увеличенными свойствами собственной личности. Но каббалисты никогда не взирали на невидимого Эн-Соф иначе, как на Силу.

Наших современных позитивистов в их осторожной философии опередили уже тысячи веков тому назад. На чем адепт герметизма настаивает так это то, что простой здравый рассудок исключает возможность того, что вселенная есть результат только случайности. Такая идея ему кажется еще более абсурдной, чем та, что задачи Евклида были сформулированы обезьянами, игравшими геометрическими фигурами.

Очень мало христиан, понимающих, если они, вообще, что-нибудь об этом знают, еврейскую теологию. “Талмуд” является наиболее затемненной загадкой даже для большинства евреев, тогда как те еврейские ученые, которые понимают его — не хвастают об этом. И еще меньше ими понимаются каббалистические книги, ибо в наши дни над раскрытием их великих истин больше работают христианские исследователи, нежели еврейские. И как мало знают о Восточной или универсальной Каббале! Мало ее адептов, но они являются избранными наследниками мудрецов, которые первые открыли “сияющие истины, проливающие свет на великую Шемайю халдейской мудрости” [26], которые проникли в тайну “абсолюта” и теперь отдыхают от своих великих трудов. Они не могут дать больше знания, чем позволено знать смертному на этой земле. И ни один, даже из тех избранных, не может переступить черты, проведенной перстом самого божества. Путешественники встречались с этими адептами на берегах священного Ганга, наталкивались на них в молчаливых руинах Феб, в таинственных покинутых помещениях Луксора. Среди залов, на чьих голубых и золотых сводах таинственные надписи привлекают внимание, но во чье секретное значение праздные посетители этих мест никогда не проникают — там их тоже видели, но редко узнавали. В исторических мемуарах записано об их присутствии в блестяще освещенных салонах европейской аристократии. И опять на них наталкивались в сухих пустынных равнинах великой Сахары или в пещерах Элефанты. Их можно обнаружить везде, но они позволяют себя узнавать только тем, кто посвятили свои жизни самоотверженному изучению и не склонны отступиться.

Маймонид, великий еврейский богослов и историк, которого в одно время евреи чуть ли не обожествляли, а впоследствии рассматривали как еретика, говорит, что наиболее абсурдные и лишенные смысла места в “Талмуде” кажутся ему наиболее возвышенными по своему сокровенному значению. Этот ученый успешно продемонстрировал, что халдейская магия, наука Моисея и других тауматургов целиком была обоснована на обширном знании различных теперь забытых отраслей естествознания. Что удивительного в том, что будучи знатоками всех возможностей растительного, животного и минерального царств, овладевшими оккультной химией и физикой, являясь в то же время как психологами, так и физиологами, получившими посвящения мистерий в храмах, адепты могли творить чудеса, которые даже в наше просвещенное время могут казаться сверхъестественными? Клеймить магию и оккультную науку, как обман, является оскорблением человечества. Поверить, что в течение многих тысяч лет одна половина человечества занималась тем, что обманывала другую половину, — равносильно утверждению, что человеческая раса состоит только из обманщиков и неизлечимых идиотов. Где та страна, в которой не занимались магией? И в каком веке она была полностью забыта?

В старейших документах, какими мы теперь обладаем — в Ведах и в древнейших “Законах Ману” мы находим, что совершались многие магические ритуалы, разрешенные брахманами.^[1] В Тибете, Японии и Китае в нынешнем веке учат тому же, чему учили в древней Халдее. Духовенство перечисленных стран, кроме того доказывает на деле то, чему оно учит, а именно, что осуществление на практике нравственной и физической чистоты вместе с некоторым аскетизмом, развивает в человеке жизненную силу духа, дающую самоозарение. Давая этим человеку возможность управлять своим собственным бессмертным духом, оно дает ему истинно магическую власть над элементальными духами, которые ниже его. Древность магии на западе не меньше, чем на Востоке. Друиды Британии занимались ею в молчаливых тайниках своих глубоких пещер. Много глав Плиний посвящает “мудрости”^[1] вождей кельтов. Семноны, друиды галлов, излагали как физические, так и духовные науки. Они учили тайнам вселенной, гармоническому движению небесных светил, образованию Земли и более всего — бессмертию души.^[1] В их священных рощах — в академиях природы, воздвигнутых руками Незримого Архитектора — в полночный час собирались посвященные, чтобы узнавать, чем когда-то был человек и кем он станет [57]. Они не нуждались ни в искусственном освещении, ни в вредящем живому газе, чтоб осветить свои храмы, так как королева ночи сама проливала свет на их увенчанные дубовыми листьями головы. И их одетые в белое священнослужащие барды знали, как разговаривать с одинокой королевой среди звездного свода [56].

На мертвой почве давно прошедших времен стоят теперь их священные дубы, высохшие, — их духовное значение содрано ядовитым дыханием материализма. Но для исследователя, изучающего оккультное учение, они пребывают такими же зелеными и роскошными и полными глубоких и священных истин, как в тот час, когда друид-старейшина совершал свои магические исцеления и размахивал веткой омелы, отрезанной его золотым серпом от материнского ствола дуба. Магии столько же лет, сколько и человечеству. Назвать время, когда появилась магия, так же невозможно, как невозможно назвать день, когда родился первый человек. Каждый раз, когда какой-либо писатель пытался связать идею возникновения магии с какой-либо исторической страной — дальнейшие исследования доказывали беспочвенность такого утверждения. Многие думали, что магия порождена Одином, скандинавским жрецом и монархом, приблизительно 70 лет до Р. X. Но затем легко было доказано, что таинственные обряды жриц, называемых Voilers, Valas — существовали значительно раньше века Одина.^[1] Некоторые современные авторы были склонны доказывать, что основоположником магии был Зороастр, основатель магической религии. Но Аммиан Марселин, Арнобий, Плиний и другие историки древности убедительно доказывали, что он был только реформатор магии того вида, каким пользовались халдейцы и египтяне [59, XXVI, 6].

Величайшие учителя богословия соглашаются, что почти все древние книги написаны символическим языком, понятным только посвященным. Примером этому может послужить биографический очерк об Аполлонии Тианском [122]. Как каждый каббалист знает, он охватывает всю философию герметизма, будучи противопоставлением во многих отношениях традициям о царе Соломоне. Он читается, как сказка, но так же как в последней, иногда факты и исторические события преподносятся миру под личиной выдумки. Путешествие Аполлония Тианского в Индию аллегорически изображает испытания неофита. Его долгие беседы с брахманами, их мудрые советы и диалог с коринфским Менипусом, будучи истолкованными, дали бы эзотерический катехизис. Его посещение царства мудрецов и его беседы с их царем Хайаркасом, Амфиэрейский оракул — дают символическое истолкование многих сокровенных догм герметизма. Будучи понятыми, они раскрыли бы некоторые из наиболее важных тайн природы. Элифас Леви указывает на большое сходство, которое существует между царем Хайаркасом и баснословным Хирамом, от которого Соломон доставал ливанские кедры и золото Офира. Нам хотелось бы знать, понимают ли современные масоны, в том числе “Великие Наставники” и наиболее умные подмастерья, принадлежащие к значительным ложам — понимают ли они, кто такой Хирам, чью смерть они хотят отомстить?

Оставляя в стороне чисто метафизическое учение Каббалы, посвятивший себя изучению только физического оккультизма, так называемой терапевтической отрасли, мог бы принести благие результаты некоторым современным наукам, а именно — химии и медицине. Профессор Дрейпер говорит:

“Иногда, не без удивления, мы сталкиваемся с идеями, которые, как мы наивно считали, произошли в наше время”.

Это замечание было высказано в связи с научными трудами сарацинов, и его лучше можно бы применить к более сокровенным трактатам древних. Несмотря на то, что современная медицина намного продвинулась по анатомии, физиологии и патологии и даже в терапевтике, она неизмеримо много потеряла своею узостью духа, жестким материализмом и сектантским догматизмом. Каждая школа в своей упорной тупости игнорирует все то, что разработано другими школами; и все они объединяются в игнорирование великих концепций, разработанных благодаря месмеризму или американским опытам по мозговой деятельности, — объединяются в игнорировании всего, что не согласуется с их грубым материализмом. Нужно бы созвать конференцию врачей различных, враждующих между собою школ, чтобы слить воедино то, что накоплено из медицинских познаний, ведь слишком часто бывает, что лучшие безуспешно тратят свои познания и опыт на пациента, а месмеризатор или какой-нибудь “медиум целитель” исцеляет его. Исследователи старой медицинской литературы со времен Гиппократа и Парацельса и Ван Гельмонта найдут длинный ряд достоверных физиологических и психологических фактов и медицинских средств для лечения больных, которые современные врачи высокомерно отказываются применять.^[1] Даже по отношению к хирургии, нынешние хирурги скромно и публично признались в полной своей неспособности хоть сколько-нибудь приблизиться к изумительному искусству перевязок и пеленаний древнего Египта. Многие сотни ярдов лигатуры, окутывающие мумию от ушей до каждого пальца на ногах по отдельности, были исследованы ведущими хирургами Парижа и несмотря на то, что модель была перед ними, они не были в состоянии совершить что-либо подобное этому.

В египетской коллекции Эббота в Нью-Йорке можно увидеть многочисленные доказательства искусности древних в различных ремеслах; между прочим — в художественном вязании, в выделке кружев; и хотя трудно было этого ожидать, знаки женского тщеславия шли бок-о-бок со знаками мужской силы — были найдены образцы искусственных волос и золотые украшения различного рода. Нью-йоркская “Трибуна”, давая обзор “Папируса Эбера”, говорит:

“Истинно, нет ничего нового под солнцем... Из глав 65, 66, 79 и 89 видно, что восстановители цвета волос, окрашивание волос, болеутоляющие средства и порошки от блох были в ходу 3400 лет тому назад”.

Как мало из наших недавних открытий являются на самом деле новыми, и как много таких, которые принадлежат древним, об этом снова весьма справедливо и красноречиво, хотя и только частично, — говорит наш выдающийся философ-писатель профессор Джон У. Дрейпер. Его книга “История конфликта между религией и наукой” [48] (великая книга с очень плохим заглавием) так и кишит подобными фактами. На 13-й странице он приводит примеры некоторых достижений древних философов, которые вызвали восхищение по всей Греции. В Вавилоне сохранился ряд астрономических наблюдений, уходящих в прошлое на тысячу девятьсот три года, которые Калистен послал Аристотелю. У Птоломея, египетского царя-астронома, хранились записи вавилонян о солнечных затмениях за период 747 лет до нашей эры. Как справедливо отмечает профессор Дрейпер:

“Понадобились длительные, непрерывные и тщательные наблюдения, чтобы удостовериться, насколько они правильны. Оказалось, что вавилоняне зафиксировали длительность тропического года с ошибкой всего на 25 секунд, их подсчет звездного года был неверен только на две лишних минуты; они проследили закономерность равноденствий. Они знали причины затмений и с помощью своего цикла, названного сарос, могли их предсказывать. Их подсчет этого цикла, в котором более, чем 6585 дней, не совпадал только на 19 с половиною минуты”.

“Такие факты служат неопровержимыми доказательствами терпения и искусства, с каким астрономия культивировалась в Месопотамии и что, несмотря на несовершенство инструментов они достигли значительных результатов. Эти древние наблюдатели небесного свода составили каталог звезд и разделили зодиак на 12 знаков; они разделили день на 12 часов и ночь на 12 часов. Они, как говорил Аристотель, посвятили себя долгим наблюдениям за звездным небом и Луной. Они внесли исправления в воззрения на структуру солнечной системы и знали порядок размещения планет. Они создали солнечные часы, клепсидры (водяные часы), астролябии, гномоны”.

Говоря о мире вечной истины, который лежит “внутри мира преходящих обманов и нереальностей”, профессор Дрейпер говорит:

“Тот мир не следует пытаться открывать через пустые традиции, донесшие до нас мнения людей, живших на заре цивилизации; также и не через сны мистиков, думавших, что они вдохновенны. Его следует открывать путем исследования геометрии и практическими поисками ответов на вопросы в природе”.

Toчно. Лучше не скажешь. Этот красноречивый писатель высказал нам глубокую истину. Однако, он не сказал нам всей истины, так как он ее знает. Он не описал, какого рода знание и в какой степени давалось в мистериях. Ни одно из более поздних поколений не обладало такими познаниями по геометрии, как строители пирамид и других титанических памятников, до-потопных и после-потопных. С другой стороны, никто еще не превзошел их в умении находить практические ответы на вопросы в природе.

Неотрицаемым доказательством этого является значение их бесчисленных символов. Каждый из этих символов представляет воплощенную идею, объединяющую в себе концепцию божественного невидимого с земным и видимым. Первое выведено из последнего строго по аналогии формулы герметизма — “как внизу, так и наверху”. Их символы показывают великое знание естественных наук и практическое изучение космических сил.

Что же касается практических результатов, какие можно получить “посредством исследования геометрии”, то, очень удачно для интересующихся, мы больше не принуждены довольствоваться одними догадками. В наше время американец Джордж X. Фелт из Нью-Йорка, который, если продолжит так, как начал, когда-то будет признан величайшим геометром века, оказался в состоянии с помощью единственно только предпосылок, установленных древними египтянами, достичь результатов, которые мы изложим его собственными словами. —

“Во-первых”. — говорит Фелт. — “эти предпосылки дают основную схему, к которой вся наука элементарной геометрии, как планиметрия, так и стереометрия, могут быть отнесены; они дают возможность создавать арифметические системы пропорций геометрическим образом и опознавать эту систему во всем, что осталось от египетской архитектуры и скульптуры и во всем, где она была применена с величайшей точностью; прийти к решению, что египтяне пользовались ею, как основою всех астрономических вычислений, на которой был обоснован почти весь их религиозный символизм; находить ее следы среди всего того, что осталось от греческой архитектуры; открыть настолько заметно ее следы среди еврейских священных писаний, чтобы прийти к заключительному выводу о ее присутствии и там; обнаружить, что вся эта система была открыта египтянами после десятков тысяч лет изысканий в области законов природы, и что ее истинно можно назвать вселенской наукой”.

В дальнейшем эта система дала ему возможность “определять с точностью проблемы физиологии, о которых до тех пор только догадывались, и первым разработать такую масонскую философию, которая, как кажется настолько же является первой наукой и религией, насколько она будет последней”; и к этому мы можем добавить, что она дает возможность доказать наглядной демонстрацией, что египетские скульпторы и архитекторы брали модели для причудливых фигур, которыми они украшали фасады и вестибюли своих храмов, — не из своей собственной беспорядочной фантазии, но из “незримых рас, населяющих воздух” и другие царства природы, которые они умели делать видимыми посредством химических и каббалистических процессов.

Швейгер доказывает, что символы всех мифологий имеют научную основу и сущность [60]. Только благодаря недавним открытиям по физическим электромагнитным силам природы такие знатоки месмеризма как Эннемозер, Швейгер и Барт в Германии, барон Дю Потэ и Регазони во Франции и Италии получили возможность проследить с почти безупречной точностью истинную связь, какую каждый божественный миф имеет с одною из этих сил. Идаический палец, который играл такую значительную роль в магическом искусстве исцеления, означает, просто, железный палец, который то притягивается, то отталкивается естественными магнетическими силами. В Самофракии им творились чудеса исцеления приведением поврежденных органов в нормальное состояние.

Барт глубже, чем Швейгер проникает в значение старинных мифов и изучает этот предмет как с его духовной, так и физической стороны. Он всесторонне трактует о фригийских дактилах, “магах и целителях” и каберианских теургах. Он говорит:

“Когда мы трактуем о дактилах и пользовании ими магнетическими силами, мы отнюдь не имеем в виду только магнит металлический, а имеем в виду магнетизм природы в целом. И тогда становится ясно как посвященные, называвшиеся дактилами, приводили людей в удивление своим магическим искусством, совершая чудеса исцеления. К этому следует присоединить еще много другого, чем занималось жречество древности: они учили обрабатывать землю, учили нравственности, продвигали науку и искусства, участвовали в мистериях и тайных посвящениях. Все это делалось жрецами кабирами, и почему не допускать, что ими руководили и их поддерживали таинственные духи природы?” [62, I, 3]

Швейгер придерживается того же мнения и доказывает, что феномены древней теургии производились магнетическими силами “под руководством духов”.

Несмотря на кажущееся многобожие, древние, во всяком случае, образованный класс, — были целиком монотеистичны, и это было еще века до Моисея. В “Папирусе Эберса” этот факт изложен неоспоримо в следующих словах, которые переведены с первых четырех строк первого листа.

“Я пришел из Гелиополиса с великими из Хет-аата, с богами-защитниками, владыками вечности и спасения. Я пришел из Саиса с матерями-богинями, которые простерли надо мной защиту. И Господь вселенной рассказал мне, как можно избавить богов от всех смертоносных болезней”.

Выдающихся людей древние называли богами. Обожествление смертных людей и поддельных богов древними не более служит доказательством против их единобожия, чем воздвижение памятников современными христианами, которые воздвигают статуи своим героям, — служит доказательством их политеизма. Американцы нынешнего века сочли бы это абсурдом, если их потомки 3000 лет спустя обвинили бы их в идолопоклонстве за то, что они воздвигли статуи своему богу Вашингтону. Герметическая философия была настолько завуалирована, что Вольней утверждал, что народы древности поклонялись их грубым материальным символам, считая их самих божественными, тогда как на самом деле они изображали эзотерические принципы. Дюпуа также после того как посвятил много лет исследованиям проблемы, ошибся по поводу их символической окружности и приписал их религию исключительно астрономии. Эберхардт (“Берлинский ежемесячник”) и многие другие германские писатели прошлого и нынешнего веков разделались с магией наиболее бесцеремонным образом и приписывают ее возникновение мифу Платона “Тимей”. Но как, не обладая знанием мистерий, эти писатели или какие-либо другие люди, у которых не было тонкой интуиции Шампольона, могли открыть эзотерическую половину того, что скрыто за завесой Изиды для всех, кроме адептов?

Заслуги Шампольона, как египтолога, никто не будет оспаривать. И он заявляет, что все говорит за то, что египтяне были глубокими монотеистами. Точность писаний таинственного Гермеса Трисмегиста, чья древность уходит в тьму времен, подтверждается им в малейших подробностях. Эннемозер также говорит: “В Египет и на Восток приходили Геродот, Фалес, Парменид, Эмпедокл, Орфей и Пифагор, чтобы научиться натурфилософии и теологии. Там же Моисей приобрел свою мудрость, и Иисус провел молодые годы своей жизни.

Туда же устремились ученики со всех стран до того, как была основана Александрия.

“Почему так получается”, — спрашивает Эннемозер, — “что мы так мало знаем об этих мистериях? Ведь они существовали много веков в разные времена и у разных народов? — Ответ таков, что это произошло вследствие строгого соблюдения тайны посвящения. Другую причину можно отыскать в уничтожении и полной утере рукописных материалов по тайнознанию седой древности”.

Книги Нумы, описанные Ливием, состоящие из трактатов по натурфилософии, были найдены в его могиле. Но с ними не разрешили ознакомиться, чтобы не открылись наиболее сокровенные тайны государственной религии. Сенат и народные трибуны решили, что сами книги нужно сжечь, что и было публично сделано [62, I, 9].

Магию считали божественной наукой, которая приводит к участию в свойствах самой божественности. “Она раскрывает сущность деятельности природы”, — говорит Филон Иудей, — “и приводит к созерцанию небесных сил” [63]. В позднейшие периоды злоупотребление ею и вырождение в колдовство сделало ее предметом всеобщей ненависти. Поэтому мы должны касаться лишь такой магии, какой она была в далеком прошлом, когда каждая истинная религия базировалась на знании оккультных сил природы. Не класс священнослужителей древней Персии учредил магию, как обычно думают, но маги, получившие от нее свое название. Мобеды, священнослужители парсов — древние гхеберы — даже в наше время на диалекте пехлеви называются магои [Зенд-Авеста, II, с. 506]. Магия появилась в мире вместе с первыми расами людей. Кассиан упоминает трактат по магии, хорошо известный в четвертом и пятом веке, приписываемый Хаму, сыну Ноя, который в свою очередь, как говорят, получил его от Джареда четвертого поколения Сета, сына Адамова [64, I, 21].

Своим знанием Моисей был обязан матери египетской принцессы Тхермутис, которая спасла его из вод Нила. Жена фараона [65, с. 199], Батрия, которая сама была посвященной и которой евреи обязаны получением своего пророка, “И научен был Моисей всей мудрости египетской, и был силен в словах и делах” [Деяния, VII, 22]. Юстиниан Мученик, ссылаясь на Помпея Отшельника, описывает Иосифа, как приобретшего великие знания в искусстве магии у верховных жрецов Египта [66, XXXVI, 2].

В отношении некоторых наук древние знали больше, чем до сих пор открыли наши современные ученые. Хотя и с неохотой в этом сознаться, это было признано более, чем одним ученым. “Степень научных познаний, существовавшая в раннем периоде человеческого общества, была значительно выше, чем это желают допустить современники”, — говорит доктор А. Тод Томсон, редактор “Оккультных знаний” Салверта [123]; — “но”, — добавляет он, — “это знание было заключено в храмах, тщательно завуалировано от взоров народа и доступно только классу священнослужителей”. Говоря о Каббале, ученый Франц фон Баадер произносит: “Не только наше спасение и мудрость, но и сама наша наука пришла к нам от евреев”. Но почему не дополнить этой фразы и не рассказать читателю, от кого евреи получили свою мудрость?

Ориген, который принадлежал к александрийской школе последователей Платона, заявляет, что Моисей, кроме учения, изложенного в Ветхом Завете, сообщил несколько очень важных тайн “из сокровенных глубин закона” семидесяти старшим. Им он дал право сообщать это знание только тем, кого они найдут достойными.

Св. Иероним называет тиберийских и лидийских евреев единственными учителями сокровенного толкования. Наконец, Эннемозер высказывает твердое убеждение, что писания Дионисия Ареопагита явно обоснованы на еврейской Каббале. Если мы примем в соображение, что гностики, или ранние христиане, были только последователями старых ессеев под новым именем, то этому факту нечего удивляться. Профессор Молитор воздает Каббале должное. Он говорит:

“Век непоследовательности и поверхности в теологии так же, как в науке, миновал, и так как революционный рационализм ничего не оставил за собою, кроме собственной пустоты, разрушив все положительное, то кажется, теперь настало время обратить наше внимание снова к таинственному откровению, представляющему живой родник, откуда должно прийти наше спасение... Можно рассчитывать, что в мистериях древнего Израиля, которые содержат в себе все тайны современного Израиля, можно найти... тот остов теологии, который покоится на глубочайших теософических принципах и может послужить прочной основой всем идеальным наукам. Это откроет новые пути... в темном лабиринте мифов, тайн и основоположений первичных народов В этих преданиях содержится система школ пророков, которые Самуил не основал, но только восстановил; эти школы не имели другой цели, как только вести ученых к мудрости и высшим знаниям, и если кого либо находили достойным, то раскрывали перед ним более глубокие тайны. Наряду с этим ставилась магия, двойственная по своей природе — божественная магия и магия зла или черное искусство. Каждая из них еще может быть разделена на два вида: активный и созерцающий; в первом человек прилагает усилия, чтобы познать сокровенное через взаимодействие с миром, во втором он прилагает усилия для приобретения власти над духами. В первом случае человек совершает добрые и благодетельные дела, в последнем же совершает всякого рода дьявольские и противоестественные деяния” [67, с. 185].

Духовенство трех наиболее выдающихся христианских церквей — греческой, римско-католической и протестантской — неодобрительно относится к каждому духовному феномену, проявляющемуся через так называемых “медиумов”. Действительно, только очень короткий период времени истек с тех пор, как две первые из трех названных христианских организаций жгли, вешали или иначе умерщвляли каждую беспомощную жертву, через организм которой духи, а иногда слепые и еще неопознанные силы природы проявляли себя. Во главе этих трех церквей особо стоит Римская церковь. Ее руки алы от безвинной крови бесчисленных жертв, которую она проливала во имя Молохо-подобного божества, возглавляющего ее веру. Она готова с жаром снова взяться за это. Но она связана по рукам и ногам духом прогресса и религиозной свободы девятнадцатого века, которого она ругает и поносит каждый день. Греко-русская церковь наиболее добродушная и христоподобная в своей примитивной и простой, хотя и в слепой вере. Несмотря на тот факт, что никакого практического объединения между греческой и латинской церквями не было, и они разделились много веков тому назад — римские папы, кажется, совершенно игнорируют этот факт. Они самым наглым образом высокомерно претендуют на юрисдикцию не только над верующими общинами греко-православных стран, но и над всеми протестантами.

“[Католическая] церковь настаивает”, — говорит профессор Дрейпер, — “что государство не имеет никаких прав над чем-либо, что церковь объявила находящимся в ее власти, и что у протестантизма который представляет собою только мятеж, — нет никаких прав; и что даже в протестантских приходах единственный законным пастором является католический епископ” [48, с. 329].

Декреты (папские), оставленные без внимания, энциклические письма без прочтения, приглашения на экуменические (вселенские) соборы, оставленные незамеченными и высмеянные отлучения от церкви — все это для католической церкви ничто. Их упорство можно сравнять только с их наглостью. И кульминация абсурдности была достигнута в 1864 году, когда папа римский Пий IX отлучил от церкви и предал публичной анафеме российского императора, как “схизматика, выброшенного из лона святой матери — церкви”.^[1] Ни он, ни его предки, ни Россия с тех пор, как они стали христианскими тысячу лет тому назад, не соглашались присоединиться к католической церкви. Почему же тогда не претендовать на церковную юрисдикцию над буддистами Тибета или над тенями древних гиксосов?

Медиумические феномены проявлялись во все времена как в России, так и в других странах. Эта сила не считается с религиозными различиями; она смеется над национальностями, она вторгается непрошенной в любую индивидуальность, будь она хоть венценосной, хоть нищей.

Даже нынешний вице-бог Пий IX сам не мог уберечься от этого незваного гостя. Известно, что в течение последних пятидесяти лет его святейшество подвержено очень странным припадкам. Внутри Ватикана их называют божественными видениями. Вне же Ватикана врачи называют их эпилептическими припадками, а народная молва приписывает их одержанию духами Переджия Кастелфидардо и Ментана!

               “Огни синеют. Мертв полночный час.

               В поту холодном трепетное тело.

               Казалось мне, все души мной убитых

               Сошлись”.^[1]

Герцог-горбун, так прославившийся в течение первой четверти нашего века своей целительной мощью, сам был великий медиум. В самом деле эти феномены и силы не принадлежат тому или другому веку или стране. Они образуют часть психологических атрибутов человека — микрокосмоса.

Веками кликуши, юродивые и другие несчастные страдали странным расстройством, которое русское духовенство и население приписывает одержимости дьяволом. Они толпятся у входов в храмы, не смея пробраться внутрь, чтобы их капризные, владеющие ими демоны не могли их швырнуть наземь. Воронеж, Киев, Казань и все города, где имеются чудотворные мощи канонизированных святых, кишат такими несознательными медиумами. Их всегда можно обнаружить собравшимися во внушающие отвращение группы, слоняющиеся около ворот или портиков. На определенной стадии служения священниками молебна, а именно — при выносе святых даров или при начале молитвы, когда хор исполняет “Иже херувимы”, эти полуманьяки, полумедиумы начинают петь петухами, лаять, мычать и кричать по-ослиному и наконец падают на землю в страшных конвульсиях. “Нечистый Дух не выносит святой молитвы”, — таково обычно бывает набожное объяснение. Движимые жалостью, какие-нибудь благодетельные души дают “несчастненьким” укрепляющие лекарства и раздают среди них милостыню. Иногда для изгнания бесов приглашают священника, в каковом случае он совершает эту церемонию или во имя любви и милосердия, или же в соблазнительной надежде получить за это 20-копеечную монету — каково будет христианское побуждение. Но этих несчастных созданий, которые являются медиумами, ибо они пророчествуют и иногда видят видения (если их припадки не поддельные^[1]), — никто не обижает, никто им не досаждает вследствие их несчастья. Почему духовенство должно их преследовать? Почему люди должны ненавидеть и презирать их, как каких-то проклинаемых ведьм и колдунов? Здравый ум и чувство справедливости должны каждому подсказать, что если тут кого-то надо наказать, то ни в коем случае беспомощную жертву, а того демона, который, как утверждают, управляет его действиями. Самое худшее, что может произойти с таким пациентом, будет, что священник обольет его или ее освященной водой, и бедное создание схватит насморк. Когда это не помогает, кликушу оставляют на волю Божию, предоставив ее заботам милосердных людей. Суеверная и слепая вера, осуществляемая на таких принципах, несомненно, заслуживает некоторого уважения и не может быть оскорбительной ни для человека, ни для истинного Бога. Но не так с этим обстояло дело у римских католиков, и поэтому именно их и, во-вторых, протестантское духовенство (за исключением некоторых передовых мыслителей среди них) мы намереваемся допрашивать в этом труде. Мы хотим знать, на чем они обосновывают свое право обращаться с индусами, китайцами, спиритуалистами и каббалистами так, как они это делают, осуждают, поносят их, называют их неверными (такие неверные — их собственное изобретение), рассматривают как преступников, приговоренных к мукам в неугасимом адском огне.

Мы далеки от мысли неуважения, не говоря уже о кощунстве, по отношению к божественной мощи, давшей существование всему, видимому и невидимому. О ее величии и беспредельном совершенстве мы даже не осмеливаемся мыслить. Для нас достаточно знать, что Она существует и Она всезнающа. Достаточно, что вместе со всеми созданиями, нашими братьями, мы обладаем искрою Ее сущности. Та верховная Мощь, которую мы почитаем, есть беспредельное и бесконечное великое “ЦЕНТРАЛЬНОЕ ДУХОВНОЕ СОЛНЦЕ”, чьими атрибутами и видимыми проявлениями неслышимой воли мы окружены — это Бог древних и Бог современных прозорливцев. Его естество можно изучать только в мирах, вызванных к существованию его могучим ПОВЕЛЕНИЕМ. Его откровение начертано Его собственным перстом в нетленных знаках вселенской гармонии на лице космоса. Это единственное НЕПОГРЕШИМОЕ евангелие которое мы признаем.

Говоря о древних географах, Плутарх замечает в “Тезее”, что они нагромождают по краям своих карт части света, о которых сами не знают, добавляя приписками на полях, что за всем этим дальше ничего нет кроме песчаных пустынь, полных дикими зверями и непроходимыми болотами. Разве наши богословы и ученые не делают то же самое? В то время как первые (богословы) населяют невидимый мир ангелами или чертями, наши философы стараются убедить своих учеников, что там где нет материи, там ничего нет.

Сколько наших закоренелых скептиков несмотря на свой материализм состоят в масонских ложах? Розенкрейцеры, использующие в практике мистерий сильных медиумов существуют до сих пор — но только в названии. Они могут “проливать слезы у могилы их уважаемого мастера Хирама Абифа; но напрасно они будут искать истинное местонахождение “где была положена веточка мирта”. Осталась только мертвая буква дух улетел. Они подобны английским или германским хорам на итальянской опере, которые в четвертом акте “Эрнани” спускаются в склеп Шарлеманя и поют свой заговор на языке, который им совершенно незнаком. Так и наши со временные рыцари Священного Свода могут опускаться каждую ночь, если захотят, “сквозь девять сводов во внутренности земли”, и “никогда не найдут священной дельты Еноха”. “Рыцари Южной и рыцари Северной долины” могут пытаться убедиться, что “свет проникает в их умы” и по мере того, как они продвигаются по ступеням масонства “завеса суеверия, деспотизма и тираний” и т. д. более не омрачает прозрения их ума. Но все это пустые слова до тех пор, пока они пренебрегают своей матерью магией и поворачиваются спиною к ее сестре близнецу спиритуализму. Во истину, “господа рыцари Востока” вы можете “оставить ваши стоянки и сидеть на полу в позе горя, подперев голову руками”, ибо у вас есть причина стонать и оплакивать свою судьбу. С тех пор как Филипп Красивый уничтожил рыцарей Храмовников, никто не появился, чтобы рассеять ваши сомнения, несмотря на все противоположные утверждения. Правда, вы — “скитальцы из Иерусалима, разыскивающие утерянное сокровище священного места”. Нашли ли вы его? Увы, нет! Ибо священное место осквернено, колонны мудрости, силы и красоты разрушены. Отныне “вы должны скитаться во мраке” и “путешествовать во смирении” среди лесов и гор в поисках “утерянного слова”. “Далее!” — вы никогда не найдете его, пока вы ограничиваете ваше путешествие семью или даже семью семь потому что вы “путешествуете во мраке”, а мрак может быть рассеян только светом пламенеющего факела истины, который находится в руках истинных потомков Ормузда. Только они могут научить вас правильному произношению имени, раскрытому Еноху, Якову и Моисею. “Далее!” Пока ваш R. S. W. научится составлять 333, и раскладывать взамен 666 — число апокалипсического Зверя, вы можете так же соблюдать благоразумие как и законы братства “Розы”.

Чтобы продемонстрировать что те понятия которых древние придерживались в отношении деления истории человечества на циклы, не совсем были лишены философского основания, мы закончим эту главу ознакомлением читателя с одним из старейших преданий древности, касающейся эволюции нашей планеты.

В конце каждого “великого года” называемого Аристотелем — согласно Цензорину — величайшим, который состоит из шести cap,^[1] на нашей планете происходит большая физическая революция. Полярный и экваториальный климаты постепенно обмениваются местами, первый медленно передвигается по направлению к экватору, а тропическая зона со своей роскошной растительностью и кишащей животной жизнью заменяется суровыми пустынями ледяных полюсов. Эта смена климатов обязательно сопровождается катаклизмами, землетрясениями и другими космическими конвульсиями.^[1] По мере того как океанские вместилища будут смещаться в конце каждого десятитысячилетия и одного нероса произойдет полувселенский потоп наподобие легендарного Ноева потопа. И этот год по-гречески называется гелиакал; но никто вне стен святилищ ничего определенного не знал о его длительности и о других подробностях. Зима этого года называлась катаклизмом или потопом, а лето — экпиросис. Популярная традиция учит, что в течение этих чередующихся времен года мир поочередно будет сжигаться и затопляться. Это то что мы по меньшей мере узнаем из “Астрономических фрагментов” Цензорина и Сенеки. Относительно длительности этого года все комментаторы выражаются очень неуверенно — настолько неуверенно, что никто из них, за исключением Геродота и Лина, которые приписывали этому году длительность — первый 10800 лет, последний — 13984 года, — не приблизилась к истине (см. [69] и [70, III, 29]). По заявлениям вавилонских жрецов, подтвержденным Евполемием [71], “город Вавилон обязан своим возникновением людям, спасшимся от катастрофы потопа; они были великанами и они построили отмеченную в истории башню”.^[1] Эти великаны, которые были великими астрологами и, кроме того, получили от своих отцов “сыновей Бога”, всякие учения, касающиеся сокровенного знания, — учили в свою очередь жрецов и оставили в храмах все записи о периодических катаклизмах, которым они сами были свидетелями. Вот каким образом верховные жрецы получили свое знание о великих годах. Кроме того когда мы припоминаем, что Платон в “Тимее” цитирует старого египетского жреца, упрекающего Солона за его незнание того факта, что уже было несколько таких потопов, как великий потоп Огигеса, — то нам легко убедиться, что это верование в гелиакос было доктриной известной посвященным священнослужителям по всему миру.

Неросы, врихаспати, или периоды, называемые югами или кальпами — их разрешение представляет пожизненную задачу. Сатья-юга и буддийские хронологические циклы заставили бы математика ужаснуться перед рядами цифр. Махакальпа охватывает бесчисленное количество периодов, уходящие далеко назад в допотопное время. Их система составляет кальпу или великий период в 4.320.000.000 лет которые делятся на четыре меньшие юги, располагающихся в следующем порядке:

Первая — сатья-юга             1728000 лет

Вторая — третаюга              1296000  “

Третья  — двапараюга            864000  “

Четвертая — калиюга             432000  “ _

      Итого                    4320000  “

что составляет один божественный век или махаюгу; семьдесят одна махаюга составляет 306.720.000 лет, к которым добавляется сандхия (или время, когда день и ночь граничат друг с другом, утренние и вечерние сумерки), равная одной сатья-юге, 1.728.000 лет, что составляет одну манвантару, состоящую из 308.448.000 лет,^[1] четырнадцать манвантар составляют 4.318.272.000 лет, к которым нужно прибавить сандхию, чтобы началась кальпа, 1.728.000 лет, образуя кальпу или великий период, состоящий из 4.320.000.000 лет. Так как мы теперь находимся в калиюге двадцать восьмого века седьмой манвантары из 308.448.000 лет, то у нас еще достаточно времени впереди, чтобы дождаться даже хотя бы половины того времени, которое отпущено миру.

Эти цифры не являются продуктом фантазии, они обоснованы на действительных астрономических вычислениях, как это доказал С. Дэвис.^[1] Многие ученые, в том числе Хиггинс, несмотря на свои исследования, приходят в полное недоумение по поводу того, который из этих циклов является сокровенным циклом. Бунзен доказывал, что египетские жрецы — составители циклических записей — держали их в глубочайшей тайне [74, том I]. Может быть трудность возникла из того факта, что вычисления древних в одинаковой мере касались как духовного продвижения человечества, так и физического. Не трудно понять тесное взаимоотношение, находимое древними между циклами природы и человечеством, если мы не забудем их веру в постоянное и мощное воздействие планет на судьбы человечества. Хиггинс правильно полагал, что цикл индийской системы в 432000 является истинным ключом к сокровенному циклу. Но его неудача в попытке расшифровать его — явная, ибо так как этот цикл относится к тайнам творения, — то он изо всех самый неприступный. Он был повторен в символических числах только в халдейской “Книге Чисел”, если она сохранилась, и то ее не следует искать в библиотеках, так как она является одной из самых древних Книг Гермеса,^[1] количество которых в настоящее время неопределенно. Вычисляя посредством сокровенного периода Великий Нерос или индийские кальпы, некоторые каббалисты, математики и археологи, ничего не знающие о сокровенных вычислениях, превратит вышеприведенное количество в 21000 лет в 24000 лет, считая это длительностью Великого Года, так как они думали, что последний период в 6000 лет относится только к обновлению нашей планеты. Хиггинс дает этому объяснение, что в древности думали, что равноденствия следовали со скоростью 2000, а не 2160 лет в одном знаке; и таким образом длина Великого Года получилась бы четыре раза по 6000 или 24000 лет. “Отсюда”, — говорит он, — “могли возникнуть их чрезвычайно удлиненные циклы, так как с Великим годом произошло бы то же самое, что и с обычным годом, пока он описал бы чрезвычайно удлиненную окружность и опять вернулся на исходную точку”. Поэтому он объясняет эти 24000 следующим образом: “Если угол, который плоскость эклиптики образует с плоскостью экватора, уменьшался бы постепенно и регулярно, как до самого последнего времени это предполагалось, то эти две плоскости совпали бы через, приблизительно, десять веков, 6000 лет; еще через десять веков, 6000 лет, Солнце находилось бы расположенным на Южном полушарии сравнительно так же, как оно ныне расположено на Северном; еще через десять веков, 6000 лет, эти две плоскости снова совпали бы; а еще через десять веков, 6000 лет, оно оказалось бы расположенным снова там, где оно находится теперь, по истечении около двадцати четырех или двадцати пяти тысяч лет всего. Когда солнце прибудет на экватор, десять веков или 6000 лет кончатся, и мир будет уничтожен огнем; когда оно прибудет на южную точку, он будет разрушен водою. И таким образом он будет разрушаться в конце каждых 6000 лет или десяти нерос” [52].

Этот метод вычисления посредством неросов, совершенно не принимая во внимание тайну, в каковую древние философы, принадлежащие к жреческому классу, облекали свои знания, — привел к величайшим ошибкам. Это привело евреев, так же как и некоторых христианских платоников, к утверждению, что мир будет разрушен в конце периода шести тысяч лет. Гейл показывает, насколько крепко это верование укоренилось в евреях. Это также заставило современных ученых потерять всякую веру в гипотезы древних. Это способствовало возникновению разнообразных религиозных сект, которые подобно адвентистам нашего времени, все время живут в ожидании приближающегося светопреставления.

Так же, как наша планета совершает в течение года оборот вокруг солнца и в то же время в течение каждых двадцати четырех часов совершает оборот вокруг своей оси, пробегая, таким образом, меньшие циклы внутри большего, так и работа меньших циклических периодов завершается и снова начинается внутри Великого Сароса. Оборот физического мира, согласно древней доктрине, сопровождается таким же оборотом в мире мыслительном — духовная эволюция мира совершается циклами так же, как физическая. Поэтому в истории мы наблюдаем регулярное чередование приливов и отливов развития человечества. Великие царства и империи мира сего после достижения кульминационного взлета своего величия снова опускаются вниз в соответствии с тем же законом, по которому они когда-то поднимались; и человечество опустившись до самой низкой точки, снова собирается с силами и опять восходит, причем высота его восхождения, по закону прогрессии циклов, на этот раз будет немного выше той точки с которой оно последний раз начало свой спуск. Деление истории человечества на Золотой, Серебряный, Медный и Железный века не есть выдумка. То же самое мы видим в литературе народов. После века великой вдохновенности и неосознанного творчества непременно наступает век критиканства и сознательности. Первый доставляет материал для анализирующего и критикующего рассудка второго.

Таким образом, все те великие личности, которые подобно гигантам возвышаются в истории человечества, как Будда Сидхарта и Иисус в области духовной и Александр Македонский и Наполеон в области физических завоеваний — только отражение изображения человеческих типов, существовавших десятки тысяч лет до этого в предыдущих эпохах, снова воссозданные таинственными силами, управляющими судьбами нашего мира. Нет ни одной выдающейся личности во всех анналах как священной, так и светской истории, чьих прототипов мы не смогли бы обнаружить в полувыдуманных и в полудействительных преданиях давно исчезнувших религий и мифологий. Как звезда, мерцающая на неизмеримом расстоянии над нашими головами в беспредельности неба, отражается в спокойных водах озера, так и образы людей допотопных веков отражаются в периодах времени, охватываемого взорами истории.

“Как вверху, так и внизу. То, что было, вернется опять. Как на небесах, так и на земле”.

Мир всегда неблагодарен по отношению к своим великим людям. Флоренция воздвигла памятник Галилею, но едва упоминает Пифагора. Галилей имел верное руководство в трактатах Коперника, которому пришлось бороться против всемирно установившейся системы Птолемея. Но ни Галилей, ни современная астрономия не являлись открывателями местоположения планетных тел. Тысячи лет до этого расположение планетных тел преподавалось мудрецами Средней Азии, и было принесено оттуда Пифагором не как домысел, а как установленная наука.

“Числа Пифагора”, — говорит Порфирий, — “были иероглифическими символами, посредством которых он объяснял все идеи, касающиеся природы всего” [75].

Истинно, только в древности мы должны искать истоки всего. Как хорошо выразился Харгрейв Дженнингс, когда говорил о пирамидах, и как правдивы его слова, когда он спрашивает:

“Разумно ли прийти к заключению, что в период времени, когда наука стояла так высоко, когда человеческие силы, по сравнению с нашими в нынешнее время, были изумительны, — что в такое время эти несокрушимые творения, в которые трудно поверить, — такие достижения, как у египтян — были посвящены заблуждению? что мириады нильских жителей были глупцы, пребывающие во мраке и что вся магия их великих людей была обманом, и что мы, в своем презрении к тому, что мы называем суеверием и напрасной тратой сил — только мы одни умны? Нет! В этих старых религиях скрыто гораздо больше, чем мы, вероятно, в своей отваге отрицания и в самоуверенности нашего поверхностно научного времени и в высмеивании наших дней без веры — чем мы даже не в состоянии предполагать. Мы не понимаем древних времен. Таким образом мы видим, что классическая практика и языческое учение могут быть примиримы, как даже нееврейское и еврейское, мифологическое и христианское гармонирует в их общей вере, обоснованной на магии. Что магия, в самом деле, возможна — в этом заключается мораль этой книги” [76].

Она возможна. Тридцать лет тому назад, когда первые стуки Рочестера разбудили дремлющее внимание к реальности невидимого мира; когда слабый шорох легких постукиваний превратился постепенно в поток, который наводнил всю планету, — спиритуалистам пришлось вступить в борьбу с двумя мощными силами — с богословием и с наукой. Но теософам приходится выступать против всего мира и первым делом против спиритуалистов.

“Есть личный Бог и есть личный Дьявол”, — как гром гремит христианский проповедник. “Анафема тому, кто осмелится сказать, что их нет”. — “Нет личного Бога, за исключением серого вещества нашего мозга”, — презрительно отвечает материалист. “И нет никакого Дьявола. И трижды идиот тот, кто говорит, что он есть”. А тем временем оккультисты и истинные философы не прислушиваются ни к одному из этих двух спорщиков и упорно продолжают работу. Ни один из них не верит в абсурдного вспыльчивого и непостоянного Бога суеверия, но все они верят в добро и зло. Наш человеческий рассудок, эманация конечного ума, без сомнения, неспособен постичь божественный ум, бесконечное и беспредельное существо; и, строго логично, то, что превосходит наше понимание и что останется совершенно непостижимым для наших чувств, то не может существовать, следовательно, и не существует До сего места конечный рассудок согласен с наукой и говорит: “Нет Бога”. Но с другой стороны, наше Эго (я) — то, которое живет и думает, и чувствует себя независимым от нас в нашей смертной оболочке — более чем верит, оно знает, что есть Бог в природе, ибо этот единственный непобедимый Строитель всего живет в нас так же, как мы живем в Нем. Никакая догматическая вера или точная наука не в состоянии искоренить это интуитивное ощущение, прирожденное человеку, когда он однажды полностью это осознал.

Человеческая натура подобна вселенской натуре в том, что она не терпит пустоты. Она чувствует интуитивное томление по Верховной Власти. Без Бога космос выглядел бы как бездушный труп. Так как человеку было запрещено искать Бога в единственном месте, где можно обнаружить Его следы, то он заполнил эту болезненную пустоту личным Богом, которого его духовные учителя построили для него из рассыпающихся развалин языческих мифов и седых философий старины. Как же иначе объяснить обильное появление новых сект, которые растут как грибы, причем некоторые из них до невозможности абсурдны? У человечества имеется одно прирожденное неудержимое желание, которое должно быть удовлетворено любою религиею, которая вытеснит догматическую ничем не доказанную и не доказуемую теологию наших христианских веков. Это — желание получить доказательства бессмертия. Сэр Томас Браун выразил это так:

“... нет более тяжелого камня, каким уныние может запустить в человека, как сказать ему, что пришел конец его существованию, или же, что нет никакой будущей жизни, по отношению к которой эта (земная) жизнь кажется приближающей ступенью, и что она прожита напрасно”

Пусть появляется любая религия, которая в состоянии дать эти доказательства (бессмертия души) в виде научных фактов, и тогда ныне существующая система религиозных верований будет поставлена перед альтернативой или подтвердить свои догмы такими фактами, или же окончательно потерять уважение и любовь христианского мира. Многие христианские священнослужители были вынуждены признаться, что у них нет никакого достоверного источника, откуда человек мог бы получить уверенность о какой-либо загробной жизни. Как же тогда могло такое верование (о загробной жизни) устоять у всех народов в течение бесчисленных веков, если людям, как цивилизованным, так и диким, не давались наглядные доказательства? Не является ли само существование такого верования свидетельством, что и размышляющий философ и нерассуждающий дикарь оба были вынуждены признавать то, о чем им свидетельствовали чувства? И если в отдельных случаях призрачные иллюзии могли возникнуть от физических причин, то, с другой стороны, в тысячах случаев привидения людей вели беседы с несколькими собеседниками сразу, которые и видели, и слышали привидение коллективно, и совсем не могли быть помешавшимися в уме.

Величайшие мыслители Греции и Рима смотрели на такие вещи, как на доказанные факты. Они различали привидения по категориям: манас, анима и умбра; манас после смерти человека спускался в подземный мир; анима или чистый дух поднимался на небеса, а ненаходящий себе покоя умбра (земными влечениями привязанный к земле) скитался около своей могилы, так как в нем преобладали материальные влечения, мешающие ему подниматься в высшие сферы.

— “Terra legit carnem tumulum circumvolet umbra.

Orcus habet manes, spiritus astra petit”,

говорит Овидий, высказываясь о троичной конституции душ.

Но все такие определения должны быть подвергнуты тщательному анализу философии. Слишком многие из наших мыслителей не считаются с тем, что многочисленные изменения в языках, аллегорическая фразеология и очевидная тенденция к секретности мистиков-писателей старины, принявших обязательство никогда не разглашать торжественных таинств святилища, — могли ввести в большие заблуждения переводчиков и комментаторов. Фразы средневековых алхимиков они понимали только буквально, и даже завуалированный символизм Платона, вообще, неправильно понят современными учеными. Когда-нибудь они научатся лучше понимать, и тогда они узнают, что метод крайнего несессарианизма применялся древними так же, как он применяется в современной философии, что с первых веков существования человека основные истины обо всем, что нам позволено узнать на земле, находились в надежном хранении адептов святилища; что различия в верованиях и в религиозных проявлениях только внешние, и что те стражи первичных божественных откровений, которые разрешили все проблемы, поддающиеся человеческому уму, — были связаны вместе в одно вселенское братство, которое образовало непрерывную цепь вокруг планеты. Пусть филология и психология находят конец этой нити. Когда этот конец будет найден, тогда можно будет удостовериться, что путем ослабления одной только петли старых религиозных систем можно распутать всю цепь тайны.

Пренебрежение и отказ от этих доказательств загнали такие выдающиеся умы, как Хэер и Уоллес и других сильных людей в загон спиритуализма. В то же время это пренебрежение и отказ вынудили других, отроду лишенных духовной интуиции, впасть в грубый материализм, который фигурирует под различными именами.

Но мы не видим надобности сейчас продолжать обсуждение этого предмета. Ибо, хотя по мнению большинства наших современников, всего-то был только один день учености, в утренних сумерках которого стояли философы древности, а весь блеск яркого света полудня — целиком наш; и хотя свидетельства множеств древних и средневековых мыслителей как бы оказались ничего не стоящими для современных экспериментаторов, точно бы мир начал существовать с первого века нашей эры, и точно бы все знание только самого недавнего происхождения — мы не теряем ни надежды, ни отваги. Данный момент как нельзя более благоприятен для пересмотра древних философий. Археологи, филологи, астрономы, химики и физики все ближе и ближе приближаются к той точке, где они будут вынуждены считаться с ними. Физическая наука уже достигла границ своих исследований; догматическое богословие видит, что высохли родники ее вдохновения. И если эти признаки не будут замечены, то, все равно, приближается день, когда население нашей планеты получит доказательства, что только древние религии были в гармонии с природой, и что древняя наука охватывала все, что могло быть познано. Долго хранившиеся секреты могут быть раскрыты, давно забытые книги и давно утерянные искусства могут быть опять вынесены на свет, папирусы и пергаменты неоценимого значения могут подвергнуться и оказаться в руках людей, притворяющихся, что обнаружили их, разбинтовывая мумии, или наткнулись на них в тайниках. Каменные плиты и колонны, чьи скульптурно изображенные откровения ошеломят богословов и смутят ученых — все еще могут быть открыты и переведены. Кто знает возможности будущего? Эра освобождения от иллюзий и перестройки скоро начнется — нет! она уже началась! Цикл почти что завершил свой круг; новый цикл вскоре начнется, и будущие страницы истории могут содержать в себе полное свидетельство и дать полное доказательство, что

 

                 “Если верить в древние предания.

                 Духи снисходили к человеку,

                 Поверяя тайны мироздания”.

 

 

Примечания

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>