Е.П.Блаватская Разоблаченная Изида т.1. ГЛАВА XIV ЕГИПЕТСКАЯ ПРЕМУДРОСТЬ

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

ГЛАВА XIV

ЕГИПЕТСКАЯ ПРЕМУДРОСТЬ

 

 

 “Происшедшее здесь, в этом нашем городе Саисе, регистрировалось в наших священных записях в течение восьми тысячелетий”.

 — Платон, “Тимей”.

“Египтяне утверждают, что со времени царствования Геракла до царствования Амасиса прошло 17 000 лет”.

 — Геродот, кн. II, ст. 43.

“Не смогут ли богословы извлечь свет из чистой первобытной веры, которая высвечивает из египетских иероглифов, чтобы осветить бессмертие души? Не соблаговолят ли историки обратить внимание на первоисточник всех искусств и наук Египта, покрывший за тысячи лет до пелазгов острова и мысы архипелага своими крепостями и храмами?”

 — Глиддон.

 

Как пришел Египет к своим познаниям? Когда занялась заря той цивилизации, о чьем удивительном совершенстве говорят куски и обрывки, доставляемые нам археологами? Увы! Уста Мемнона молчат и не произносят более оракульских ответов; лишенный речи Сфинкс стал еще большей загадкой в своем молчании, чем та загадка, которую он задал Эдипу.

То, чему Египет учил других, он не получил путем международного обмена идеями и открытиями со своими семитическими соседями; также он не получал от них стимулов.

“Чем больше мы узнаем об египтянах, тем чудеснее они кажутся”, — говорит писатель в недавней статье.

От кого они могли научиться своим чудесным искусствам, секретам, которые умерли вместе с ними? Они не посылали агентов по всему миру, чтобы узнать то, что знают другие; наоборот, мудрые люди соседних стран прибегали к их знанию. Египет, гордо уединившись в своем зачарованном царстве, как сказочная королева пустыни, творил чудеса как бы по мановению волшебного жезла.

“Ничто”, — говорит тот же писатель, которого мы уже цитировали, — “не доказывает, что цивилизация и знания Египта возрастали и прогрессировали вместе с течением времени существования государства, как это бывает у других наций, но, наоборот, все самое совершенное относится к его самому раннему периоду. Что ни одна нация не знала так много, как Египет, — факт, доказанный историей”.

Не можем ли мы приписать причину вышеприведенного высказывания тому назад, что до самого последнего времени ничто не было известно о древней Индии; что эти две нации, индийская и египетская, были родственны; что они были старейшими в группе народов и что восточные эфиопы, могучие строители, пришли из Индии уже созревшим народом, принося с собою свою Цивилизацию, и, возможно, они колонизировали незанятую египетскую территорию? Но мы откладываем более полную разработку этого вопроса на наш второй том.^[1]

“Механизмы”, — говорит Евсебий Салверт, — “были доведены древними до такого совершенства, какое еще никогда не было достигнуто нашими современниками. Мы хотели бы спросить, были ли их изобретения превзойдены в нашем веке? Определенно — нет. И в настоящее время, несмотря на все те средства, которые прогресс науки вложил в руки нынешнего механика, не испытываем ли мы множества затруднений, пытаясь поставить на пьедестал один из тех монолитов, которые сорок веков тому назад египтяне в таких больших количествах устанавливали перед своими священными сооружениями”.

Так далеко назад, как только история может заглянуть, в царствование Менеса, наиболее древнего царя, о котором мы что-нибудь знаем, мы находим доказательства, что египтяне были гораздо более осведомлены по гидростатике и гидравлике, чем мы сами. Гигантский труд по отведению течения Нила или, вернее, его трех главных разветвлений, с отводом их к Мемфису был осуществлен в течение царствования этого монарха, который кажется нам таким далеким в бездне времен, как чуть-чуть мерцающая звездочка на небесном своде. Уилкинсон говорит:

“Менес в точности измерил силу, которой ему приходилось противостоять, и построил плотину, чьи высоченные насыпи и огромные набережные повернули течение вод на восток, и с того времени река течет по новому руслу”.

Геродот оставил поэтическое, но все же точное описание озера Моэрис, названного по имени создавшего его фараона.

Описывая это озеро, историк указывает, что оно имело 450 миль по окружности и его глубина была 300 футов. В озеро по искусственным каналам отводились паводковые воды Нила для обводнения земель на многие мили вокруг. Его многочисленные шлюзы, дамбы, запоры и удобные машины были произведениями высочайшего мастерства. В гораздо более позднем периоде римляне получили свои представления о гидравлических сооружениях от египтян, но наши последние успехи в такого рода сооружениях продемонстрировали факт большого недостатка знаний по той части науки у римлян. Так, например, если они были ознакомлены с тем, что в гидростатике называют великим законом, то, кажется, они меньше знали о том, что наши современные инженеры знают под названием водонепроницаемых соединений. Их неосведомленность достаточно доказана их водоснабжением, для которого они строили большие акведуки вместо того, чтобы с меньшими затратами проложить железные трубы под поверхностью земли. Но египтяне, очевидно, пользовались значительно лучшими методами для своих каналов и водоснабжения. Тем не менее, инженеры, нанятые Лессипом для прорытия Суэцкого канала, которые научились всему, что древнее римское знание по этой части могло им дать из полученного от египтян, — смеялись, когда им для устранения некоторых недостатков в их работе посоветовали изучать содержимое египетских музеев. Тем не менее этим инженерам удалось придать берегам этой “длинной и безобразной канавы”, — как профессор Карпентер прозвал Суэцкий канал, — достаточную прочность, чтобы канал стал проходимою для кораблей водною дорогою, вместо грязевой ловушки для кораблей, каковой он оказался сперва.

Аллювиальные отложения Нила в течение прошедших тридцати веков совершенно изменили площадь дельты так, что она беспрестанно нарастала в сторону моря и увеличивала территорию хедива. В древние времена главное устье реки называлось Пелузианским; канал, проложенный одним из царей — канал Нехо — вел из Суэца в это разветвление. После поражения Антония и Клеопатры при Актиуме, было предложено, чтобы часть флота прошла по каналу в Красное море, что указывает на глубину, какую сумели обеспечить инженеры тех времен. Поселенцы в Колорадо и Аризоне недавно восстановили плодородие на громадных участках засушливых земель посредством ирригационной системы и получили немало восхвалений за это от современной прессы. Но на расстоянии 500 миль выше Кайро тянется полоса земли, отвоеванная от пустыни и превращенная, по словам проф. Карпентера, “в наиболее плодородную почву на Земле”. Он говорит:

“Тысячи лет эти ответвляющие каналы проводили сюда пресную воду из Нила, удобряя эту узкую длинную полосу так же, как и дельту со времени раннего периода египетских монархов”.

Французская провинция Артуа дала свое имя артезианским колодцам, точно эта форма обводнения впервые была применена там; но если мы заглянем в китайские летописи, то обнаружим, что такие колодцы были общераспространенными за века до христианской эры.

Если мы теперь обратимся к архитектуре, то перед нашими глазами развернутся удивительные сооружения, которые трудно описать. Ссылаясь на храмы Филои, Абу Симбел, Дендера, Эдфу и Карнак, профессор Карпентер говорит, что “эти громадные прекрасные здания... эти гигантские храмы и пирамиды” обладают “обширными размерами и красотой”, которые “все еще впечатляющи по истечении тысячи лет”. Он поражен “восхитительным мастерством; камни так точно подогнаны друг к другу, что едва ли можно между ними засунуть нож в соединениях”. В своем любительском археологическом хождении по святым местам он заметил еще одно из тех “любопытных совпадений”, в которых его святейшество папа римский может почувствовать некоторую заинтересованность. Профессор говорит о египетской “Книге Мертвых”, скульптурно изображенной на старых памятниках, и о древнем веровании в бессмертие души.

“Наиболее замечательно то”, — говорит профессор, — “что видишь, что не только само это верование, но и язык, каким оно выражено, напоминает язык христианского откровения, ибо в “Книге Мертвых” употребляются те же самые фразы, какие мы находим в Новом Завете в связи с Судным Днем”.

И он допускает, что эта иерограмма была вырезана, вероятно, за 2000 лет до времени Христа.

По Бунзену, вычисления которого считаются наиболее точными, масса каменной кладки в великой пирамиде Хеопса составляет 82.111.000 футов и должна весить 6.316.000 тонн. Огромное количество прямоугольно обтесанных камней выявляет непревзойденное искусство египетских каменщиков. Рассказывая о Великой пирамиде, Кенкрик говорит:

“Места соединений камней едва ощутимы и не шире толщины серебряной бумаги, а цемент настолько сцепляющий, что фрагменты облицовочных камней все еще держатся в своих первоначальных местах, несмотря на многие века и силу, применявшуюся для их отрыва”.

Кто из наших современных архитекторов и химиков в состоянии снова открыть неразрушающийся цемент старейших строений Египта?

“Искусство древних в обработке камня”, — говорит Бунзен, — “наиболее проявлено в их умении обращаться с огромными глыбами камня, из которых создавались обелиски и статуи высотой в сорок футов, сделанные из одного камня!”

Таких много. Эти глыбы обрабатывались не взрывом, к ним применялся следующий научный метод: вместо использования больших железных клиньев, которые раскололи бы камень, они прорезали во всю длину камня небольшой желоб, скажем, длиною в 100 футов, и по всей длине желоба вбивали деревянные клинья; после этого они наливали в желоб воду; клинья набухали одновременно и с огромною силою равномерно разрывали камень по всей длине так ровно и чисто, как алмаз разрезает оконное стекло.

Современные географы и геологи доказали, что эти монолитные камни были доставлены с очень значительных расстояний, и не могли придумать, какого рода транспортными средствами это было сделано. Старинные рукописи говорят, что это было осуществлено с помощью переносных рельсов. Рельсы покоились на надутых кожаных мешках, сделавшиеся неразрушимыми, благодаря обработке тем же процессом, который применялся для обработки мумий. Эти искусно сделанные подушки предохраняли рельсы от погружения в глубокий песок. О них упоминает Мането и добавляет, что они были так хорошо приготовлены, что не изнашивались целыми столетиями.

Время возникновения сотен пирамид в долине Нила невозможно установить никакими способами европейской науки, но Геродот сообщает нам, что каждый из царей воздвигал одну пирамиду в ознаменование своего царствования, которая также служила его усыпальницей. Но Геродот не сказал всего, хотя он знал, что настоящая цель воздвижения пирамид весьма отличалась от той, которую он им приписывал. Если бы не его религиозная щепетильность, он мог бы добавить, что внешне пирамида символизирует творящее начало природы, а также иллюстрирует принципы геометрии, математики, астрологии и астрономии. Изнутри это был величественный храм, в мрачной глубине которого совершались мистерии, и стены его часто были свидетелями сцен посвящения членов царской семьи. Саркофаг из порфира, низведенный проф. Пиацци Смитом, королевским астрономом из Шотландии, до ларя для зерна, был купелью крещения, выходя из которой неофит “вновь рождался” и становился адептом.

Геродот, однако, дает нам правильное представление об огромном труде, потребовавшемся для перевозки одной из этих гигантских глыб гранита. Она была тридцать два фута в длину, двадцать один фут в ширину и двенадцать футов в вышину. По подсчетам ее вес составлял что-то около 300 тонн; потребовался труд 2000 человек в течение трех лет, чтобы доставить эту глыбу из Сиены до дельты Нила. Глиддон в своем труде “Древний Египет” приводит цитату из Плиния с описанием приготовлений для перевозки обелиска, воздвигнутого в Александрии Птоломеем Филадельфусом. Прорыли канал от Нила до того места, где лежал обелиск. Под обелиск подвели две баржи. Они были нагружены камнями по кубическому футу каждый; вес обелиска был в точности вычислен инженерами, и камни, которыми были загружены баржи, составляли вес, соответствующий весу обелиска с тем расчетом, чтобы баржи настолько погрузились в воду, чтобы их можно было подвести под обелиск. Затем стали постепенно удалять камни из барж, они поднялись, приподняли обелиск, и баржи поплыли вниз по реке.

В Египетском отделе Дрезденского или Берлинского музея (мы забыли, в котором) имеется рисунок, изображающий рабочего, который с корзиной песка на спине поднимается на незаконченную еще пирамиду. Это навело некоторых египтологов на мысль, что блоки пирамид изготовлялись химически на месте. Некоторые современные инженеры думают, что портландский цемент, двойной силикат извести и глинозема, и есть неразрушающийся цемент древних. Но, с другой стороны, проф. Карпентер утверждает, что пирамиды, за исключением гранитной облицовки, построены из того, что геологи называют нуммулитическим известняком. Он новее, чем старый мел, и образовался из раковин организмов, “называемых нуммулитами, — они величиною с шиллинговую монету”. Как бы ни решался этот спорный вопрос, никто, начиная с Геродота и Плиния, вплоть до последнего странствующего инженера, которому довелось взглянуть на эти величественные памятники давно исчезнувших династий, не был в состоянии сказать нам, как эти гигантские массы материала были доставлены на место и воздвигнуты. Бунзен приписывает Египту 20000-летнюю древность. Но даже по этому вопросу, если мы будем полагаться на современные авторитеты, мы предоставлены догадкам. Современные авторитеты не в состоянии нам сказать ни о том, для чего пирамиды были построены, ни о том, при какой династии была воздвигнута первая из них, ни о том, из какого материала они построены. У них только одни догадки.

Профессор Смит дал нам наиболее точное математическое описание Великой пирамиды, какое только можно найти в литературе. Но после показа астрономических соотношений этого строения он так низко ценит мысль египтян, что он действительно утверждает, что порфировый саркофаг в покоях царя представляет единицу измерения для двух наиболее просвещенных наций на земле — для “Англии и Америки”. Одна из Книг Гермеса описывает некоторые пирамиды стоящими на берегу моря, “волны которого в бессильной ярости ударялись об их основания”. Это значит, что географическое очертание этой страны изменилось, и может послужить указанием на то, что мы должны приписать этим древним “зернохранилищам”, “магически-астрологическим обсерваториям” и “царским усыпальницам” происхождение, опережающее появление Сахары и других пустынь. Это подразумевает значительно большую древность, чем те скудные несколько тысяч лет, которые египтологи так великодушно отпускают Египту.

Доктор Риболд, французский археолог, пользующийся некоторой известностью, предоставляет своим читателям некоторую возможность судить о культуре, которая преобладала в Египте 5000 (?) лет до Христа, говоря, что в то время там было “не менее тридцати или сорока жреческих колледжей, где изучали оккультные науки и практическую магию”.

Один писатель в “Национальном ежеквартальном обозрении” (Том XXXII, № LXIII, за декабрь 1875 г.) говорит, что

“Недавние раскопки, произведенные в развалинах Карфагена, вынесли на свет божий следы цивилизации, утонченного искусства и роскоши, затмевающие древний Рим. И когда был опубликован декрет “Delenda est Carthago”^[1], владычица мира хорошо знала, что она собирается разрушить нечто большее, чем она сама, ибо в то время, как одна империя покоряла мир только силою оружия, другая являлась последней и наиболее совершенной представительницей расы, которая за сотни лет до того, когда еще Рим никому и не снился, руководила цивилизацией, ученостью и умами человечества”.

Это тот Карфаген, который по словам Апиана, существовал еще в 1234 году до Христа, другими словами, существовал за 50 лет до взятия Трои, и он не тот общеизвестный Карфаген, который якобы был построен Дидо (Элиссой или Астартой) четырьмя веками позже.

Вот перед нами еще одна иллюстрация к учению о циклах. Признания Дрейпера касательно астрономической эрудиции древних египтян находят сильное подтверждение в одном интересном факте, почерпнутом мистером Дж. М. Пиблсом в лекции, прочитанной в Филадельфии профессором О. М. Митчеллом, астрономом. На гробе одной мумии, ныне находящейся в Британском Музее, был изображен зодиак с точными местонахождениями планет во время осеннего равноденствия в 1722 году до нашей эры. Профессор Митчелл рассчитал точное положение небесных тел, входящих в нашу солнечную систему, в указанное время.

“В результате”, — сообщает мистер Пиблс, — “я пришел к следующему выводу: к моему великому изумлению... оказалось, что 7-го октября 1722 г. до Р. X. луна и планеты занимали точные места, соответствующие изображенным на саркофаге в Британском музее” [344].

Профессор Джон Фиске в своем наступлении на “Историю интеллектуального развития Европы” доктора Дрейпера обрушивается на доктрину циклического продвижения, заявляя, что “мы никогда не знали ни начала, ни конца какого-либо исторического цикла и также не имеем убедительных доказательств, что мы теперь проходим какой-то цикл”.^[1] Он упрекает автора этого красноречивого и продуманного труда за “странную склонность, проявляемую на протяжении всего его труда, не только приписывать лучшую часть греческой культуры египетским источникам, но и постоянно возвеличивать неевропейскую цивилизацию за счет европейской цивилизации”. Мы полагаем, что эту “странную склонность” могли бы санкционировать сами великие греческие историки. Профессор Фиске мог бы с пользою для себя снова перечитать Геродота. “Отец истории” неоднократно признает, что Греция всем обязана Египту. Что же касается утверждения, что мир никогда не знал ни начала, ни конца какого-либо цикла, то стоит только бросить взор назад на многие покрытые славой нации, которые сошли с исторической сцены, то есть дошли до конца своего великого национального цикла. Сравните Египет древности с его совершенным мастерством, наукой и религией, его славные города и памятники, его кишащее население с Египтом сегодняшнего дня, населенным чужеземцами; с его развалинами, служащими обиталищем для летучих мышей, и несколькими коптами, единственно уцелевшими наследниками всего этого величия, — и вы увидите, правдива ли теория цикличности. Говорит Глиддон, которому Фиске теперь возражает:

“Филологи, астрономы, химики, живописцы, архитекторы и врачи должны возвратиться в Египет, чтобы узнавать происхождение языка и письменности, календаря и солнечного движения, искусство резать гранит медным резцом, придавать эластичность медному мечу, изготовлять стекло с различными оттенками радуги, транспортировать отдельные глыбы полированного сиенита весом 900 тонн на любое расстояние по воде и по суше, строить арки, закругленные и заостренные, с непревзойденным доныне мастерством и точностью за 2000 лет до “Великой канализации” Рима, создавать скульптурные дорийские колонны за 1000 лет до того, как дорийцы впервые упоминаются в истории, писать фрески неразрушающимися красками, практические познания по анатомии и построение пирамид, бросающих вызов времени”.

“Каждый мастер-ремесленник может увидеть в египетских памятниках достижения по своему ремеслу, какими они были 4000 лет тому назад; и будь это колесный мастер, создающий колесницу; сапожник, затягивающий свою дратву; закройщик кож, пользующийся той же самой формы ножом, которая и теперь считается самой лучшей; ткач, бросающий тот же самый ручной челнок; жестянщик-лудильщик, пользующийся той же самой трубкой для дутья, которая еще совсем недавно была признана самой эффективной; резчик печатей, вырезывающий на них иероглифы с такими именами, как Шухо, более 4300 лет тому назад — все они и еще много других поразительных свидетельств об египетском приоритете требуют только одного взгляда на эстампы Роселлини, чтобы убедиться”.

“Истинно”, — восклицает мистер Пиблс, — “эти храмы Рамзеса и гробницы были таким же чудом для Геродота, какими они являются для нас!” [344]

Но даже во времена Геродота безжалостная рука времени уже оставила свои следы на их постройках, и некоторые из них, память о которых полностью изгладилась бы, если бы не Книги Гермеса, ушли в бездну забвения. Царь за царем, династия за династией прошли в блестящем шествии перед глазами поколений, сменяющихся одно за другим, и их слава прогремела по всей обитаемой части Земли. Тот же самый покров забвения накрыл их и их памятники еще до того, как первый из наших авторитетов по истории, Геродот, сохранил для потомства воспоминание о мировом чуде — Великом Лабиринте. Давно принятая библейская хронология сковала умы не только духовенства, но даже мало освободившихся от пут ученых, которые, трактуя о доисторических останках в различных частях света, постоянно проявляют боязнь — как бы не преступить периода в 6000 лет, до сих пор отведенного богословами в качестве возраста нашего мира.

Геродот нашел Лабиринт уже в развалинах; но, тем не менее, его восхищение строителями Лабиринта не знает пределов. Он считал Лабиринт гораздо более чудесным произведением, чем пирамиды, и в качестве очевидца подробно его описывает. Французские и прусские ученые так же, как и другие египтологи, согласны в отношении местонахождения и тождественности его благородных развалин. Кроме того, они подтверждают описание, данное старинным историком. Геродот повествует, что он нашел там 3000 комнат, половина из которых — под землей, половина — на поверхности земли.

“Верхние комнаты”, — говорит он, — “я сам прошел и подробно осмотрел. В подземные залы (которые могут существовать и доныне, насколько известно археологам) заведующие этими помещениями меня не пустили, так как там находятся гробницы царей, которые построили Лабиринт, а также гробницы священных крокодилов. Верхние комнаты я видел моими собственными глазами и нашел, что они превосходят все другое, созданное человеком”.

В переводе Раулинсона в уста Геродота вкладываются следующие слова:

“Проходы через дома и различные повороты пути через дворы возбуждали во мне бесконечное восхищение, когда я переходил из дворов в залы, а оттуда в колоннады, из колоннад в другие дома и опять во дворы, до того не виденные. Крыши повсюду были каменные так же, как и стены, причем, и те и другие были покрыты искусной резьбой. Каждый двор был окружен колоннадой, которые были воздвигнуты из белого камня и украшены изысканными скульптурными изображениями. В углу Лабиринта стоит пирамида высотою в сорок фатомов^[1] с высеченными на ней крупными фигурами. Обширный подземный ход вел в ее внутренность”.

Если таким был Лабиринт, когда его обозревал Геродот, какими же в таком случае были древние Фивы, город, разрушенный намного раньше псамметихского периода, царившего 530 лет спустя после разрушения Трои? Мы узнаем, что в его время столицей был Мемфис, тогда как от блистательных Фив остались только развалины. И если теперь мы, люди, могущие составлять свое мнение только по развалинам того, что было развалинами так много веков до нашей эры, ошеломлены при рассматривании этих развалин, то каков был вид Фив в дни его процветания и славы? Карнак — храм, дворец, развалины — как бы ни называли его археологи, — являются их единственными представителями. Но, стоя одинокими и покинутыми, они годятся в качестве эмблемы величественной империи; словно забытые временем, шествующим вперед через века, они свидетельствуют об умении и искусстве древних. Тот, действительно, лишен духовного восприятия гения, кто не почувствует и не увидит интеллектуального величия расы, запланировавшей и построившей их.

Шампольон, который провел почти всю жизнь в археологических исследованиях, дает выход своим чувствам в следующем описании Карнака:

“Площадь, покрытая массой остатков от здания, квадратна; каждая сторона 1800 футов. Каждый посещающий изумлен и охвачен сознанием величия этих благородных останков, щедростью и величественностью их мастерства, видимого повсюду. Ни один народ, ни древний, ни современный не возвысил искусства архитектуры до таких масштабов, до такой возвышенности и грандиозности, как древние египтяне; и воображение, которое в Европе взлетает выше наших портиков, останавливается и, обессилевшее, падает у подножия гипостильной колоннады Карнака из ста сорока колонн! В одном из его залов мог бы поместиться весь Собор Парижской Богоматери, и он еще не доставал бы до потолка и считался бы малым украшением в центре зала”.

Один из выступающих в ряде английских периодических изданий 1870 г., очевидно, говорящий со слов путешественника, описывающего то, что он сам видел, выражается так:

“Дворов, залов, врат, колонн, обелисков, монолитных фигур, скульптур, длинных рядов сфинксов обнаруживается в Карнаке такое множество, что современному уму непостижимо”.

Дэстон, французский путешественник, говорит:

“Осмотрев это, трудно поверить в реальность существования такого множества строений, собранных в одном месте, их размеров, полного решимости и упорства, какое требовалось для их сооружения, и неисчислимых расходов, потребовавшихся на это великолепие! Нужно, чтобы читатель представлял себе все это, как сон, так как тот, кто сам видел все это, временами сомневался, действительно ли он видит это в бодрствующем состоянии... Там, на периферии святилища имеются озера и горы. Эти два здания избраны в качестве примеров из почти неисчерпаемого списка. Вся долина и дельта Нила от водопадов до моря была покрыта храмами, дворцами, гробницами, пирамидами, обелисками и колоннами. Скульптурные изображения выше всяких похвал. Механические совершенства, проявленные художниками в граните, серпантине, брекчии и базальте, чудесны, по мнению всех знатоков... животные и растения выглядят, как живые, а искусственные предметы покрыты прекрасной скульптурой; сухопутные и морские сражения, а также сцены домашней жизни везде встречаются на барельефах”.

“Эти памятники”, — говорит один английский писатель, — “которые так поражают путешественника, наполняют его ум великими идеями. При виде этих колоссов и сверхобелисков, которые кажутся превосходящими человеческую природу, он не может не воскликнуть: “Это было сделано человеком”, и это сознание возвышает его существование” [346, т. II, с. 67].

В свою очередь доктор Ричардсон, говоря о храме в Дендерах, высказывается:

“Женские фигуры выполнены с таким совершенством, что только не говорят; у них непревзойденная нежность черт и выразительность”.

Каждый из этих камней покрыт иероглифами, и чем они древнее, тем прекраснее они высечены. Не является ли это новым доказательством, что Египет попал в поле зрения истории тогда, когда его мастерства и искусства уже находились в процессе быстрой дегенерации? Надписи на обелисках высечены глубиною в два дюйма, а иногда еще глубже, причем, выполнены с высочайшим совершенством. Можно получить некоторое представление об их глубине из того факта, что арабы за небольшое вознаграждение взбираются на самую вершину обелиска, причем, заправляют большие пальцы ног в углубления иероглифов. Что все эти памятники, в которых прочность состязается с красотой, были созданы до дней исхода израильтян из Египта, у историков нет никакого сомнения. (Все археологи теперь уже пришли к соглашению, что чем глубже мы удаляемся в историю, тем прекрасней становится мастерство Египта.) Эти взгляды опять сталкиваются со взглядами мистера Фиске, который уверяет нас, что “скульптуры на памятниках (Египта, Индии и Ассирии), кроме того, выражают очень неразвитое состояние артистических способностей”.^[1] Мало того, сей ученый джентльмен идет дальше. Присоединив свой голос к оппозиции против признания учености, — которая по праву принадлежала кастам священнослужителей древности, — за левитами, он презрительно говорит, что

“нелепая теория о глубокой науке, которой якобы обладали египетские священнослужители с глубокой древности и передали греческим философам, была окончательно разрушена (?) сэром Дж. К. Льюисом [347]... тогда как в отношении Египта и Индии, а также Ассирии можно сказать, что колоссальные памятники, украшающие эти страны с доисторических времен, свидетельствуют о преобладании в этих странах варварского деспотизма, совершенно несовместимого с благородным обществом, и поэтому также несовместимого с устойчивым прогрессом”.^[1]

Любопытный аргумент, действительно. Если размеры и величие общественных памятников должны служить для потомства мерилом, по которому можно определить “прогресс цивилизации”, достигнутый их строителями, тогда, может быть, было бы разумно для Америки, которая так кичится якобы установленными в ней прогрессом и свободой, сразу понизить свои строения на несколько этажей. Иначе, по теории профессора Фиске, археологи 3877 года нашей эры применят к “древней Америке” 1877 года правило Льюиса и скажут про древние Соединенные Штаты, что “их можно рассматривать как латифундиум, или плантацию, которую обрабатывало все население в качестве рабов короля-президента”. Белокожие арийские расы никогда не были прирожденными “строителями”, подобными восточным эфиопам или темнокожим кавказцам,^[1] и поэтому никогда не были в состоянии состязаться с последними в воздвижении колоссальных построек, — так поэтому мы должны делать поспешный вывод, что эти грандиозные храмы и пирамиды могли быть воздвигнуты только под бичом деспота? Странная логика! Действительно, кажется более благоразумным придерживаться “строгих канонов критик”, изложенных Льюисом и Гротом, и честно сразу сознаться, что мы, в самом деле мало знаем о древних народах и что до сих пор у нас имеются только предположительные домыслы, и если мы не поведем изучение в том же направлении, в каком вели древние жрецы, то и на будущее у нас мало шансов. Мы знаем только то, что они позволяли знать непосвященным, но то малое, что мы о них узнаем путем дедукции, должно бы быть достаточным, чтобы убедить нас, что даже в девятнадцатом веке, несмотря на наши претензии на превосходство в мастерствах и науках, мы не только не в состоянии построить что-нибудь подобное памятникам Египта, Индии и Ассирии, но даже не можем снова открыть наименьшего из “утерянных искусств” древних. Кроме того, сэр Гарднер Уилкинсон сильно выразился по поводу извлеченных из земли сокровищ древних, добавляя, что

“там нет никаких следов примитивного образа жизни или варварских обычаев, но есть некая стойкая цивилизация, дошедшая с отдаленнейших времен”.

Здесь археология не согласуется с геологией, которая утверждает, что чем дальше ее исследование углубляется в прошлое по следам человека, тем больше варварскими они становятся. Сомнительно, исчерпали ли геологи поле своих исследовании, каким являются пещеры; и мнение геологов, обоснованное на их нынешнем опыте, может радикально измениться, когда они откроют останки предков тех людей, которых они теперь называют пещерными обитателями.

Что может лучше иллюстрировать теорию циклов, нежели следующий факт? Почти за 700 лет до Р. X. в школах Фалеса и Пифагора преподавалось учение об истинном движении Земли, ее форме и о целой гелиоцентрической системе. А в 317 г. нашей эры мы находим, что Лактантий, наставник Криспа Цезаря, сына Константина Великого, учил своего ученика, что земля плоска, и плоскость эта окружена небом, которое состоит из огня и воды; он также предостерегал своего ученика от еретического взгляда, что земля имеет шарообразную форму!

Каждый раз, когда мы, охваченные гордостью при каком-либо новом открытии, оглядываемся назад в прошлое, мы обнаруживаем, к нашему недовольству, некоторые следы, которые указывают на возможность, если не на полную определенность, что наше якобы открытие не было полной неизвестностью для древних.

Считается установленным, что ни народы раннего Моисеевого периода, ни даже более цивилизованные народы Птоломеевого периода не были знакомы с электричеством. Если мы остаемся при том же мнении и теперь, то это вовсе не от недостатка доказательств, доказывающих противное. Мы можем пренебречь и не искать какого-либо более глубокого значения в некоторых характерных выражениях Сервия и других писателей; но мы не можем также вычеркнуть их, чтобы они когда-нибудь в будущем не раскрыли своего истинного значения.

“Первые обитатели Земли”, — говорит он, — “никогда не приносили огня на свои алтари, но с помощью своих молитв они низводили небесный огонь” [348, эклоги VI, V, 42]. “Прометей открыл и передал людям искусство низводить молнию; и способом, которому он их научил, они низводили огонь из надземной области”.

Если после раздумывания над этими словами мы все еще будем склонны приписать их к фразеологии мифологических басен, мы можем обратиться к дням Нумы, царя-философа, столь прославленного за свою эзотерическую ученость, и окажемся еще более озадаченными, рассматривая касающиеся его материалы. Мы не можем его обвинять ни в невежестве, ни в суеверии, ни в легковерии, так как, если вообще можно доверять истории, он весьма был устремлен к уничтожению политеизма и идолопоклонства, что более двухсот лет никакие статуи и другие изображения не появлялись в их храмах. С другой стороны, старинные историки говорят нам, что познания, какими обладал Нума по натуральной физике, были велики. Предание говорит, что он был посвящен священнослужителями божеств этрусков и получил от своих посвятителей наставление в тайном знании, как можно заставить громовержца Юпитера опуститься на землю [349, кн. III, V, 285-346]. Овидий доказывает, что поклонение римлян Юпитеру Элицию началось с того времени. Салверт придерживается мнения, что до того, как Франклин открыл свое благородное электричество, Нума с ним экспериментировал весьма успешно, и что Талл Хостилий был первой жертвой, которую зарегистрировала история, как павшую от опасного “небесного гостя”. Тит Ливий и Плиний повествуют, что этот принц, нашедший в одной из “Книг Нумы” наставления по тайной жертве Юпитеру Элицию, совершил ошибку, “вследствие чего получил удар молнии и сгорел в собственном дворце” [350, кн. I, гл. XXXI].

Салверт отмечает, что Плиний в изложении научных секретов Нумы “пользуется выражениями, которые, кажется, указывают на два различных процесса”, один для овладения громом (impetrare), другой, чтобы заставить его вспыхнуть (cogere) [56, кн. II, гл. LIII].

“Руководствуясь “Книгой Нумы”, — говорит Луций, цитируя Плиния, — “Талл осмелился вызвать помощь Юпитера. Но, совершив ошибку в действии, погиб от удара грома”.^[1]

Проследив в прошлом познания о громе и молнии, какими обладали этрусские священнослужители, мы находим, что Тархон, основоположник теургии последних, желая предохранить свой дом от молнии, окружил его живой изгородью из белой брионии [352, кн. X, стих 346 и далее], вьющегося растения, обладающего свойством отводить молнии. Тархон жил задолго до осады Трои. Заостренный металлический громоотвод, которым мы, по-видимому, обязаны Франклину, по всей вероятности, является повторенным открытием. Существует много медалей, которые, как кажется, убедительно указывают, что этот принцип был известен в древние времена. Храм Юноны имел крышу, на которой было установлено какое-то количество заостренных лезвий сабель.^[1]

Если у нас нет почти никаких доказательств о том, что древние имели какие-либо ясные понятия обо всех свойствах электричества, то, во всяком случае, имеются сильные доказательства, что они были очень хорошо знакомы с самим электричеством

“Бен Дэвид”, — говорит автор “Оккультных наук”, — “утверждал, что Моисей обладал некоторыми познаниями об электрических явлениях”.

Берлинский профессор Хэт тоже такого мнения. Микаелис отмечает, что:

“Первое, нет никаких упоминаний, что молния когда-либо ударила в Иерусалимский храм в течение тысячи лет. Второе, по данным Иосифа [153, кн. V], крыша храма была покрыта целым лесом наконечников... из золота, очень острых. Третье, эта крыша сообщалась с пещерами в холме, на котором храм был расположен, трубами, соединенными с позолотою, которая покрывала весь храм снаружи, вследствие чего эти острия могли действовать как проводники”.^[1]

Аммиан Марцеллин, знаменитый историк четвертого века, автор, заслуживший высокую оценку за честное и точное изложение, сообщает нам, что

“Маги постоянно хранили в своих очагах огонь, который они волшебным образом добывали с неба” [59, кн. XXIII, часть VI].

В индийском “Аупнекхат” есть одно изречение, которое гласит:

“Знание огня, солнца, луны и молнии составляет три четверти знания Бога”.^[1]

Наконец, Салверт указывает, что в дни Ктезиаса

“Индия была знакома с применением громоотводов”. — Этот историк просто повествует, что — “железо, помещенное на дне фонтана... и изготовленное в виде меча острием вверх, как только его установили на место, обладало свойством отвращать грозу и молнию”.^[1]

Что может быть яснее?

Некоторые современные писатели отрицают факт, что на маяке александрийского порта было помещено большое зеркало с целью открывать приближение далеких кораблей с моря. Но прославленный Бюффон в это верил, так как он честно признается, что

“если зеркало действительно существовало, а я крепко верю, что оно существовало, то древним принадлежит честь изобретения телескопа” [354, 6 me. Mem., art. II].

Стивенс в своем труде о Востоке утверждает, что он обнаружил железные дороги в Верхнем Египте, колеи их были покрыты железом. Кэнова, Пауэрс и другие знаменитые скульпторы нашего века считают за честь для себя, если их приравнивают к Фидию древности, а строгое правдолюбие даже засомневается перед такой лестью.

Профессор Джовитт не верит повествованию об Атлантиде, изложенному в “Тимее”, а записи 8000 и 9000-летней давности кажутся ему древними мошенничествами. Но Бунзен говорит:

“В существовании воспоминаний и записей о великих событиях Египта, происходивших за 9000 лет до Христа, нет ничего невероятного, так как происхождение Египта относится к девятому тысячелетию до Христа” [74, т. IV, с. 462].

А как насчет первобытных циклопических укреплений древней Греции? Могут ли Тиренские стены, которые, по археологическим отчетам, “даже среди древних народов прослыли сооружениями циклопов” [355, т. XV, с. 320], считаться старше пирамид? Массы камня, — некоторые равны шестифутовому кубу, а самые малые из них таковы, что по словам Павсания, их не сдвинет упряжка быков, — уложены в стены плотной кладки толщиною в двадцать футов и высотою более сорока футов, и их постройку все еще приписывают расам людей, известным нашей истории!

Исследования Уилкинсона обнаружили тот факт, что многие изобретения, которые мы называем современными и кичимся, были доведены до совершенства древними египтянами. Недавно открытый германским археологом Эберсом папирус доказывает, что ни наши современные шиньоны, ни пудры, ни туалетные воды, ни зубные порошки не были секретом для египтян. Не один современный врач (даже из тех, кто объявляет себя “специализировавшимся по нервным болезням”) мог бы найти полезное, заглянув в “Медицинские книги Гермеса”, в которых содержатся предписания действительно терапевтической ценности.

Как мы уже видели, египтяне были выдающимися мастерами во всех областях. Они изготовляли такую высококачественную бумагу, что она не поддавалась разрушающему влиянию времени.

“Они вынимали сердцевину из папируса”, — говорит ранее упомянутый нами анонимный автор, — “рассекали и раскрывали волокна, расплющивая их известным им способом, и делали такую тонкую бумагу, как наша бумага сорта “фулскэп”, но только намного прочнее... Иногда они разрезали ее на ленты и склеивали вместе; много еще существует документов, написанных на такой бумаге”.

Папирус, найденный в гробнице мумии царицы, и другой, найденный в саркофаге “царской усыпальницы”, в Гизе, выглядят как тончайший лоснящийся белый муслин, и в то же время обладают прочностью самого лучшего телячьего пергамента.

“Долгое время ученые верили, что искусство изготовления папируса было введено Александром Великим (так же, как они ошибочно верили во многое другое), но Лепсий обнаружил свитки папируса в гробницах и памятниках двенадцатой династии; скульптурные картины из папируса позднее были обнаружены в памятниках четвертой династии, а теперь уже доказано, что искусство письма было известно и находилось в употреблении еще в дни Менеса, протомонарха”;

и таким образом, наконец, открылось, что умение писать египтян и их система письма были совершенны и полностью разработаны с самого начала.

Первым расшифровкам их вещих письмен мы обязаны Шампольону. Если бы не его вековой труд, мы до сих пор остались бы неосведомленными о значении всех этих живописных иероглифов, и современники до сих пор считали бы древних невежественными людьми, несмотря на то, что они в некоторых ремеслах и науках превосходили нас.

“Он был первым, обнаружившим, какое чудесное повествование египтяне могут рассказать тому, кто в состоянии читать их бесконечные рукописи и записи. Они оставили свои письмена везде, на каждом предмете, способном принять на себя иероглифы... Они вырезали, высекали и ваяли их на памятниках. Они выводили их на мебели, утесах, камнях, стенах, гробах, гробницах, так же, как на папирусах. Картины их каждодневной жизни в мельчайших деталях теперь раскрываются перед нашими изумленными взглядами неожиданным образом... Ничто из того, что знаем мы, не было пропущено древними египтянами... История Сезостриса показывает нам как хорошо он и его народ овладели искусством ведения войны. На картинах видно, какими грозными они были в бою. Они сооружали военные машины... Хорнер говорит, что через каждые из ста врат Фив выезжали 200 человек с конями и колесницами; последние были легкие по сравнению с нашими современными артиллерийскими запряжками”.

Кенрик описывает их в следующих выражениях:

“Короче говоря, все существенные принципы, которыми регулируется тяга повозок, отображены в военных колесницах фараонов, и нет ничего, что современная роскошь изобрела для удобства или украшения, чему нельзя было бы найти прототипов в памятниках восемнадцатой династии”.

Пружины — металлические пружины — были обнаружены в них, и, несмотря на их поверхностное описание в исследовании Уилкинсона, мы находим доказательства, что они служили для предохранения от тряски при слишком быстрой езде. В барельефах показаны некоторые рукопашные схватки и битвы, в которых мы можем проследить применение и обычаи в мельчайших деталях. Воины с тяжелым вооружением сражались в кольчугах; у пехоты были ватные туники и войлочные шлемы с металлическим покрытием для лучшей защиты. Мюратори, современный итальянский изобретатель, который несколько лет тому назад ввел в употребление “непробиваемые панцири”, шел по следам старинного изобретения, использовав, насколько мог, древний метод, подсказавший ему идею. Процесс превращения таких материалов, как картон, войлок и другие ткани, в непроницаемые для порезов и проколов каким-либо острием, материалы, в настоящее время числится среди утерянных искусств. Мюратори удалось изготовить такие войлочные панцири, но они были несовершенны и, несмотря на хваленые достижения современной химии, он не мог достать соответствующего препарата и потерпел неудачу.

Какого совершенства достигла химия и древние времена, можно судить по факту, сообщенному Вайреем. В своей диссертации он приводит пример, когда Асклепиадот, один из генералов Митридата, воспроизвел химическим путем вредные испарения священного грота. Эти испарения, подобно испарениям Кума, приводили служительницу-жрицу в пророческий экстаз.

Египтяне пользовались луками, обоюдоострыми мечами и кинжалами, дротиками, копьями и пиками. Легкое вооружение состояло из метательного оружия и пращей; воины колесниц действовали булавами и боевыми топорами; они были совершенны в операциях по ведению осады.

“Нападающие”, — говорит анонимный писатель, — “продвигались, образуя узкий длинный ряд, острие которого было защищено трехсторонней непробиваемой машиной, которую толкал перед собой, вроде катка, скрытый от взоров отряд воинов. У египтян были крытые подземные проходы с люками, системы лестниц, и искусство эскалада и военной стратегии было доведено ими до совершенства... Таран для разрушения стен был им знаком так же, как многое другое; будучи такими знатоками по каменоломням, они умели закладывать и подводить подкопы к стенам так, что они падали”.

Этот самый писатель говорит, что для нас безопаснее упоминать о том, что египтяне знали, чем о том, чего они не знали, так как каждый день приносит новые открытия о их чудесных познаниях:

“И если”, — добавляет он, — “мы обнаружили бы, что они пользовались пушками Армстронга, то этот факт не был бы более поразительным, чем многие уже открытые факты”.

Доказательством, что они были сильны в математических науках, служит тот факт, что те древние математики, которых мы чтим, как отцов геометрии, ездили обучаться в Египет. В цитате, приведенной мистером Пиблсом, профессор Смит говорит:

“Геометрические познания строителей пирамид начались там, где кончались познания Евклида”.

Уже до того, как Греция начала существовать, мастерства и науки египтян были созревшими и старыми. Топографию и уменья, связанные с геометрией, египтяне знали хорошо, и Иисус (Навин) после покорения Святой земли, по словам Библии, обладал достаточными познаниями, чтобы разделить земли. И как мог народ, настолько продвинувшийся в натуральной философии, как египтяне, не быть в одинаковой степени искусным в психологии и в духовной философии? Храм являлся рассадником высшей цивилизации и только он один обладал знанием магии, которая сама по себе являлась квинтэссенцией натуральной философии. В величайшей тайне преподавались оккультные силы природы, и самые чудесные исцеления осуществлялись в течение свершения мистерий. Геродот признает [356, кн. II, гл. 50], что все, что греки знали, они получили от египтян, в том числе даже отправление священнослужителя в храмах, и как следствие этого главные греческие храмы были посвящены египетским божествам. Мелампу, знаменитому целителю и предсказателю из Аргоса, приходилось применять свои лекарства “по способу египтян”, от которых он получил свои знания, каждый раз, когда он хотел, чтобы его лечение было особенно удачным. Он вылечил Ификла от импотенции и слабости при помощи железной ржавчины по указаниям Мантиса, его магнетического спящего, или оракула. Шпренгель приводит много удивительных примеров таких магических исцелений в своей “Истории медицины” (см. стр. 119).

Диодор в своем труде об египтянах говорит (кн. I), что Изида заслужила бессмертие, так как все народы на Земле являются свидетелями мощи этой богини, исцеляющей от болезней своим влиянием.

“Это доказано”, — говорит он, — “не россказнями, как у греков, но достоверными фактами”.

Гален отмечает несколько лечебных средств, хранящихся в больничных палатах храмов. Он также упоминает универсальное лекарство, которое в его время называли Изидой [357, кн. V].

Доктрины нескольких греческих философов, которые прошли обучение в Египте, выявляют глубокую ученость. Орфей, который, по словам Артапана, был учеником Моисея,^[1] Пифагор, Геродот и Платон обязаны своей философией тем же самым храмам, в которых священнослужители наставляли мудрого Солона.

“Антиклид повествует”, — говорит Плиний, — “что буквы были изобретены в Египте человеком по имени Менон за пятнадцать лет до царствования Форонея, самого древнего из греческих королей” [56, кн. VII, гл. 56].

Яблонский доказывает, что гелиоцентрическая система так же, как шарообразность Земли, была известна египетским священнослужителям с незапамятных времен.

“Эту теорию”, — добавляет он — “Пифагор взял у египтян, которые получили ее от брахманов Индии” [358, II, Пролог, 10].

Фенелон, прославленный архиепископ Камбрии, приписывает это знание Пифагору и говорит, что кроме преподавания своим ученикам, что земля круглая, он указал на существование антиподов, так как Земля населена повсюду; этот великий математик был первооткрывателем того факта, что утренняя и вечерняя звезда одна и та же. Если мы примем во внимание, что Пифагор жил приблизительно во время 16-ой Олимпиады, более 700 лет до Р. X., и преподавал эти факты в такой далекий период, то мы должны думать, что они были известны другим до него. Труды Аристотеля, Лаэрция и некоторых других доказывают, что он узнал от египтян о наклонении эклиптики, о звездном составе Млечного пути и отраженном свете Луны.

Уилкинсон, подкрепляемый другими авторами, говорит, что египтяне делили время и знали истинную длительность года и прецессию равноденствий. Путем регистрации восхода и захода звезд они постигли особые влияния, которые исходили в зависимости от положения и соотношения небесных тел, и поэтому их священнослужители были в состоянии предсказать метеорологические изменения с такою же точностью, как наши современные астрономы, и, в добавлении к этому, могли астрологировать по движениям звезд. Хотя трезвый и красноречивый Цицерон может быть частично прав в своем негодовании по поводу преувеличений вавилонских священнослужителей, которые “утверждают, что они сохранили на памятниках наблюдения, простирающиеся в прошлое на 470000 лет” [196], все же период, в котором древние достигли совершенства в астрономии, вне досягаемости современных исчислений.

Один писатель в одном из наших научных журналов говорит, что

“каждая наука во время своего роста проходит три стадии: первая — стадия наблюдений, когда многими умами в различных местах собираются и регистрируются факты. Затем наступает стадия обобщении, когда эти тщательно проверенные факты методически обрабатываются, систематически обобщаются и логически классифицируются, чтобы выводить из них законы, которые ими управляют. И, наконец, наступает стадия прогноза, когда эти законы применяются и по ним безошибочно предсказываются события с величайшей точностью”.

Если за несколько тысяч лет до Р. X. китайские и халдейские астрономы предсказывали затмения, то, пользовались ли они циклом Сароса или другими средствами, — факт от этого не меняется, — они достигли последней и высшей степени в астрономии — они пророчествовали. Если они в 1722 г. до Р. X. начертили зодиак с точным указанием занимаемых планетами мест во время осеннего равноденствия и притом с большой точностью, как доказал астроном профессор Митчелл, то они знали те законы, которые управляют “тщательно проверенными фактами”, и применили законы с такою же точностью, как наши современные астрономы. Кроме того, про астрономию говорят, что в нашем веке

“это единственная наука, которая достигла своей последней стадии... другие науки пока еще находятся в различных степенях роста; электричество в некоторых отраслях уже достигло третьей стадии, но во многих других еще находится в своем младенческом периоде”.^[1]

Это мы знаем по сердитым признаниям самих ученых, и по поводу этого у нас нет никаких сомнений в отношении девятнадцатого века, так как мы сами к нему принадлежим. Но не таково наше отношение к людям, жившим в дни процветания Халдей, Ассирии и Вавилона. О их степенях достижений по другим наукам мы ничего не знаем, за исключением того, что по астрономии они были равными нам, ибо они тоже уже достигли третьей и последней стадии. В своей лекции об “Утерянных искусствах” Уэнделл Филлипс очень художественно описывает ситуацию.

“Мы, кажется, воображаем”, — говорит он, — “что умрет ли знание вместе с нами или нет, но оно определенно началось с нас... У нас сложилась оценка сожаления, сочувствия и узости невежеству и мраку канувших в бездну прошлого веков”.

Чтобы иллюстрировать нашу собственную идею заключительною фразою этого любимого лектора, мы также можем сознаться, что мы взялись за писание этой главы, которая в некотором смысле прерывает наше повествование, чтобы осведомиться у наших ученых, уверены ли они, что они хвастают “в правильном направлении”.

Итак, мы читаем о народе, который, по словам некоторых ученых авторов,^[1] только что вышел из бронзового века и вступил в железный век:

“Если Халдея, Ассирия и Вавилон представляли собою огромную и вызывающую уважение античность, уходящую назад в бездну времен, то последовавшая за ними Персия тоже была не без чудес. Колонные залы Персеполиса были заполнены шедеврами искусства — резьбою, скульптурами, эмалями, алебастровыми библиотеками, обелисками, сфинксами, колоссальными быками. Экбатана в Мидии, прохладное место летнего пребывания персидских царей, было защищено семью окружающими стенами из вытесанных отполированных блоков, причем внутренние стены все более постепенно возвышались одна над другою; они были различных окрасок в астрологическом соответствии семи планет. Дворец имел крышу, покрытую серебряными черепицами; его балки были покрыты золотом. Ночью залы освещались многочисленными рядами масляных светочей. Декоративный сад со всею роскошью восточною монарха был расположен посреди города. Персидская империя, поистине была садом всего мира... В Вавилоне все еще оставались его стены; когда-то они тянулись более 60 миль по окружности и после трехсотлетнего опустошения и трех завоеваний сохранили высоту восьмидесяти футов. Были там развалины храма Бэла, облаками окруженного; на его вершине помещалась обсерватория, в которой вещие халдейские астрономы вели ночные общения со звездами, и еще там были остатки двух дворцов с их висячими садами, где высоко над землею росли деревья и сохранился поломанный остов гидравлической машины, подававшей воду из реки. В искусственное озеро с его обширным оборудованием из водоводов и шлюзов стекала вода растаявших снегов Армении; течение ее через город направлялось набережными Евфрата. Наиболее поразительным из всего был туннель, проложенный под руслом реки” [48, гл. I].

В своем труде “Первые следы человека в Европе” Альбрехт Мюллер предлагает в качестве выразительно-описательного имени века, в котором мы живем, название “века бумаги”, считая его самым лучшим. Мы не согласны с ученым профессором. По утвердившемуся в нас мнению, будущие поколения назовут наш век, в лучшем случае, веком латуни, а в худшем — веком альбаты (медноцинконикелевый сплав) или оройды (золотистый сплав меди и цинка).

Мысль нынешнего комментатора и критика по отношению учености древних ограничена и кружится вокруг экзотеризма храмов; его взор или не желает, или не способен проникать в торжественную внутренность храма древности, где иерофант давал наставления неофиту, как он должен рассматривать публичное богослужение в его истинном значении. Ни один мудрец древности не учил, что человек — царь всего творения и что звездное небо и мать-земля были сотворены лишь для него. Кто сомневается по поводу сказанного, может обратиться к “Магическим и философским наставлениям” Зороастра, где он найдет следующее подтверждение:

     “Не устремляй сознанья своего

     К земным пределам без конца и края;

     Не здесь отыщешь истины росток.

     Равно ход расчислить не пытайся,

     Законы выводя и собирая, светила солнца;

     Оное светило влекомо вечной волею Отца,

     Не ради нас, отринь и путь луны;

     Ей прихотливой движет неизбежность.

     Не ради нас творят движенья звезд”.^[1]

Довольно странное учение, чтобы исходить от тех, кого вообще принято считать почитателями и поклонниками солнца, луны и звездных полчищ в качестве богов. Так как величественная глубина наставлений магов находится за пределами досягаемости современной материалистической мысли, то халдейские философы вместе с невежественными массами обвиняются в сабианизме и в солнцепоклонстве.

Существовала громадная разница между истинным учением, которое преподавалось тем, кто показал себя достойным его, и государственной религией. Магов обвиняют во всякого рода суевериях, но вот что говорят “Халдейские оракулы:

      “Нет истины в полете вольном птиц,

      Как нет ее внутри невинной жертвы;^[1]

      Все это лишь игра воображенья,

      Основа для корыстного обмана;

      Беги от этого, коль хочешь рай познать,

      Где мудрость, справедливость и любовь

      В едино собраны” [360, 4].

Конечно, не суеверны те, кто предостерегает людей от “корыстного обмана”, и их нельзя обвинять в суеверии, и если они совершали деяния, которые кажутся волшебными, чудесными, то кто честно в состоянии отрицать, что они обладали знанием натуральной философии и наукой психологии в такой степени, которая неизвестна нашим ученым?

Чего только они не знали? Это хорошо установленный факт, что истинный меридиан был правильно установлен до того, как была построена первая пирамида. Они имели часы и циферблаты, чтобы измерять время; их кубит являлся установленной единицей мер длины, составляя 1,707 фута по английским мерам; по словам Геродота, у них также была известна единица веса; в качестве денег у них находились в обращении золотые и серебряные кольца, ценившиеся по весу; они с древнейших времен пользовались десятиричной и двенадцатиричной системами исчисления и хорошо знали алгебру.

“Как же иначе они могли”, — говорит один известный автор, — “орудовать такими огромными механическими силами, если бы они тщательно не изучили философии того, что мы называем механическими силами?”

Умение изготовлять полотно и тонкие ткани так же, как доказано, было отраслью их знаний, так как об этом говорит Библия. Фараон подарил Иосифу одеяние из тонкого полотна, золотую цепь и много других вещей. Египетское полотно славилось по всему миру. Все мумии закутаны в полотно, и это полотно прекрасно сохранилось. Плиний повествует о некоем одеянии, посланном за 600 лет до Р. X. царем Амазисом Линдусу, каждая нить которого состояла из 360 меньших нитей, скрученных вместе. Геродот (книга I) в своем описании Изиды и мистерий, совершаемых в ее честь, дает нам представление о “восхитительной мягкости носимого жрецами полотна”. Священнослужители носили башмаки, сделанные из папируса, и одежды из тонкого полотна, потому что эта богиня первая научила его употреблять, и таким образом, кроме того, что их называли “изиадами” или священнослужителями Изиды, их еще звали “линигера” или “носителями полотна”. Это полотно ткалось и окрашивалось в сверкающие яркие цвета, секрет которых также считается утерянным. На мумиях мы часто обнаруживаем весьма искусные вышивки; как обычные, так и бисерные, которыми украшались их одеяния; несколько таких можно увидеть в Булакском музее (Каир) — они непревзойденной красоты; изысканны их рисунки и труд огромен. Тонко разработанные и превозносимые гобелены кажутся грубой продукцией, если их сравнивать с некоторыми вышивками древнего Египта. Нам достаточно обратиться к книге “Исхода” в Библии, чтобы узнать, как искусно было мастерство израильских учеников египтян, проявившееся в украшении священного ковчега и скинии. Богослужебные облачения с их украшениями в виде “яблок из нитей и позвонков золотых”, также туммим или усыпанный драгоценными камнями нагрудник верховного жреца, по описанию Иосифа, были несравненной красоты и являлись результатами чудесного, удивительного мастерства. И еще мы обнаруживаем вне всякого сомнения, что свои обряды и церемонии, даже особое одеяние своих левитов евреи позаимствовали от египтян. Климент Александрийский весьма неохотно признает это; то же самое делают Ориген и другие отцы церкви, причем некоторые из них приписывают это совпадение ловкому трюку Сатаны, предвидевшему события. Астроном Проктор говорит в одной из своих книг:

“Замечательный нагрудник, носимый еврейским верховным жрецом, был непосредственно заимствован от египтян”.

Само название нагрудника “туммим”, очевидно, египетского происхождения, заимствованное Моисеем, как и остальное, ибо дальше на той же странице Проктор говорит, что

“В часто повторяющейся картине посмертного суда мы видим, что умершего египтянина ведет бог Гор, тогда как Анубис кладет на одну чашу весов сосуд, в котором якобы содержатся добрые деяния покойника; в другой чаше находится эмблема истины, изображение Тмей, богини истины, и все это имелось на судейском нагруднике”.

Уилкинсон в своем труде “Нравы и обычаи древних египтян” доказывает, что еврейское “туммим” есть форма множественного числа от слова “Тмей”.^[1]

Кажется, что все декоративные искусства были известны египтянам. Их ювелирные изделия из золота, серебра и драгоценных камней прекрасно изготовлены. То же самое можно сказать про их гранение, полировку; вделывание в оправу совершалось их гранильщиками в лучшем виде. Перстень, взятый с египетской мумии, если мне не изменяет память, был провозглашен самым лучшим шедевром ювелирного искусства на Лондонской выставке 1851 г. Их стеклянные имитации драгоценных камней намного превышают то, что выделывается в наше время; а про искусственный изумруд можно сказать, что имитация его доведена до совершенства.

В Помпее, рассказывает Уэнделл Филлипс, была найдена комната, полная стекла. Там было матовое стекло, оконное стекло, хрусталь и разнообразное цветное стекло. Католическим священникам, появившимся в Китае 200 лет тому назад, был показан стакан, прозрачный и бесцветный, который был наполнен изготовленною китайцами жидкостью, которая казалась бесцветной, как вода.

“Эту жидкость налили в стакан, а затем, когда смотрели через стакан, он казался наполненным рыбами. Жидкость из стакана выливали и снова повторяли опыт, и он казался опять наполненным рыбами”.

В Риме показывали кусок стекла, прозрачного стекла, который освещали, чтобы показать, что в нем нет ничего потайного, но в центре этого стекла имелась капля цветного стекла, приблизительно величиною с горошину, расцвеченная, как утка, и которую даже миниатюрная кисть не могла бы выполнить лучше.

“Очевидно, что эта капля жидкого стекла была отлита, так как нигде нет следов соединения. Это должно было быть проделано с большим нагревом, чем при процессе отжига стекла, так как этот процесс приводит к трещинам”.

В отношении их изумительного искусства имитировать драгоценные камни лектор упоминает “знаменитую вазу Генуэзского Собора”, которую в течение долгих веков считали сделанной из “монолитного изумруда”.

“Римско-католическая легенда гласит о ней, что она была одною из тех драгоценностей, которые царица Савская преподнесла Соломону, и что это была та подлинная чаша, из которой Спаситель пил на Тайной Вечере”.

Впоследствии было обнаружено, что это не изумруд, а имитация. И когда Наполеон привез эту вазу в Париж и передал на исследование в Институт, ученым пришлось признать, что это не был камень, но что это такое они не знают.

Далее, говоря об искусстве древних в металлических изделиях, тот же самый лектор повествует, что,

“когда англичане разграбили Летний дворец китайского императора, европейские художники изумлялись при виде изысканно разработанных металлических сосудов разного рода, намного превосходящих расхваленное искусство европейских мастеров”.

Африканские племена внутри страны давали путешественникам бритвы получше тех, которые у них имелись.

“Джордж Томпсон рассказал мне”, — добавляет он, — “что он видел, как один человек в Калькутте подбросил в воздух горсть шелка-сырца, а другой индус разрубил его на куски саблею из туземной стали”. — Он заканчивает удачным замечанием, что, — “сталь является величайшим триумфом металлургии, а металлургия — венец химии”.

Так и с расами древних египтян и семитов. Они добывали золото и отделяли его с величайшим искусством. Медь, свинец и железо были в изобилии вокруг Красного Моря.

В лекции, прочитанной в 1873 г. на тему “Пещерные люди Девоншира” У. Пенджелли, член Королевского общества, основываясь на данных некоторых египтологов, утверждает, что первое железо, которым пользовались египтяне, было метеорное железо, так как в самом древнем документе, где этот металл упоминается, он назван “камнем с неба”. Это наводит на мысль, что единственным железом, применявшимся в старину, было метеоритное железо. Так могло быть в начале периода, охватываемого нашими нынешними геологическими исследованиями, но до сих пор, пока мы не будем в состоянии с хотя бы приблизительной точностью вычислять возраст открываемых нами останков древности, кто может с уверенностью сказать, что мы не делаем ошибку на несколько сотен тысяч лет? Неблагоразумие догматизирования по поводу того, чего древние халдеи и египтяне не знали о рудодобыче и металлургии, было частично выявлено открытиями полковника Говарда Вайса. Кроме того, многие такие драгоценные камни, которые можно найти только в шахтах большой глубины, упоминаются у Гомера и в еврейских священных писаниях. Установлено ли учеными точное время, когда человечество впервые начало строить шахты? По словам доктора А. К. Хэмлина, в Индии мастерство златоковачей и гранильщиков алмазов практиковалось с “незапамятных времен”. Знали ли египтяне с отдаленнейших веков, как закалять сталь или же владели другим, более эффективным методом, чем нынешнее высекание скульптур из камня, — это загадка, перед которой стоят археологи. Как же иначе могли создавать такую художественную резьбу по камню и ваять такие скульптурные произведения, какие мы у них находим? Пусть критики выбирают любое из двух; по их мнению, египтяне пользовались весьма искусной закалкой или каким-либо другим средством для резьбы по сиениту, граниту и базальту, что в последнем случае, должно быть отнесено к длинному списку утерянных искусств.

Профессор Альбрехт Мюллер говорит:

“Введение в употребление бронзовых изделий в Европе можно приписать великой расе пришельцев из Азии около 6000 лет тому назад; пришельцев звали ариями или арийцами... Цивилизация Востока опередила цивилизацию Запада на многие века... Существует много доказательств, что значительной высоты культура уже существовала в самом начале. Бронза еще употреблялась, но также употреблялось железо. Гончарные изделия не только обрабатывались на гончарном станке, но и обжигались докрасна. Впервые встречаются изделия из стекла, золота и серебра. В одиноких горных местностях уже обнаруживается окалина и остатки железоделательных печей... Конечно, эту окалину иногда приписывают к результатам вулканической деятельности, но она встречается в местах, где никогда никаких вулканов не было”.

Но более всего искусство этого удивительного народа выявилось в умении приготовлять мумии. Никто, кроме тех, кто специально изучал этот процесс, не в состоянии оценить, сколько умения, терпения и знания требовалось для совершения этого неразрушимого труда, который занимал несколько месяцев. Требовалась и химия и хирургия. Мумии, если они остаются в сухом климате Египта, кажутся практически неразрушающимися. И даже если их перемещают после покоя, длившегося несколько тысяч лет, они не обнаруживают признаков изменений.

“Тело”, — рассказывает анонимный писатель, — “наполняли миррой, кассией и другими смолами и после этого пропитывали содой... Затем следовало удивительно искусное бинтование набальзамированного тела, проделываемое настолько искусно, что ныне современные профессиональные накладыватели повязок восхищаются его превосходством”.

Говорит доктор Грандвилл:

“Нет ни одной формы накладывания повязок в современной хирургии, значительно улучшенные формы которых нельзя бы обнаружить в бинтовании египетских мумий. Находят ленты полотна без единого скрепления, простирающиеся на 1000 ярдов в длину”.

Росселини в “Древнем Египте” Кенрика дает подобное же свидетельство об удивительном разнообразии и искусстве, с каким бинты накладывались и перемежались. Не было перелома в человеческом теле, которое не мог бы успешно вылечивать врач-священнослужитель тех далеких дней.

Кто только не помнит возбуждения, вызванного каких-нибудь двадцать пять лет тому назад открытием анестезии? Закись азота, серные и хлорные эфиры, хлороформ, “веселящий газ”, кроме различных других комбинаций, приветствовались страждущей частью человечества, как небесное благословение. Как обычно в таких случаях скромный доктор Гораций Уэлс, из Хартфорда, в 1844 г. был открывателем, а доктора Мортон и Джексон пожали на этом открытии лавры и выгоды в 1846 г. Анестезирующие средства были провозглашены “величайшим открытием, какое когда-либо было сделано”. И хотя знаменитый летеон Мортона и Джексона (состав серного эфира), хлороформ сэра Джеймса И. Симпсона и азотистый веселящий газ, введенный в употребление Колтоном в 1843 г., и Данхемом и Смитом, подверглись задержанию вследствие фатальных случаев, все же последнее обстоятельство не помешало тому, что теперь этих джентльменов считают благодетелями общества. Их успешно усыпленные пациенты иногда больше не просыпаются; но какое это имеет значение до тех пор, пока другие получают облегчение? Врачи нас уверяют, что теперь несчастных случаев происходит опасительно редко. Возможно, что это бывает потому, что благодетельные анестезирующие средства так скупо применяются, что половину времени не успевают оказывать своего воздействия, парализуя страждущего пациента всего лишь на несколько секунд, в его внешних движениях, причем, он испытывает такую же острую боль, как обычно. В целом, однако, хлороформ и веселящий газ являются благотворными открытиями. Но являются ли они, строго говоря, первыми анестезирующими средствами, какие когда-либо существовали? Диоскорид говорит о Мемфисском камне (lapis Memphiticus), и описывает его, как малый камешек — круглый, отполированный и весьма искрящийся. Будучи измельченным в порошок и приложенным в виде мази к той части тела, которую хирург собирается оперировать своим скальпелем или огнем, он предохраняет от боли только ту часть тела. В то же время это средство совершенно безвредно для организма пациента, который полностью сохраняет сознание во время операции, причем, это средство действует до тех пор, пока оно соприкасается с данной частью тела. Если это средство принять вовнутрь, смешав с водою или вином, всякое чувство страдания от боли совершенно прекращается.^[1] Плиний также дает полное его описание [56, кн. XXXVIII, гл. VII].

С незапамятных времен брахманы обладали секретами такой же ценности. Вдова, склонная к самопожертвованию путем самосожжения, называемого “сахамарания”, ничуть не боится боли, ибо самое свирепое пламя пожрет ее, не причинив ей никаких страданий. Священные растения, увенчивающие ее чело, когда ее поведут церемониально к погребальному костру; священный корень, вырытый в полуночный час на том месте, где Ганг и Юмка смешивают свои воды; натирание тела жертвы топленым маслом из молока буйволицы и священными маслами после того, как она искупалась во всей одежде со всеми украшениями, — являются магическими анестезирующими средствами. С их поддержкой она собирается расстаться со своим телом; три раза она обходит кругом своего огненного ложа; и после прощания ее бросают на мертвое тело ее мужа, и она оставляет этот мир без единого мгновения страданий. Миссионер-писатель, бывший очевидцем нескольких таких церемоний, рассказывает:

“На костер выливают полужидкое масло из молока буйволицы, оно моментально воспламеняется, и “опоенная” вдова быстро умирает от удушья еще до того, как пламя добирается до ее тела” [361, т. I, с. 358].

Ничего подобного, если только эта священная церемония проводится строго по правилам. Вдовы никогда не опаиваются в том смысле, как мы привыкли понимать это слово. Принимаются только предохранительные меры против физических мук — страшной агонии сгорания. Ее сознание остается ясным, как всегда, и даже более ясным. Она крепко верит в обещание будущей жизни, и весь ее ум сосредоточен на созерцании приближающегося блаженства — блаженства “свободы”, которое она вскоре достигнет. Обычно она умирает с улыбкой небесного блаженства на лице. И если кому-то предстоит страдание в час возмездия, то не ей, набожно преданной своей вере, но коварному брахману, который вполне осведомлен, что такой жестокий обряд не был никогда предписан.^[1] Что же касается жертвы, то после того как она сгорела, она становится сати — трансцендентной чистоты — и посмертно канонизируется.

Египет — родина и колыбель химии. Кенрик доказывает, что корень этого слова кеми или кем является названием этой страны [Псалмы, CV, 22]. Химия красок, должно быть, была хорошо известна в этой стране. Факты есть факты. Где же еще мы найдем таких художников, которые могут украсить стены неувядающими красками? Века после того, как наши пигмейские здания превратятся в пыль, и заключающие их в себе города станут бесформенными кучами кирпича с забытыми именами, — долго еще после этого будут стоять залы Карнака и Луксора (El-Uxor), и прекрасная фресковая живопись, несомненно, будет столь же свежа 4000 лет спустя, какою она была 4000 лет тому назад и какая она сегодня.

“Бальзамирование и фресковая живопись”, — говорит наш автор, — “не являлись случайными открытиями у египтян, но возникли из определений и умозаключений, как любой вывод Фарадея”.

Наши современные итальянцы хвастают своими этрусскими вазами и живописью; декоративные окаймления, находимые на греческих вазах, вызывают восхищение всех любителей древности; они приписываются грекам, тогда как в самом деле “они только копии египетских ваз”. Изображенные на них фигуры можно увидеть в любой день на стенах гробницы времен Аменхотеп I, то есть периода, когда Греции даже еще не существовало.

Где мы в наше время можем указать на что-либо, что можно сравнивать с высеченными в скалах храмами Ипсамбула в Нижней Нубии? Там можно увидеть сидячие фигуры высотою семьдесят футов, высеченные из утеса. Торс статуи Рамзеса II в Фивах обладает размерами 60 футов в плечах, а в других местах пропорционально. Рядом с такой титанической скульптурой наши скульптуры кажутся пигмеями. Египтяне знали железо, по меньшей мере, задолго до построения первой пирамиды, что происходило, по Бунзену, более чем 20000 лет тому назад. Доказательство этому пролежало скрытым многие тысячи лет в пирамиде Хеопса, пока полковник Говард Вайс не нашел его в виде куска железа в одном из блоков, куда, очевидно, его засунули в то время, когда приступили к постройке пирамиды. Египтологи приводят много указаний о том, что древние в доисторическое время были хорошо знакомы с металлургией.

“До сегодняшнего дня мы находим на Синае большие кучи шлаков, окалины от плавок”.^[1]

Металлургия и химия, практиковавшиеся в те дни, были известны, как алхимия, и составляли основу доисторической магии. Кроме того, Моисей доказал свое знание алхимической химии тем, что превратил золотого тельца в порошок, который затем рассыпал над водами.

Если мы теперь обратимся к мореходству, мы будем в состоянии доказать, основываясь на достоверных источниках, что Нехо II снарядил на Красном море флот и послал его на исследования. Этот флот отсутствовал более двух лет и вместо возвращения через Ваб-эль-Мандел, как обычно, вернулся обратно через Гибралтарский пролив. Геродот вовсе не поспешил, когда приписывал египтянам такие мореходные достижения.

“Они”, — говорит он, — “распространили слухи, что, когда возвращались домой, солнце восходило с правой стороны; вещь для меня невероятная”.

“И все же”, — продолжает автор вышеупомянутой статьи, — “это невероятное утверждение оказалось неопровержимым, что понятно каждому, кто огибал морем мыс Доброй Надежды”.

Таким образом доказано, что люди отдаленнейшей древности совершили подвиг, который, спустя много веков, был приписан Колумбу. Говорят, что на своем пути они только два раза бросали якорь; они посеяли кукурузу, пожали ее и с триумфом держали путь домой через Геркулесовы столбы и дальше по Средиземному морю.

“Были люди”, — добавляет он, — “гораздо более заслуживающие название “veteres”, чем римляне и греки. Греки, молодые в своих познаниях, трубили в трубы перед ними и призывали весь мир восхищаться их способностями. Старый Египет, поседевший в своей мудрости, настолько был полон сознания своих достижений, что не стремился вызывать восхищение и заботился о мнении легкомысленных греков не больше, чем мы заботимся о мнении каких-то островитян Фиджи”.

“О, Солон, Солон”, — сказал старейший египетский жрец этому мудрецу. — “Вы, греки, всегда как дети; у вас нет издревле установившихся мнений, нет дисциплин, выдержавших испытание временем!”

И, действительно, очень был удивлен великий Солон, когда жрецы Египта растолковали ему, как много богов и богинь греческого пантеона были замаскироваными богами Египта. Истину сказал Зонарас:

“Все это пришло к нам из Халдеи в Египет, и оттуда перешло к грекам”.

Сэр Дэвид Брюстер дает блестящее описание нескольких автоматов, и восемнадцатый век гордится этими шедеврами механического искусства, “игроком на флейте Вокансона”. Та малость положительной информации, которую нам удалось собрать по этому предмету от писателей древности, подтверждает веру в то, что ученые механики дней Архимеда (а некоторые из них жили значительно раньше великого сиракузца) никоим образом не были невежественнее или менее изобретательными, чем наши современные изобретатели. Архитас, уроженец Тарентума в Италии, наставник Платона и философ, выдающийся своими математическими достижениями и чудесными открытиями по практической механике, построил деревянного голубя. Должно быть, это был чрезвычайно хитроумный механизм, так как он летал, хлопал крыльями и значительное время держался в воздухе. Этот искусный человек, живший за 400 лет до Р. X., кроме деревянного голубя еще изобрел винт, подъемный кран и различные гидравлические машины [362, lib. X, cap. XIII].

Египет давил свой собственный виноград и делал вино. В этом нет ничего замечательного пока что, но он также варил собственное пиво и притом в больших количествах, — так продолжают утверждать наши египтологи. Рукопись Эберса доказывает, вне всякого сомнения, что египтяне потребляли пиво за 2000 лет до Р. X. Их пиво, должно быть, было крепкое и превосходное — как все, что они делали. Стекло вырабатывалось во всех его разновидностях. Во многих египетских скульптурах мы находим сцены стеклодутия и бутылки; во время археологических исследований обнаруживаются стаканы и изделия из стекла, и кажется, что они были очень красивы. Сэр Гарднер Уилкинсон говорит, что египтяне резали, обтачивали стекло, гравировали и обладали искусством вводить золото между двумя поверхностями стекла. Они производили стеклянные имитации жемчуга, изумруда и всех драгоценных камней с великим совершенством.

Точно также большинство древних египтян культивировало музыкальные искусства и хорошо понимали воздействие музыкальной гармонии, ее влияние на человеческий дух. В старейших скульптурах и в резных работах мы находим сцены, где музыканты играют на различных инструментах. Музыка применялась в отделе исцелений при храмах для лечения нервных расстройств. Мы находим многие памятники с изображениями оркестров, дающих концерт, причем дирижер отсчитывает время, хлопая в ладони, поэтому мы можем утверждать, что они знали закон гармонии. У них была священная музыка, домашняя и военная. Для концертов священной музыки употреблялись лира, арфа и флейта; для празднеств — гитара, одиночная или двойная, свирели и кастаньеты; войска в течение военной службы пользовались трубами, тамбуринами, барабанами и тарелками. Ими были изобретены различного рода арфы, например: лира, самбук и ашур; некоторые из них имели более 20 струн. Превосходство египетской лиры над греческой — установленный факт. Материал, из которого изготовлялись такие инструменты, очень часто был дорог и представлял собою редко встречаемое дерево; инструменты украшались прекрасной резьбой. Иногда они привозились из очень далеких стран; некоторые были расписаны, выложены перламутром и украшены цветною кожею. Как и мы, для струн они пользовались кетгутом. Пифагор учился музыке в Египте и сделал музыку предметом науки в Италии. Но египтян в древности считали самыми лучшими преподавателями музыки в Греции. Они знали в совершенстве, как извлекать гармоничные звуки из инструмента прибавлением к нему струн так же, как умножить ноты укорачиванием струн у его шейки, каковые знания свидетельствуют, что они далеко продвинулись в музыкальном искусстве. Говоря об арфах, обнаруженных в одной из гробниц Фив, Брюс заявляет, что они опрокидывают все высказывания, какие делались до сих пор по поводу состояния древней музыки и музыкальных инструментов на Востоке, и что они своей формой, украшениями, диапазоном представляют неоспоримое доказательство, более сильное, чем тысяча греческих цитат, что геометрия, черчение, механика и музыка достигли величайшего совершенства в то время, когда они были созданы, и что период, который мы считаем временем возникновения этих искусств, был только началом их нового возрождения.

На стенах дворца Аменхотепа II в Фивах этот царь изображен играющим в шахматы с царицей. Этот монарх царствовал задолго до Троянской войны. Известно, что в Индии играли в эту игру 5000 лет тому назад.

Что касается их познаний по медицине, то теперь, когда найдена одна из утерянных Книг Гермеса и переведена Эберсом, египтяне говорят сами за себя. Что они знали о кровообращении, видно по некоторым целительным манипуляциям жрецов, которые знали, как оттягивать кровь книзу, остановить на краткое время циркуляцию крови и т. д. Более тщательное изучение их барельефов, где изображены сцены, происходящие во врачебных залах разных храмов, — легко это докажут. У них были свои дантисты и окулисты, и ни одному доктору не разрешалось практиковать более, чем в одной специальности, что несомненно говорит в пользу мнения, что они теряли меньше пациентов, чем наши врачи теперь. Некоторые авторитеты также утверждают, что египтяне были первым народом, учредившим у себя суд присяжных заседателей; мы сами в этом сомневаемся.

Но египтяне не были единственным народом далеких эпох прошлого, чьи достижения отводят им такое выдающееся место перед потомством. Кроме других, чья история в настоящее время сокрыта мглою далекой древности, например, доисторических рас двух Америк, Крита, Трои, лакустриан, затонувшего материка легендарной Атлантиды, считающейся теперь мифом, — деяния финикийцев отмечают их печатью, характеризующей их почти как полубогов.

Автор статьи в “Национальном квартальном обозрении”, которого мы цитировали раньше, говорит, что финикийцы были самыми ранними мореходами в мире, что они основали большинство колоний по берегам Средиземного моря и совершали путешествия во все необитаемые земли. Они посещали арктические области, откуда привезли сведения о постоянном дне без ночей — сведения, которые Гомер сохранил для нас в “Одиссее”. Из Британских островов они ввозили в Африку олово, и Испания была их излюбленным местом для колонизации. Описание Харибды настолько точно соответствует описанию Мальстрема, что, по словам этого писателя, “трудно представить, что оно может иметь другой прототип”. Их исследования, кажется, велись по всем направлениям. Их паруса белели в Индийском океане так же, как в норвежских фиордах. Различные писатели приписывают им поселки в отдаленных местностях, тогда как все южное побережье Средиземного моря было занято их городами. Утверждают, что значительная часть Африканской территории была населена племенами, изгнанными Иисусом Навином и детьми Израиля. В то время когда писал Прокопий, в Мавританской Тингитане стояли колонны с финикийскими письменами следующего содержания:

“Мы те, кто бежали от разбойника Иисуса, сына Навина”.

Некоторые полагают, что эти закаленные мореплаватели по Арктическим и Антарктическим водам стали предками тех племен, которые построили храмы и дворцы Паленки и Уксмала, Копана и Арика.^[1] Брасье де Бурбург дает нам много сведений о поведении, обычаях, архитектуре и искусстве, и, особенно, о магии и магах мексиканцев древности. Он повествует нам, что баснословный герой и величайший из их магов, возвращаясь из долгого путешествия, посетил царя Соломона во время строения храма. Этот Вотан кажется идентичным со страшным Кецалькоатлем, который появляется во всех мексиканских легендах; довольно любопытно, что эти легенды поразительно напоминают библейские повествования евреев о хивитах, потомках Хета, сына Ханаана. Записи сообщают нам, что Вотан “снабдил Соломона наиболее ценными деталями, что касается людей, животных, растений, золота и драгоценного дерева страны Запада”, но категорически отказался что-либо сообщить о морском пути и способах достижения этого таинственного континента. Соломон сам рассказывает об этом собеседовании в своем “Повествовании о чудесах вселенной”, причем глава “Вотан” аллегорически фигурирует под именем “Змей мореходства”. Стивенс, проникнувшийся надеждами, “что будет найден ключ, более верный, чем розетский камень, при помощи которого можно будет прочесть американские иероглифы” [363, т. II, с. 457], говорит, что существует поверье, что потомки касиков и ацтекских подданных все еще живут в неприступных твердынях Кордильеров,

“в диких местах, куда никогда еще не проникал белый человек... живут там, как жили их отцы, воздвигая такие же здания... со скульптурными украшениями и штукатуркой; там обширные дворы и высокие башни с высокими лестницами; и эти потомки все еще вырезают на табличках из камня те же самые таинственные иероглифы”. — Он добавляет, — “Я обращаюсь к той обширной и неисследованной области, которую ни одна дорога не пересекает, и где моя фантазия рисует таинственный город, видимый с высочайшего хребта Кордильеров, — город непокоренных, никем непосещаемых и неисследованных туземных обитателей”.

Кроме того факта, что этот таинственный город на далеком расстоянии увидели некоторые отважные путешественники, нет никакой существенной невероятности в том, что он существует, так как никто не может сказать, что стало с местным населением, которое бежало от жадных разбойников Кортеса и Писарро? Доктор Чадди в своем труде о Перу рассказывает нам индейскую легенду о караване из 10000 лам, нагруженных золотом, чтобы внести выкуп за несчастного Инку. Движение каравана в Андах было приостановлено известием о смерти Инка, и все это огромное сокровище было умело захоронено так, что до сих пор никакого следа не найдено. Чадди так же, как и Прескотт и другие писатели, сообщает нам, что индейцы до сегодняшнего дня сохраняют свои древние традиции и касту священнослужителей; что они полностью подчиняются приказам правителей, ими самими избранных, и в то же время они номинально считаются католиками и перуанскими гражданами. Между ними по-прежнему в ходу магические церемонии, практиковавшиеся их предками, и происходят магические феномены. Они настолько непоколебимы в своей приверженности к прошлому, что кажется невозможным, чтобы не существовало какого-то центрального источника власти, который постоянно подкрепляет их веру, поддерживает в ней жизнь. Не может ли быть, что источник такой неумирающей веры лежит в том таинственном городе, с которым они поддерживают тайные связи? Или мы опять должны думать, что все вышесказанное нечто иное как “любопытное совпадение”?

Сообщение о таинственном городе было сделано Стивенсу некоим испанским Падре в 1838-39 гг. Этот священник поклялся Стивенсу, что он видел этот город своими собственными глазами и рассказал некоторые подробности, в истинность которых путешественник крепко верил.

“Будучи священником в небольшом селении близ развалин Санта Круз дел Квиче, он услышал о неизвестном городе, находясь в деревне Чаджул... Он был тогда молод и с большим трудом взобрался на оголенную вершину высочайшего хребта Кордильер. Достигнув высоты десяти или двенадцати тысяч футов, он взглянул на огромную равнину, простирающуюся до Юкатана и Мексиканского пролива, и увидел на далеком расстоянии большой город, занимающий большое пространство, с белыми башенками, блиставшими на солнце. Предание говорит, что нога белого человека никогда не вступала в город; что обитатели говорят на языке майя и знают, что чужеземцы завоевали всю страну; они убивают каждого белого человека, который пытается проникнуть на их территорию... У них нет денег; нет лошадей, скота, мулов или каких-либо других домашних животных, за исключением домашней птицы, а петухов они держат под землей, чтобы не слышно было их крика”.

Почти то же самое было рассказано нам лично около двадцати лет тому назад одним старым туземным священником, с которым мы встретились в Перу и с которым у нас установились деловые связи. Он прожил всю жизнь, напрасно пытаясь скрыть свою ненависть к завоевателям — “разбойникам”, как он их называл; и он признался, что он поддерживает дружбу с ними и с католической церковью только ряди своего народа, а в душе своей он — солнцепоклонник, каким он был всегда. В качестве “обращенного” туземца-миссионера он путешествовал, был в Санта Круз и, как он торжественно утверждал, посетил некоторых из своих родственников по подземному ходу, ведущему в таинственный город. Мы верим его рассказу, ибо человек, которому вскоре предстоит умереть, не станет изобретать пустых басен, а его повествование подтверждено также “Путешествием” Стивенса. Кроме того, нам известны еще два других города, которые совершенно неизвестны европейским путешественникам; тут дело не в том, что их обитатели очень желают оставаться в неизвестности, ибо люди из буддийских стран иногда их посещают. Но их города не занесены ни на европейские, ни на азиатские карты. Из-за слишком ретивых и предприимчивых христианских миссионеров и, возможно, еще и по другим более таинственным причинам то малое количество туземцев, которые знают о существовании этих двух городов, никогда о них не упоминают. Природа приготовила странные укрытия и сокровенные уголки для своих любимцев и, к сожалению, далеки те места от так называемых цивилизованных стран, где человек может поклоняться своему божеству так, как поклонялись его отцы.

Даже эрудированный и трезвомыслящий Макс Мюллер как-то бывает не в состоянии избавиться от совпадений. Они приходят к нему в виде самых неожиданных открытий. Например, мексиканцы, чье покрытое мраком происхождение, по законам вероятности, ничем не связано с арийцами Индии, тем не менее, подобно индусам, смотрят на лунное затмение, как на момент, когда “дракон проглатывает луну” [47, т. II, с. 269]. И хотя профессор Мюллер признает, что об исторических сношениях этих двух народов подозревал Александр фон Гумбольт, и он сам считает это возможным, все же, он добавляет,

“такие факты не должны быть результатом каких-либо исторических сношений. Как мы уже упоминали выше, происхождение аборигенов Америки есть спорный вопрос для тех, кто заинтересованы в установлении родства и передвижений народов”.

Несмотря на труд Брасье де Бурбурга и его тщательный перевод знаменитого “Пополь-Вуху”, авторство которого приписывается Икстлилксочитлу, исследователь древности после тщательного взвешивания его содержания остается в таком же мраке, как и до этого. Мы прочитали “Пополь-Вух” в его первоначальном переводе и также прочитали его обзор, сделанный Максом Мюллером, и из первого хлынул свет такой яркости, что нет ничего удивительного, что сухой скептический ученый был им ослеплен. Но поскольку автора можно судить по его произведениям, профессор Макс Мюллер не является предвзятым скептиком, и, кроме того, мало значительного ускользает от его внимания. Как же это теперь случилось, что человек с такой огромной и редко встречаемой эрудицией, которому привычно одним единым взглядом охватывать традиции, религиозные обычаи и суеверия народов, усматривающий малейшее сходство и уделяющий внимание мельчайшим деталям, как же он не придал никакого значения или даже не заподозрил того, что смиренный автор настоящего труда, не обладающий ни тренировкой ученого, ни эрудицией, усмотрел с первого взгляда? Каким ошибочным и необоснованным ни показалось бы многим это замечание, но нам кажется, что наука больше теряет, чем выигрывает от того, что она пренебрегает древней и даже средневековой эзотерической литературой или, вернее, тем, что от нее осталось. Тому, кто посвятит себя такому изучению, многие совпадения преобразуются в естественные результаты предшествующих, поддающихся демонстрированию причин. Мы думаем, что мы понимаем, в чем дело, когда профессор Мюллер признается, что

“время от времени... кажется, что видишь определенные периоды времени и вехи, но на следующей странице все опять только один хаос” [366, с. 327].

Разве не может быть, что этот хаос усиливается от того факта, что большинство ученых, направляя все свое внимание на историю, пропускают псе то, что они считают “смутным, противоречащим, волшебством, абсурдным”. Несмотря на ощущение, что тут “была основа благородных возвышенных концепций, которые теперь покрыты и искажены позднейшими наслоениями фантастической чепухи”, профессор Мюллер не может удержаться от приравнивания этой чепухи к “Сказкам тысячи и одной ночи”.

Мы далеки от смешной претензии критиковать столь достойного и заслуживающего восхищения за свою ученость профессора, как Макс Мюллер. Но мы не можем не сказать, что даже среди фантастической чепухи “Сказок тысячи и одной ночи” кое-что было бы достойно внимания, если бы оно помогало распутать какую-либо историческую истину. Гомеровская “Одиссея” по фантастической бессмыслице превосходит все сказки тысячи и одной ночи, вместе взятые; и все же несмотря на это, многие из этих мифов, как теперь доказано, оказались еще чем-то, а не только творением фантазии старого поэта. Ластригониане, которые пожрали спутников Улисса, теперь отождествлены с громадного роста каннибальским племенем, в далеком прошлом обитавшем в пещерах Норвегии.^[1] Путем новых открытий геология установила истинность некоторых утверждений Гомера, которые в течение многих веков считались поэтическим вымыслом. Постоянный день, при свете которого жили ластригониане, указывает, что они были обитателями Северного мыса, где все лето не заходит солнце. Норвежские фиорды в совершенстве описаны Гомером в его “Одиссее”, X, 110; а гигантский рост ластригониан доказан нахождением человеческих костей необычных размеров, обнаруженных в пещерах, расположенных близ этой области; геологи считают, что это кости расы людей, вымершей задолго до появления арийцев. Харибда, как мы уже видели, была опознана в Мальстреме, а передвигающиеся утесы [269, XII, 71] — в айсбергах арктических морей.

Если последовательные попытки сотворения человека, описанные в “Quiche Cosmogony”, не дают примеров для сравнения с некоторыми апокрифами еврейских священных писаний и каббалистическими теориями творения, то это, действительно, странно. Даже “Книга Яшер”, считающаяся грубой подделкой двенадцатого века, может дать более, чем один ключ, чтобы проследить связь между населением Ура Халдейского, где до дней Авраама процветала магия, и населением Центральной и Северной Америки. Божественные существа, “низведенные до уровня человеческой натуры”, не совершают чудес или трюков более странных и невероятных, чем чудеса Моисея и магов фараона, тогда как многие из них в точности сходны по своей натуре. И когда, кроме того, в добавление к последнему факту, мы обнаруживаем большое сходство между некоторыми каббалистическими терминами, общими для обоих полушарий, то тут должно быть нечто большее, чем просто случайное совпадение, чтобы объяснить это обстоятельство. Многие из таких фактов имеют общий корень происхождения. Повествование о двух братьях в Центральной Америке, которые, прежде чем отправиться в путь в Ксибалбу, “посадили каждый по тростнику в середине бабушкиного дома, чтобы она по их разрастанию или увяданию могла знать, живы ли они или мертвы” [47, с. 268], находит себе аналогию в поверьях многих стран. В “Народных сказаниях и преданиях” Захарова (Россия) можно найти подобное же повествование и проследить это верование в разных других легендах. И все же эти сказания попали в Россию задолго до того, как открыли Америку.

Узнавая в богах Стоунхенджа дельфийских и вавилонских богов ничуть не следует удивляться; Бэл и Дрэгон, Аполлон и Питон, Озирис и Тифон — все одно и то же под многими именами, и они путешествовали далеко и широко. Ирландский Бот-ал прямо указывает на своего греческого прародителя Бэтилос и канаанского Бет-эл.

“История”, — говорит X. дэ ла Виллемарк, — “которая в те далекие века не делала записей, может заявлять о своем незнании, но научное языковедение подтверждает данные филологии со все возрастающей достоверностью и снова соединяет вместе звенья одной цепи, едва не оборвавшейся между Востоком и Западом”.^[1]

Настолько же замечательно и открытие подобного сходства между мифами Востока и древними русскими сказаниями и преданиями, ибо вполне естественно искать сходства между верованиями семитических и арийских семейств. Но когда мы обнаруживаем почти полное тождество между характерными признаками Царевны Милитриссы с луною надо лбом, которая находится в постоянной опасности быть захваченной Змеем Горынычем (или Драконом), который играет такую выдающуюся роль во всех русских народных сказках; и обнаруживаем подобных же действующих лиц в мексиканских легендах, — до малейших деталей включительно, — то мы можем задержаться и спросить самих себя, нет ли здесь чего-то большего, чем простое совпадение.

Эта традиция о Драконе и Солнце, — иногда замененном Луною, — вызвала эхо в отдаленнейших частях всего мира. Это можно легко объяснить тем, что когда-то существовала единая всемирная религия поклонения солнцу. Было время, когда Азия, Европа, Африка и Америка были покрыты храмами, посвященными Солнцу и драконам. Священнослужители принимали имена своих божеств и, таким образом, традиции о них распространились сетью по всему миру:

“Бэл и Дрэгон всегда фигурировали вместе, и священнослужитель религии офитов обычно принимал имя своего бога” [355, т. XXV, с. 220].

Но все же, “если первоначальная концепция естественна и понятна... и ее распространение не должно быть результатом каких-либо исторических обобщений”, как говорит нам профессор Мюллер, то подробности настолько поразительно сходны, что мы не можем удовлетвориться до тех пор, пока эта загадка не будет полностью разгадана. Так как происхождение этого всеобщего символического поклонения сокрыто во тьме времен, то у нас гораздо больше шансов открыть истину прослеживанием этих преданий до самих их истоков. А где истоки? Кирхер приписывает происхождение религии офитов и поклонения солнцу, формы конических памятников и обелисков египетскому Гермесу Трисмегисту [355, т. XXV, с. 292]. Где же тогда, как не в герметических книгах, мы должны искать желаемую информацию? Можно ли поверить, что современные писатели могут знать больше или столько же о древних мифах и культах, чем люди, преподававшие их своим современникам? Ясно, что тут необходимы две вещи: первая, нужно найти нехватающие Книги Гермеса; вторая, нужен ключ к их пониманию, ибо одного чтения недостаточно. Если этого нет, то наши ученые предоставлены бесплодным спекуляциям, догадкам, так же, как наши географы, которые сейчас тратят свою энергию в напрасных поисках истоков Нила. Истинно, земля Египетская — второе обиталище тайны!

Не теряя времени на спор о том, был ли Гермес “Князем послепотопной магии”, как его называет де Мюссе, или допотопным, что гораздо более вероятно, одно можно сказать определенно: подлинность, надежность и полезность Книг Гермеса — или, вернее, того, что осталось от тридцати шести сочинений, приписываемых египетскому магу, — полностью признаны Шампольоном-младшим и подтверждены Шампольоном-старшим, который их упоминает. Если путем просмотра каббалистических трудов, которые все ведут свое происхождение из универсального хранилища эзотерических познаний, мы находим факсимиле многих так называемых чудес, сотворенных искусством магии, равно воспроизведенными Квише; и даже если во фрагментах, оставшихся от подлинного “Пополь-Вуха” имеется достаточно свидетельств, что религиозные обычаи мексиканцев, перуанцев и других американских народов были почти идентичны с религиозными обычаями древних финикийцев, вавилонян и египтян; и если, кроме того, мы обнаруживаем, что многие из их религиозных терминов имеют этимологически то же самое происхождение, то как мы можем не думать, что они являются потомками тех, чьи предки “убегали от разбойника Иисуса, сына Навина”?

“Нунец де ла Вега говорит, что Нин или Аймос Дзендалес был Нинус вавилонян” [368, с. 52].

Возможно, что до сих пор это могло быть совпадением, так как отождествление одного с другим покоится на слабых аргументах.

“Но известно”, — добавляет де Бурбург, — “что этому принцу, а по другим источникам его отцу Белу или Ваалу, воздавались, подобно Нину Дзендалесу, почести от подданных под видом змея”.

Последнее утверждение, кроме того, что оно фантастично, нигде в вавилонских летописях не подтверждается. Совершенно верно, что финикийцы изображали солнце в виде дракона. Но то же самое делали все другие народы, которые символизировали своих солнечных богов. Бел, первый царь ассирийской династии, был, — по данным Кастора и Евсевия, который его цитирует, — обожествлен, то есть его причислили к богам только “после смерти”. Таким образом, ни он сам, ни его сын Нинус или Нин не могли принимать подданных под видом змея, что бы ни делал Дзендалес. Бел, по мнению христиан, есть Ваал; а Ваал есть Дьявол с тех пор, как библейские пророки начали обозначать этим именем каждое божество соседа. Поэтому Бел, Нинус и мексиканский Нин являются змеями и дьяволами. И так как Дьявол, или отец зла, один и тот же в различных формах, то, под каким бы именем он ни появлялся — он есть Дьявол. Странная логика! А почему не сказать, что ассириец Нинус, изображаемый как муж и жертва честолюбивой Семирамис, был верховным жрецом и также царем своей страны, и что в качестве такового он носил на своей тиаре священные эмблемы дракона и солнца? Кроме того, так как священнослужитель вообще принимал имя своего бога, про Нинуса говорят, что он принимал своих подданных в качестве представителя змея-бога. Идея эта, главным образом, римско-католическая и мало что значит, как и все их выдумки. Если Нунец де ла Вега столь стремился установить родство между мексиканцами и библейскими поклонниками солнца и змея, то почему он не показал другого и более лучшего сходства между ними, без захода к ниневитянам и Дзендалям, без копыт и рогов христианского Дьявола?

Для начала он мог бы указать на “Хроники” Фуэнтеса королевства Гватемалы и на “Манускрипт” дона Жуана Торреса, внука последнего короля Квиче. Про этот документ говорят, что им владел лейтенант-генерал, назначенный Педро де Алварадо, и что в нем сказано, что сами толтеки произошли из дома Израилева, и что их отпустил Моисей, но впоследствии, после перехода через Красное море они впали в язычество. После этого, освободившись от своих спутников и под руководством вождя по имени Тануб, они пустились путешествовать из одного континента в другой и пришли на место, именуемое Семь пещер в королевстве Мексика, где они основали знаменитый город Тула и т. д. [363]

Если этому сообщению не было оказано больше доверия, чем оно заслуживает, то это просто вследствие того факта, что оно прошло через руки отца Френсиса Баскуэса, историка ордена святого Франциска, и это обстоятельство, выражаясь словами, употребленными де Мюссе, в связи с сочинением бедного расстриженного аббата Хака, “не рассчитано на усилие нашего доверия”. Но имеется нечто другое, настолько же значительное, если не более значительное, что, как видно, избежало фальсификации ревностных католических “падрес” и опирается, главным образом, на индейскую традицию. Один знаменитый царь тольтеков, чье имя упоминается в вещих легендах об Утатлане, разрушенной столице Индейского царства, носил библейское имя Валам Акан; первое имя явно халдейское и напоминает сразу же Валаама и его говорящего по-человечески осла. Кроме сообщения лорда Кингсбороу, который обнаружил поразительное сходство между языками ацтеков и евреев, многие фигуры на барельефах Паленки и идолы из терракоты, найденные в земле в Санта Круз дел Квиче, имеют на голове повязки с квадратной выпуклостью на них спереди на лбу, очень похожею на филактерии, носимые в старину еврейскими фарисеями во время молитвы и даже просто набожными евреями и доныне, в особенности евреями России и Польши. Но так как это может быть только нашей фантазией, мы не будем настаивать на подробностях.

По свидетельству древних, подтвержденному современными открытиями, мы знаем, что в Египте и в Халдее существовало много катакомб, причем некоторые из них простирались далеко. Наиболее прославленными из них были подземные святилища Фив и Мемфиса. Первые, начавшись на западной стороне Нила, простирались по направлению Ливийской пустыни и были известны, как Змеиные катакомбы или проходы. Вот там совершались священные мистерии kъklos аnбgkйs, “Неизбежного цикла”, более известного под названием “Цикла необходимости”, неумолимого приговора, ожидающего каждую душу после телесной смерти, когда она прошла суд в области Аменти.

В книге де Бурбурга, Вотан, мексиканский полубог, повествуя о своей экспедиции, описывает подземный ход, который тянется под землей и оканчивается у корней неба, добавляя, что этот подземный ход был змеиным ходом, “un ahugero de colubra”; и что его допустили туда лишь потому, что сам он был “сыном змея” или змеем [368, 53, 7-62].

Это действительно очень многозначительно, так как его описание змеиного хода является описанием древнеегипетского святилища, выше упомянутого нами. Кроме того, иерофанты Египта и Вавилона, вообще, титуловались “сыновьями бога-змея”, или “сыновьями дракона”; и не потому, — как хотел бы де Мюссе, чтобы читатели думали, — что они потомство Сатаны-инкуба, древнего змея Эдема, а потому, что в мистериях змей был символом мудрости и бессмертия.

“Ассирийский священнослужитель всегда носил имя своего бога”, — говорит Моверс [89, 70].

Друиды кельто-британских областей также называли себя змеями. “Я — Змей, Я — Друид!” — восклицали они. Египетский Карнак есть брат-близнец Карнаку Бретонскому, и последний Карнак означает “змеиная гора”. Драконтия когда-то покрывала поверхность земного шара, и эти храмы были посвящены дракону только потому, что он был символом солнца, которое, в свою очередь, было символом высочайшего бога — финикийского Элона или Элиона, которого Авраам признавал под именем Эл Элион.^[1] Кроме прозвища “змей”, их назвали “строителями”, “архитекторами”, ибо невероятное величие их храмов и памятников было таково, что даже теперь, рассыпавшиеся в прах их остатки “приводят в ужас математические вычисления современных инженеров”, — говорит Тальезин.^[1]

Де Бурбург намекает, что вожди, носящие имя Вотана, Кецаль-Коатля или бога-змея мексиканцев, являются потомками Хама и Канаана.

“Я — Хивим”, — говорят они. — “Будучи Хивимом, я происхожу из великой расы дракона (змея). Я сам змей, ибо я Хивим” [368, 51].

И де Мюссе, обрадовавшись, так как он сам честно верит в змеиный, вернее, дьявольский след, спешит объяснить:

“По мнению наших наиболее ученых комментаторов нашего Священного писания, чивим или хивим или хевиты происходят от Хета, сына Канаана, сына Хама... проклятого!” [100, 50]

Но современные исследования доказали с безупречной достоверностью, что вся генеалогическая таблица десятой главы “Книги Бытия” относится к воображаемым героям, и что заключительные стихи девятой главы мало чем лучше отрывка халдейской аллегории о Сисутрусе и мифическом наводнении, скомпилированной и приспособленной, чтобы соответствовать Ноевской схеме. Но предположим, что потомки этих канаанитов, “проклятые”, возмутились бы за незаслуженное оскорбление? Им было бы легко “перевернуть столы” и ответить на этот выпад, обоснованный на басне, фактом, доказанным археологами и исследователями символов — а именно, что Сет, третий сын Адама и предтеча всего Израиля предок Ноя, и предок “избранного народа” есть никто другой, как Гермес, бог мудрости, также называемый Тот, Тат, Сеф, Сет и Сат-ан; и что он, коме того, будучи рассматриваем в своем плохом аспекте, является Тифоном, египетским Сатаной, который также был Сет. Ибо для еврейского народа, чьи хорошо образованные люди рассматривают “Книги Моисея” так же, как Филон, или историк Иосиф, не иначе как аллегориями, это открытие мало значит. Но для христиан, которые, подобно де Мюссе, очень неразумно принимают библейские повествования как буквальную историю, это обстоит совсем по-другому.

Поскольку дело идет об установлении связей, мы соглашаемся с этим набожным писателем, и каждый день мы настолько же убеждены, что происхождение некоторых народов Центральной Америки может быть прослежено назад до финикийцев и Моисеевых израильтян, насколько мы убеждены в том, что впоследствии будет доказано, что последние упорно придерживались того же идолопоклонства — если это есть идолопоклонство — поклонения солнцу и змею, как и мексиканцы. Налицо библейское свидетельство, что двое из сыновей Иакова — Леви и Дан, а также Иуда, женились на женщинах канаанитов и поклонялись богам своих жен. Разумеется, каждый христианин будет протестовать против этого, но доказательство можно найти даже в переведенной Библии, как бы подчищена она ни была. Умирающий Иаков так описывает своих сыновей:

“Дан”, — говорит он, — будет змеем на дороге, аспидом на пути, уязвляющим пяту коня, так что всадник его упадет назад [то есть, он будет учить черной магии] ... На помощь твою надеюсь, Господи!” — О Симеоне и Леви этот патриарх (или Израиль) говорит, что они — “братия; орудия жестокости мечи их; орудия жестокости мечи их. В совет их да не внидет душа моя и к собранию их да не приобщится слава моя”. [Бытие, XLIX].

В подлиннике слова “их секреты” читаются — их Сод.^[1] А Сод было названием великих мистерий Ваала, Адониса и Вакха, которые все были солнечными богами и имели своим символом змея. Каббалисты объясняют аллегорию огненных змеев, говоря, что это было название, данное племени Левия, короче говоря, всем левитам, и что Моисей был главою содалов.^[1]

Несколько историков древности упоминают Моисея, как египетского священнослужителя. Мането говорит, что он был иерофант Хиерополиса и священнослужитель солнечного бога Озириса, и что его имя было Озарсиф. Те наши современники, которые принимают, как факт, что он “был обучен всей мудрости” Египта, должны также принимать правильное истолкование слова “мудрость”, которое известно по всему миру как синоним посвящения в тайны мистерий магов. Разве читателю Библии никогда не приходила в голову идея, что чужестранец, родившийся и воспитанный в иностранном государстве, не мог быть допущен — не будем уже говорить о допущении к последнему посвящению, к величайшей тайне изо всех — даже к тому познанию, каким обладало низшее жреческое сословие, прошедшее малые мистерии? В “Книге Бытия”, XLIII, 32, мы читаем, что ни один египтянин не мог садиться есть хлеб с братьями Иосифа, “потому что это мерзость для Египтян”. Но что египтяне были “обедавшим с ним (с Иосифом)”. Вышеизложенное доказывает два обстоятельства: 1) что Иосиф, каким бы он ни оставался в сердце своем, переменил, хотя бы внешне, свою религию, женился на дочери священнослужителя “идолопоклоннической” нации и стал египтянином. Иначе египтяне не стали бы есть с ним хлеб. И 2) что, следовательно, Моисей, если и не был египтянином по рождению, то стал таковым тем, что его допустили до сана священнослужителя и таким образом он являлся СОДАЛОМ. В заключение повествование о “медном змее” (Кадуцея Меркурия или Асклепия, сына солнечного бога Аполлона-Питона) становится логическим и естественным. Мы не должны забывать, что дочь фараона, которая спасла Моисея и усыновила его, названа Иосифом Термутис, а это имя, по данным Уилкинсона, есть название аспида, священной змеи Изиды;^[1] кроме того, про Моисея сказано, что он произошел из племени Леви. Каббалистические идеи о “Книгах Моисея” и о самом этом великом пророке мы изложим с большей полнотой во II томе этого труда.

Если Брасье де Бурбург и Шевалье де Мюссе так близко принимали к сердцу идею проследить тождественность мексиканцев с канаанитами, они могли бы найти гораздо лучшие и веские доказательства, чем выставление обоих в качестве “проклятых” потомков Хама. Например, они могли бы указать на Наргала, халдейского и ассирийского главу магов, (Раб-Маг), и на Нагала, верховного колдуна мексиканских индейцев. Оба названия являются производными от Нергал-Сарезера, ассирийского бога; и оба обладают теми же способностями или силами иметь прислуживающего демона, с которым они полностью отождествляются. Халдейский и ассирийский Наргал держал своего демона в виде какого-нибудь животного, считающегося священным, внутри храма; индейский Нагал держит своего где только может — в соседнем озере или лесу, или дома в виде домашнего животного [369, с. 135-574].

Мы нашли, что газета “Католический мир” в одном из недавних номеров горько жалуется, что старый языческий элемент у туземных обитателей Америки до сих пор не совсем еще умер в Соединенных Штатах. Даже там, где племена уже давно находятся под заботой христианских учителей, даже там втайне отправляются языческие обряды, и тайное язычество, или змеепоклонство, процветает поныне, как и в дни Монтесумы. Там сказано:

“Змеепоклонство и поклонение-вуду”, — как газета называет эти две странные секты, — “являются настоящим поклонением дьяволу. В докладе, адресованном Кортесу в 1812 г.. Дон Педро Баптиста Пино сообщает: “Все пуэблос имеют свои артуфас — так туземцы называют свои подземные помещения с одной единственной дверью, где они собираются, чтобы пировать и производить совещания. Эти помещения являются храмами... и их двери для испанцев всегда закрыты”.

“Обитатели этих пуэблос, несмотря на власть, какую религия над ними имеет, не могут забыть и части тех верований, которые были им переданы, и которые они тщательно передадут своим потомкам. Отсюда у них то обожание, какое они оказывают солнцу, луне и другим небесным телам, то уважение, с каким они относятся к огню и т. д.”

“Кажется, что главы пуэбло являются в одно и то же время священнослужителями; они выполняют различные простые обряды, по которым в них призывают власть солнца и Монтесумы, а также власть и силу (по некоторым отчетам) Великого Змея, на которого, по приказу Монтесумы, они должны смотреть как на жизнедателя. Также они совершают богослужения, когда надо вымаливать дождь. Существуют произведения живописи, изображающие Великого Змея вместе с несчастным красноволосым человеком, якобы Монтесумой. В 1845 г. в пуэбло Лагуна имелся грубый идол, похожее изображение Монтесумы, представляющее одну только голову”.^[1]

Полное тождество обрядов, церемоний, традиций и даже имен божеств между мексиканцами, древними вавилонянами и египтянами является достаточным доказательством, что Южная Америка была заселена колонией, которая таинственным образом переправилась через Атлантический океан. Когда? В какой период? По этому вопросу история молчит; но те, кто считают, что нет освященного веками предания без некоторого осадка истины на его дне, верят в предание об Атлантиде. Существует рассеянная по всему миру горсточка вдумчивых одиноких исследователей, которые проводят свои жизни, оставаясь незамеченными, далекими от шума внешнего мира, и изучают великие проблемы физической и духовной вселенной. Они имеют свои тайные летописи, в которых сохраняются плоды ученых трудов длинного ряда отшельников, наследниками и продолжателями дела которых они являются. Познания их древних предков, мудрецов Индии, Вавилонии, Ниневии и царственных Фив; легенды и традиции с комментариями на них Солона, Пифагора и Платона из мраморных залов Гелиополиса и Сайза, традиции, которые в их время уже казались чуть просвечивавшими через мглистую завесу прошлого, — все это и еще гораздо более занесено на неразрушающиеся пергаменты и передается с огромнейшей заботой от одного адепта другому. Эти люди верили в повествование об Атлантиде, они знали, что это не басня, и утверждали, что в различные эпохи прошлого, огромные острова и даже материки существовали там, где теперь бушуют лишь пустынные водные пространства. В их потонувших храмах и библиотеках археолог нашел бы, если бы он мог исследовать, материалы, чтобы заполнить пробелы в том, что представляем себе, как историю. Говорят, что в отдаленную эпоху путник мог пересечь то, что теперь является Атлантическим океаном, почти во всю длину по суше, переезжая лишь на лодках с одного острова на другой, где в то время существовали лишь узкие проливы.

Наше подозрение, касающееся цис-атлантических и трансатлантических рас, усиливается после прочтения чудес, сотворенных Кецалькоатлем, мексиканским магом. Его жезл, должно быть, близкая родня традиционному сапфировому жезлу Моисея, жезлу, процветшему в саду Рагуэл-Йетро, его тестя, и на котором было выгравировано священное непроизносимое имя. Эти “четыре человека”, описанные как реальные четверо предков человеческой расы, “которые не были ни зачаты богами, ни рождены женщинами”, “но сотворение которых было чудом, сотворенным Творцом”, и которые были сотворены после того, как три попытки создать людей потерпели неудачу, равно дают несколько поразительных подобий в эзотерических толкованиях герметистов;^[1] они также неоспоримо напоминают нам четверых сыновей божиих египетской теогонии. Кроме того, каждый придет к заключению, что подобие этого мифа повествованию, изложенному в “Книге Бытия”, бросится в глаза даже поверхностному наблюдателю. Эти четыре предка “могли рассуждать и говорить, зрение их было безгранично, и они сразу узнавали все” [366]. Когда “они возносили благодарность Творцу за свое существование, боги испугались, и они выдохнули облако на глаза людей, чтобы они могли видеть только на определенном расстоянии и не были бы похожи на самих богов”. Это имеет прямое отношение к фразе из “Книги Бытия”: “Вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни” и т. д. И еще: “В то время, когда они спали, Бог дал им жен” и т. д.

У нас нет ни малейшего намерения непочтительно подсовывать идеи тем, кто настолько мудры, что не нуждаются ни в каких намеках. Но мы не должны забывать, что подлинные трактаты по древней магии халдейского и египетского происхождения не разбросаны по публичным библиотекам и распродажам аукционистов. Что таковые существуют, это факт, известный многим исследователям сокровенного знания. Не имеет ли величайшего значения для каждого, изучающего древность, чтобы хоть поверхностно ознакомиться с их содержанием?

“Четверо предков человеческой расы”, — добавляет Макс Мюллер, — “кажется, имели долгую жизнь, и когда, наконец, настало время умирать, они исчезли таинственным образом и оставили своим сыновьям то, что называется сокровенное величие, которое никогда не должно открываться человеческими руками. Что это было, мы не знаем”.

Если здесь нет никакой связи между этим сокровенным величием и сокровенной славой халдейской Каббалы, которая, по преданию, оставлена Енохом после его таинственного вознесения, то мы не должны верить ни одному косвенному доказательству. Но, возможно, что эти четыре предка из киче-расы просто символизируют в своем эзотерическом значении четыре последовательных прародителей людей, упомянутых в “Книге Бытия”, гл. I, II и VI? В первой главе первый человек двуполый — “мужским и женским сотворил он их” — что соответствует гермафродитным божествам последующих мифологий; второй, Адам, сделанный из “праха земного”, однополый и соответствует “сынам Божиим” из главы VI; третьи по счету — великаны, или нефилим, на которых в Библии только намекается, но подробнее объяснено в другом месте; четвертые — родители людей, чьи дочери были красивы.

Пользуясь признанными фактами, что уже с отдаленнейших времен у мексиканцев были свои маги; что это же самое замечание приложимо ко всем древним религиям мира; что сильное сходство преобладает не только в формах их церемониальных богослужений, но даже в самих названиях, употребляемых для обозначения некоторых магических орудий, и, наконец, если все другие путеводные нити, в соответствии с научными выводами, окажутся несостоятельными (так как некоторые из них будут поглощены бездонной пропастью совпадений), то почему бы нам не обратиться к великим авторитетам по магии и не посмотреть, нет ли под этой “порослью фантастической чепухи” глубокого подслоя истины? Мы не хотим, чтобы нас неправильно поняли. Мы вовсе не отсылаем ученых к Каббале или к книгам по герметизму, чтобы они изучали магию, но направляем их к авторитетам по магии, чтобы открыть материалы для истории и науки. У нас нет ни малейшего помысла, чтобы навлекать на себя гневные поношения академиков неблагоразумным поведением подобно бедному де Мюссе, когда он пытался навязать им, чтобы они прочли его демонологические “Мемуары” и взялись за исследование Дьявола.

“Повествование Бернала Диаца де Кастила”, одного из последовавших за Кортесом, дает нам некоторое понятие о чрезвычайной утонченности и уме народа, который они победили. Но это описание слишком длинное, чтобы приводить его здесь. Достаточно сказать, что ацтеки оказались более, чем в одном только отношении схожими с египтянами по цивилизации и утонченности. У обоих народов магия или сокровенная натурфилософия культивировалась в высочайшей степени. Добавим к этому, что Греция, “последняя колыбель искусств и науки”, и Индия “колыбель религий”, изучали и продолжают изучать ее и практиковать — и кто отважится дискредитировать ее и ее достоинство как предмета изучения, и ее глубину, как науки?

Никогда не было и не может быть больше, чем одна универсальная религия, ибо может быть только одна истина о Боге. Подобно огромной цепи, верхний конец которой, альфа, остается незримо эманирующим из божества, — находящегося в statu abscondito во всех примитивных теологиях, — она окружает наш земной шар по всем направлениям; даже самого темного уголка она не оставляет непосещенным до того, как другой конец ее, омега, вернется обратно на свой путь, чтобы быть опять принятым обратно туда, откуда он сперва эманировал. На эту божественную цепь нанизан экзотерический символизм всех народов. Разнообразие их форм не в силах повредить их сущности, и под разными идейными типами материальной вселенной, символизируя оживляющие ее начала, нетленный нематериальный образ духа сущего, руководящего ими, остается тем же самым.

Настолько, насколько человеческий разум в состоянии углубиться в постижение духовной вселенной, в ее законы и силы, последнее слово было произнесено века тому назад; и если идеи Платона могут быть упрощены ради более легкого понимания, то дух их субстанции не может быть ни переделан, ни удален без нанесения вреда истине. Пусть человечество ломает голову еще тысячи лет; пусть богословие смущает веру и искажает ее, силою навязывая непостижимые догмы в метафизике; пусть наука подкрепляет скептицизм, разрушая шатающиеся остатки духовной интуиции в человечестве своими демонстрациями своей непогрешимости, вечная истина никогда не может быть разрушена. Мы находим последние возможные на человеческом языке выражения в персидском Логосе, Хоновере или в живом проявленном Слове Бога. Зороастрийский Енох-Верихе тождествен с иудейским “Я есьм”; и “Великий Дух” бедного необразованного индейца есть проявленный Брахма индийского философа. Один из последних, Чарака, индийский врач, про которого говорят, что он жил за 5000 лет до Христа, в своем трактате о происхождении всего, трактате, называемом “Юса”, красиво выражается:

“Наша Земля, подобно всем светящимся небесным телам, которые нас окружают, есть только один атом огромного Целого, о котором мы высказываем мало понимания, называя его — Бесконечное”.

“Есть только один свет, и есть только одна тьма”, — гласит сиамская пословица. Demon est Deus inversus, — Дьявол есть тень Бога, гласит универсальная каббалистическая аксиома. Мог бы существовать свет, если бы не было первичной тьмы? И разве сияющая солнечная вселенная сперва не протягивала своих младенческих рук из пеленок темного и мрачного хаоса? Если христианская “полнота Того, Кто наполняет все и вся” является откровением, то должны также допустить, что если существует дьявол, то он должен быть включен в эту полноту и быть частью того, что “наполняет все и вся”. С незапамятных времен пытались люди оправдать, обелить божество и отделить Его от существующего зла, и эта цель была достигнута древней восточной философией основанием theodikй; но их метафизические воззрения на падшего духа никогда не были искажены созданием антропоморфической личности Дьявола, как это впоследствии было сделано ведущими светилами христианского богословия. Личного беса, противодействующего божеству и препятствующего человечеству на его пути к совершенству, следует искать только на земле среди человечества, но не в небесах.

Таким образом получается, что все религиозные памятники старины, в какой бы они стране и в каком бы климате они ни находились, являются выражениями одних и тех же мыслей, ключ к которым находится в эзотерической доктрине. Без изучения последней, напрасны будут старания разгадать тайны, веками хранящиеся в храмах и развалинах Египта, Ассирии, Центральной Америки, Британской Колумбии и Нагкон-Ват Камбоджи. И хотя эти храмы были построены различными народами, и ни один из этих народов веками не имел сношений с другими народами, то также несомненно, что все они были запланированы и построены под непосредственным наблюдением священнослужителей. И духовенство всех народов, хотя и совершало обряды и церемонии, которые могли внешне отличаться друг от друга, очевидно, было посвящено в те же самые традиционные мистерии, в которых учили по всему миру.

Чтобы дать возможность лучшего сравнения между образцами доисторической архитектуры, находимыми в наиболее противоположных точках планеты, нам нужно только указать на грандиозные индийские развалины Эллора в Деккане, мексиканские Чичен-Ица на Юкатане, и еще более величественные руины Копана в Гватемале. Они представляют такие черты сходства, что кажется невозможным избегнуть убеждения, что они были построены людьми, движимыми одними и теми же религиозными идеями, и что эти люди достигли равного уровня в высокой цивилизации, в искусствах и науках.

Вероятно, нет на всем нашем земном шаре более впечатляющей массы руин, чем Нагкон-Ват — диво и загадка для европейских археологов, которые отваживаются посетить Сиам. Иногда мы говорим “Руины”, но навряд ли это выражение правильно, так как нигде в мире нельзя найти здания, которые, несмотря на невероятную древность, так хорошо сохранились, как Нагкон-Ват и развалины великого храма Ангкортом.

Сокрытый далеко в провинции Сиамрап — Восточного Сиама — среди роскошнейшей тропической растительности, окруженный почти непроницаемыми лесами пальм, какао-деревьями и орешником бетеля,

“чудесный храм прекрасен и романтичен так же, как и впечатляющ и величествен”, — говорит мистер Винсент, недавний путешественник [371, с. 209]. “Мы, кому повезло жить в девятнадцатом веке, привыкли хвастать совершенством и превосходством нашей современной цивилизации, величием наших достижений в науке, искусстве, литературе и тому подобное, по сравнению с теми, кого мы называем древними; но мы все же вынуждены признать, что они далеко превзошли наши недавние свершения во многом, и особенно заметно в области изящных искусств — в живописи, архитектуре, скульптуре. Мы только что осматривали наиболее чудесный образец двух последнейших, ибо по стилю, красоте архитектуры, прочности постройки, великолепию тонко разработанной резьбы и скульптуры великий Нагкон-Ват не имеет равных — нет у него соперника в наши дни. Первое впечатление от него потрясающе”.

Таким образом, мнение еще одного путешественника добавлено ко многим предшествующим, включая археологов и компетентных критиков, которые полагали, что руины прошлого египтян не заслуживают, чтобы их воспевали больше, чем Нагкон-Ват.

По нашему плану, мы предоставим более беспристрастным критикам, чем мы сами, описать это место, так как в труде, открыто провозгласившем цель реабилитации древних, свидетельство такого энтузиаста, как автор этой книги, может быть поставлено под вопрос. Тем не менее, мы видели Нагкон-Ват при чрезвычайно благоприятных обстоятельствах и поэтому можем засвидетельствовать общую правильность описания Винсента. Он рассказывает:

“Мы вступили на огромную мостовую, по сторонам лестниц которой стояли огромные грифоны, каждый высечен из единой цельной глыбы камня. Мостовая тянется на... 725 футов в длину и вымощена камнями по четыре фута в длину и два в ширину. По обеим сторонам ее находятся искусственные озера, питаемые родниками; каждое озеро занимает около пяти акров... Внешняя стена Нагкон-Ват (города монастырей) охватывает площадь в полмили в длину и полмили в ширину с воротами... которые покрыты прекрасной резьбой, изображающей богов и драконов. Фундаменты высотою в 10 футов... Все здание целиком, включая и крышу, построено из камня, но без цемента, и так тесно камни приложены одно к другому, что даже теперь места их соединений едва заметны... Форма здания продолговатая около 796 футов в длину и 588 в ширину; в то время как высочайшая центральная пагода возвышается на 250 с лишним футов над землей; четыре других по углам двора каждая имеет высоту 150 футов”.

Выделенные нами строчки многозначительны для путешественников, которые отметили и восхищались такой же самой каменной кладкой в развалинах Египта. Если не те же рабочие-каменщики клали здания в обоих странах, то мы, по меньшей мере, должны думать, что секрет этой несравненной кладки стен был известен архитекторам всех стран.

“Пройдя, мы поднимаемся на платформу... и входим в самый храм через обставленный колоннами портик, фасад которого покрыт прекрасными барельефами, изображающими древнемифологические сцены. От порога по обеим сторонам идет коридор, образуемый двумя рядами колонн, высеченных от основания до верху из цельных глыб; храм покрыт овальной формы крышей, покрытой резьбой и рядом скульптурных изображений по внешней стене. Эта галерея скульптур, которая образует экстерьер храма, состоит приблизительно из полмили беспрерывных картин-барельефов, высеченных на плитах камня-песчаника в шесть футов в ширину; на них изображены сцены, взятые из индийской мифологии, из Рамаяны — санскритской эпической поэмы Индии, состоящей из 25000 стихов, описывающими подвиги бога Рамы, сына царя Айодхьи. Графически изображена борьба царя Цейлона и Ханумана,^[1] обезьяньего бога. Арка этого коридора построена без замковых камней. На стенах скульптурные изображения 100000 отдельных фигур. Одна картина из “Рамаяны” ... занимает 240 футов стены... В Нагкон-Ват было насчитано 1532 колонны, а среди всех развалин Ангкора... такое громадное количество, как 6000, причем почти все они высечены из единой цельной глыбы и отделаны красивой резьбой...

Но кто построил Нагкон-Ват? и когда он был построен? Ученые люди пытались прийти к выводам по этим вопросам путем изучения его конструкции и, в особенности, орнаментации”, — но это ничего не дало. — “Туземные камбоджийские историки”, — добавляет Винсент, — “насчитывают 2400 лет со времени построения храма... Я спросил одного из них, как долго Нагкон-Ват строился... “Никто не может сказать, когда... Я не знаю; или он выскочил из земли, или его построили великаны, а может быть — ангелы”... — был ответ”.

Когда Стивенс спросил туземных индейцев: “Кто построил Копан?.. какой народ начертал иероглифические надписи, высек эти изящные фигуры и резьбу, эти эмблематические знаки?” — в ответ звучало тупое “Quien Sabe?” — кто знает! “Все — тайна; темная непроницаемая тайна”, — пишет Стивенс.

“В Египте колоссальные скелеты гигантских храмов стоят во всей наготе в пустыне. Здесь же необозримый лес обволок руины, скрыв их от взоров” [363, т. I, с. 105].

Но там, вероятно, имеются многие обстоятельства, кажущиеся пустяковыми археологу, незнакомому с “пустыми фантазиями” старинных легенд и поэтому пропущенными без внимания; иначе открытие могло бы дать новое направление мыслей исследователям. Одним из таких неизменных обстоятельств является обязательное присутствие обезьян в египетских, мексиканских и сиамских храмовых развалинах. Египетские киноцефалы принимают те же позы, что и индийский и сиамский Хануман; и среди скульптурных фрагментов Копана Стивенс обнаружил остатки колоссальных обезьян или бабуинов,

“весьма напоминающих по очертаниям и внешности четырех чудовищных животных, которые когда-то стояли перед обелиском, у его основания в Луксоре, теперь — в Париже,^[1] и которым, под названием киноцефалов, поклонялись в Фивах”.

Почти во всех буддийских храмах имеются идолы в виде обезьян, и некоторые люди держат в домах белых обезьян, чтобы “отогнать злых духов”.

“Была цивилизация”, — пишет Луи де Карне,^[1] — “в том сложном значении, какое мы придаем этому слову, распространена среди древних камбоджийцев, на что, кажется, их великие совершения в архитектуре указывают? Век Фидия был веком Софокла, Сократа и Платона; Микеланджело и Рафаэль появились вслед за Данте. Существуют блестящие эпохи, в течение которых человеческий разум, развиваясь по всем направлениям, торжествует во всем и создает шедевры, которые возникают из одного и того же вдохновения”. “Нагкон-Ват”, — заключает Винсент, — “должен быть приписан другим, а не камбоджийцам. Но кому?.. Нет достоверных преданий; все только нелепые басни или легенды”.

Последнее выражение в последнее время стало чем-то вроде ходячей поговорки в устах путешественников и археологов. Когда они находят, что никакой путеводной нити нельзя достать, если ее нельзя найти в народных легендах, они отворачиваются разочарованные, и окончательный приговор не произносится. В то же время Винсент приводит цитаты писателя, который говорит, что эти развалины “настолько же впечатляющи, как развалины Фив или Мемфиса, но более таинственны”. Моухот думает, что они были воздвигнуты “каким-либо древним Микеланджело” и добавляет, что Нагкон-Ват “величественнее, чем что-либо, оставленное нам Грецией или Римом”. Далее Моухот это здание опять приписывает к каким-то потерявшимся племенам Израиля; в этом мнении его поддерживает Мише, Французский епископ Камбоджи, который признается, что он поражен “еврейским типом лиц многих дикарей Стивенса”. Генри Моухот верит, что “безо всякого преувеличения древнейшим частям Ангкора может быть приписана давность более 2000 лет”. Это, по сравнению с пирамидами, делает их совсем современными. Его данные более, чем невероятные, так как можно доказать, что настенная живопись относится к тем архаическим векам, когда по всему материку поклонялись Посейдону и кабирам. Если Нагкон-Ват был построен, как думает Адольф Бастиан,^[1] “для приема ученого Патриарха Буддхагхоша, который привез священные книги “Трай-Пидок” из Цейлона, или, как думает епископ Палегуа, который “относит постройку этого здания к царствованию Пра Патум Суривинга”, когда священные книги буддистов были привезены из Цейлона, и буддизм стал религиею камбоджийцев, тогда как можно объяснить нижеследующее?

“В этом самом храме мы видим разные изображения Будды, четырехрукие и даже тридцатидвухрукие, двуглавых и шестнадцатиглавых богов, индийского Вишну, богов с крыльями, бирманские головы, индийские фигуры и цейлонскую мифологию... Вы видите воинов верхом на слонах и на колесницах, пехотинцев со щитом и копьем, лодки, тигров, грифонов... змей, рыб, крокодилов, волов... солдат, физически чрезвычайно развитых, в шлемах и каких-то людей с бородами; вероятно, мавров. Фигуры”, — добавляет Винсент, — “стоят наподобие фигур на великих египетских памятниках, чуть повернувшись боком вперед... и я заметил, кроме того, двух всадников, вооруженных копьем и мечом, едущих рядом, наподобие тех, которые я видел на ассирийских табличках в Британском Музее” [371, с. 215].

Со своей стороны мы можем добавить, что на стенах несколько раз встречается изображение Дагона, человека-рыбы вавилонян, и кабирийских богов Самофракии. Возможно, что те несколько археологов, которые осматривали это место, не заметили их, но при более их внимательном обследовании они будут найдены так же, как известный отец кабиров — Вулкан, со всеми своими стрелами, около него царь с державным знаком в руке, дубликатом херонея или “державы Агамемнона”, про которую говорят, что она была преподнесена хромым богом Лемноса. В другом месте мы находим Вулкана, узнаваемого по его молотку и клещам, но в виде обезьяны, как ее обычно изображают египтяне.

А теперь, если Нагкон-Ват является буддийским храмом, то почему на его стенах имеются барельефы чисто ассирийского характера и кабирийские боги, которые, хотя и являлись предметами поклонения как наиболее древние из богов азиатских мистерий, но уже были покинуты за 200 лет до Р. X., и самофракийские мистерии совсем изменились? Откуда среди камбоджийцев популярная традиция о принце Раме, личности, упоминаемой всеми туземными историками, которые приписывают ему основание храма? Не просто ли возможно, что даже сама “Рамаяна”, знаменитая эпическая поэма, есть только оригинал Гомеровской “Илиады”, о чем уже говорилось несколько лет тому назад? Прекрасный Парис, уносящий Елену, не очень ли похож на Равану, царя великанов, удирающего с Ситой, женой Рамы? Троянская война — копия войны Рамаяны; кроме того Геродот уверяет нас, что троянские герои и боги ведут свое начало в Греции только со времени Илиады. И в таком случае даже Хануман, обезьяний бог, становится замаскированным Вулканом. Тем более, что камбоджийская традиция заставляет основателя Ангкора появиться из Рима, который они помещают на западном конце мира, и Рама индийцев также отводит запад потомкам Ханумана.

Каким бы гипотетическим ни показалось это высказывание, его стоит рассмотреть, даже хотя бы для того, чтобы отвергнуть. Аббат Жаквенэ, католический миссионер в Индо-Китае, всегда готовый какое-либо историческое сведение увязывать с христианским откровением, пишет:

“Будем ли мы рассматривать торговые связи евреев... когда, достигнув кульминации подъема, объединенные флоты Хирама и Соломона, отправились на поиски сокровищ Офира, или же спустимся ниже к рассеянию десяти племен, которые, вместо возвращения из плена, покинули берега Евфрата и дошли до берегов океана... сияющий свет откровения на Дальнем Востоке не станет от этого менее неопровержимым”

Несомненно, станет неопровержимым, если мы перевернем это высказывание и признаем, что весь свет, который когда-либо сиял на израильтян, пришел к ним из этого “дальнего Востока”, пройдя сперва халдеев и египтян. Первое, что нужно установить, это узнать, кто такие были сами израильтяне; и это наиболее существенный вопрос. Кажется, что многие историки не без оснований считают, что евреи были сходны или тождественны с древними финикийцами, но финикийцы, вне всякого сомнения, принадлежали к эфиопской расе; кроме того, нынешний род панджабов смешан с азиатскими эфиопами. Геродот прослеживает евреев до Персидского залива, а к югу от этого места были химиариты (арабы); за ними ранние халдеи и сусиниане, великие строители. Это, кажется, достаточно устанавливает их родство с эфиопами. Мегастен говорит, евреи представляли в Индии секту, называвшуюся Каланы, и их богословие напоминало богословие индийцев. Другие авторы также подозревает, что колонизированные евреи или иудеи, были ядус из Афганистана — древней Индии.^[1] Евсевий говорит нам, что “эфиопы пришли с реки Инд и поселились близ Египта”. Дальнейшие исследования могут доказать индийские тамилы, которых миссионеры обвиняют в поклонении Дьяволу — Кутти-Саттане — только воздают почести Сету или Сатане, которого почитали библейские хиттиты.

Но если в сумерках истории евреи были финикийцами, то последних можно проследить до народов, которые говорили на старом санскрите. Карфаген был финикийским городом, отсюда его название; ибо Тир равно был Картха. В Библии часто встречаются слова Кир, Кирджат. Их местный бог назывался Мел-Картха (Мел, Ваал), или местный господь этого города. На санскритском языке город или община назывался кул, его владыка был гери.^[1] Гер-кулеус поэтому представляет перевод Мелкарта и происходит из санскрита. Кроме того, все племена циклопов были финикийские. В “Одиссее” киклопы (циклопы) являются ливийскими овечьими пастухами, а Геродот их описывает как горняков и великих строителей. Они суть древние титаны или великаны, которые у Гесиода куют стрелы для Зевса. Они же библейские замзуммим из страны великанов — Анаким.

Теперь легко понять, что землекопы Эллоры, строители древних пагод, архитекторы Копана и развалин Центральной Америки, развалин Нагкон-Вата и остатков древнего Египта были если и не одной и той же расы, то по меньшей мере были одной и той же религии, религии, которая преподавалась в старейших мистериях. Кроме того, фигуры на стенах Ангкора чисто архаические и не имеют никакого отношения с изображениями Будды, которые могут быть позднейшего происхождения.

“Что придает особый интерес этой секции”, — говорит доктор Бастиан, — “так это факт, что художник изобразил различные национальности со всеми их отличительными характерными чертами, начиная с плосконосого дикаря в одеянии с кистями из Пнома и кратковолосого лао, до прямоносого раджпута, с мечом и шитом, и бородатого мавра, давая, таким образом, каталог национальностей, подобно еще одной колонне Траяна, с подчеркиванием преобладающих физических черт по каждому народу. В целом преобладают такие эллинские черты и профили, так же как элегантные позы всадников, что можно подумать, что Ксенократы старины, закончив свои труды в Бомбее, совершили экскурсию на Восток”.

Поэтому, если мы допустим, что племена Израиля принимали какое-либо участие в построении Нагкон-Вата, то этого не могло быть, когда племена размножались и пошли из пустыни Парана на поиски земли Ханаанской, это могли делать только их более ранние предки, что равносильно отрицанию существования таких племен, подобное отвержению отсвета откровений Моисея. И где, вне Библии, существует историческое свидетельство о том, что кто-либо, когда-либо слышал о таких племенах до того, как Ездра составил Ветхий Завет? Имеются археологи, которые убежденно считают эти двенадцать племен чисто мифическими,^[1] ибо никогда не существовало племени Симеона, а левиты были кастой. И все еще предстоит решить проблему — были ли, вообще, иудеи в Палестине до Кира. Начиная от сыновей Иакова, которые все были женаты на ханаанках, за исключением Иосифа, жена которого была дочерью египетского священнослужителя Солнца, вплоть до легендарной “Книги Судей” были общеприняты смешанные браки между упомянутыми племенами и идолопоклонниками

“И дети Израиля жили среди ханаанцев, хиттитов, и аморреев, и периззитов, и хивитов, и джебузитов; и они брали их дочерей себе в жены, отдавали своих дочерей их сыновьям и поклонялись их богам”, — сказано в третьей главе “Книги Судей”, — “...сыны Израилевы ... забыли Господа Бога своего, и служили Ваалу и Астарте”.

Этим Ваалом был Молох, М'лх Карта, или Геркулес. Ему поклонялись везде, куда бы ни пошли финикийцы. Как могли израильтяне удержаться вместе, как племена, когда по свидетельству самой Библии целые народонаселения угонялись из года в год ассирийцами и другими завоевателями?

“И переселен Израиль из земли своей в Ассирию, где он и до сего дня. И перевел царь Ассирийский людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Емафа, и из Сепарваима, и поселил их в городах Самарийских вместо сынов Израилевых” [2 Царей, XVII, 23-24].

Если язык Палестины стал со временем семитическим, то это вследствие ассирийского влияния; так как Финикия стала зависимой уже в дни Хирама, то финикийцы, очевидно, сменили свой язык с хамитского на семитический. Ассирия была “страною Нимврода” (от “нимр” — пятнистый), и Нимврод был Вакх с пятнистой леопардовой шкурой. Эта леопардова шкура является священным придатком “мистерий”; ею пользовались как в элевзинских, так и в египетских мистериях; ее находят на скульптурных изображениях в барельефах развалин Центральной Америки, где она покрывает спины жертвователей; она упоминается в древних размышлениях брахманов о значении их молитв жертвоприношения, в “Айтарейя-брахмана”.^[1] Её употребляют в Агништоме, в посвятительной церемонии мистерии Сома. Когда неофиту предстоит “снова родиться”, его покрывают леопардовой шкурой, из которой он потом появляется как из материнской утробы. Кабиры тоже были ассирийскими богами; у них были различные имена; в общем, обычном языке они были известны как Юпитер и Вакх, а иногда как Ахиохерс, Асхиерос, Ахиохерса и Кадмилл; и даже истинное количество этих божеств не было известно народу В “священном языке” у них были другие имена, известные только иерофантам и жрецам, и “закон не позволял их упоминать”. Как же так получилось, что мы находим их воспроизведенными в их “самофракийских позах” на стенах Нагкон-Вата? И опять почему мы находим, что их имена произносятся, хотя, может быть, в слегка искаженном звучании, на том же самом священном языке населением Сиама, Тибета и Индии?

Имя кабиры может быть производным от, […] Абир, великий; …], Эбир, астролог, или […], Хабир, соучастник; им поклонялись в Хеброне, в городе анаков — великанов. Имя Авраам, по словам доктора Уайлдера, имеет “очень кабирийский вид”. Слово Хебер, или Гебер может быть этимологическим, корнем из еврейского в приложении к Нимвроду и библейским исполинам шестой главы “Бытия”, но мы должны искать их происхождения значительно раньше, чем в дни Моисея. Название “финикиец” говорит само за себя. Мането их называл Φοινικες, или Ф'Анакес, и что показывает, что Анакес или Анаким Ханааны, с которыми народ Израиля, если и не тождественный по происхождению, то, благодаря смешанным бракам, поглощенный ими целиком, были финикийцы, или спорные гиксосы, как излагает Мането, и которых Иосиф однажды объявил непосредственными предками израильтян. Вот почему мы должны в этой мешанине противоречивых мнений, авторитетов и исторической olla podrida искать разрешения этой тайны. До тех пор, пока происхождение гиксосов по-настоящему не установлено, мы ничего определенного не можем узнать об израильском народе, который или сознательно или несознательно спутал свою хронологию и происхождение в такой нераспутываемый клубок. Но если можно бы доказать, что гиксосы были палийскими овечьими пастухами Индии, которые частью перекочевывали на Восток и пришли от кочующих арийских племен Индии, тогда, возможно, этим можно бы объяснить, почему библейские мифы так перепутались с арийскими и азиатскими богами мистерий. Как Данлэп говорит:

“Евреи появились среди ханаанцев из Египта; нет надобности искать их происхождение дальше “Исхода”. Это и есть их историческое начало. Очень легко прикрыть это далекое событие пересказами мифических традиций, снабдив их объяснениями, в которых боги (патриархи) должны фигурировать в качестве их предков”.

Но это не историческое начало, что является наиболее животрепещущим вопросом для мира науки и богословия. Это их религиозное начало. И если мы сможем проследить его через гиксосов-финикийцев, эфиопских строителей и халдеев — то, независимо от того, получили ли они свое учение от индусов, или же брахманы получили его от халдеев, у нас будет в руках возможность проследить каждое так называемое библейское откровение, ставшее догматическим утверждением, до его истока, который нам нужно искать в сумерках истории до разделения арийских и семитических семейств. И как же нам можно сделать это лучше и увереннее, как не с помощью, оказываемой нам археологией? Живопись, картины могут быть уничтожены, но если они уцелели — они не могут лгать; и если мы находим те же самые мифы, идеи и символы с сокровенными значениями на памятниках по всему миру и если, кроме того, может быть, доказано, что эти памятники предшествовали двенадцати “избранным” племенам, тогда мы можем безошибочно доказать, что все это, вместо того, чтобы быть божественным откровением, есть ничто другое, как неполное припоминание или традиция у племени, которое отождествлялось и смешалось за века до появления Авраама со всеми тремя семействами народов мира, а именно — с арийскими, семитическими и туранскими народами, если так их можно называть.

Терафимы Авраамова отца, Тераха, “изготовителя изображений”, были кабирийскими богами, и мы видим, что им поклонялся Михей Данитов, и другие.^[1] Терафимы были тождественны с серафимами, а последние были изображениями змеев, происхождение которых заключено в санскритском “сарпа” (змей), — это символ, посвященный всем богам в качестве символа бессмертия. Киян, или бог Киван, которому евреи поклонялись в пустыне, есть Шива индусов,^[1] так же как и Сатурн.^[1] История Греции свидетельствует, что Дардан, аркадиец, получив их в качестве приданного, увез их в Самофракию, а оттуда в Трою. И им поклонялись задолго до дней славы и процветания Тира или Сидона, хотя первый был построен за 2760 лет до Р. X. Откуда они пришли к Дардану?

Легко приписать давность происхождения каким-либо развалинам, руководствуясь одним только внешним видом; гораздо труднее доказать ее. Между тем, каменное строительство Руада, Перита, Марафона напоминает строения Петра, Баалбека и других эфиопских построек даже по внешнему виду. С другой стороны, утверждения некоторых археологов, которые не находят сходства между храмами Центральной Америки и храмами Египта и Сиама, совершенно не трогают символога, ознакомившегося с тайным языком раннего иероглифического письма. Он видит знаки одной и той же доктрины на всех этих памятниках и читает их историю и связь в знаках; незаметных для непосвященного ученого. Имеются также традиции, и одна из них говорит о последнем из посвященных королей — (которые только редко допускались на высшие степени Восточных братств), который правил в 1670 г. Этот король Сиамский был тем, которого так высмеивал французский посол Лоубэ, как помешанного, который всю жизнь стремился открыть философский камень.

Один из таких таинственных знаков обнаруживается в своеобразном построении некоторых арок и храмов. Автор “Страны Белого слона” отмечает как любопытное явление “отсутствие ключевого камня в арках здания и неподдающиеся расшифровке надписи”. В развалинах Санта Круз дел Квише Стивенс обнаружил арочный коридор также без ключевого камня. Описывая пустынные руины Паленке, он отмечает, что арки коридоров все были построены по этому образцу, а также и потолки, и выдвигает предположение, что “строители, по-видимому, не были знакомы с принципами построения арки, и опора создавалась перекрыванием одного камня другим по мере того, как они поднимались выше, как в Окосинго и среди остатков циклопических построек в Греции и в Италии” [363]. В других зданиях, хотя они принадлежали к той же самой группе, путешественник обнаружил присутствие ключевых камней, что является достаточным доказательством, что неприменение их было предумышленным.

Не можем ли мы поискать разрешения этой тайны в масонских наставлениях? Ключевой камень имеет эзотерическое значение, которое должно бы (если этого уже не произошло) высоко оцениваться масонами высоких степеней. Наиболее значительным подземным строением, упомянутым в описании происхождения масонства, является сооружение, построенное Енохом. Этот патриарх был приведен божеством, которое он увидел в видении, в девять сводов. После этого, с помощью своего сына Мафусаила, он построил в земле Ханаанской, “в недрах горы”, девять комнат по образцам тех, которые были показаны ему в видении. У каждой крыша имела вид арки, и высшая точка ее образовала ключевой камень со священными непроизносимыми буквами на нем. Далее, каждая из этих букв представляла одно из девяти имен, начертанных знаками, эмблематически означающими атрибуты, по которым данное божество в соответствии в данными древнего франкмасонства опознавалось допотопным братством. Затем Енох сделал две  Δ  из чистого золота и начертал на каждой два тайных знака; одну из них он поместил в глубочайшую арку, а другую вручил Мафусаилу, в то же время сообщив ему другой важный секрет, который теперь для франкмасонства утерян.

Итак, среди тех секретов, которые теперь утеряны для современных наследников франкмасонства, может быть обнаружен факт, что ключевые камни применялись в арках только в определенных частях храмов, предназначенных для особых целей. Другое сходство, проявляющееся в уцелевших архитектурных религиозных памятниках всех стран, может быть обнаружено в идентичности частей, рядов кладки, размеров. Все эти здания принадлежат временам Гермеса Трисмегиста, и как бы ни выглядели эти здания древними или сравнительно современными, их математические пропорции соответствуют пропорциям египетских религиозных зданий. Сходятся расположение дворов, внутренних святилищ, проходов и ступеней; следовательно, несмотря на несходство архитектурных стилей, правильным будет вывод, что во всех их справлялись сходные обряды. Доктор Стакели говорит о Стоунхендже:

“Это здание было построено не по римским мерам; это доказывается большим количеством дробей, которые получаются при измерении любой его части европейскими мерами. И, наоборот, эти цифры становятся целыми, как только мы начинаем измерять при помощи древнего кубита, принятого евреями, детьми Шема так же, как и финикийцами и египтянами, детьми Хама (?) и имитаторами памятников из неотесанных камней”.

Присутствие искусственных озер и их своеобразное расположение на освященной земле тоже является фактом большого значения. Озера внутри пределов Карнака, озера на участке Нагкон-Вата и вокруг храмов мексиканского Копана и Санта Круз дел Квише обнаруживают одно и то же самое своеобразие. Кроме обладания еще и другими значениями, вся их площадь распланирована в соответствии с циклическими вычислениями. В друидических построениях обнаруживаются те же самые священные и мистические числа. Сложенные из камней окружности состоят или из двенадцати или из двадцати одного, или из тридцати шести камней. В этих окружностях центральное место принадлежит Ассару, Азону, или богу окружности, каким бы другим именем он ни назывался. Тринадцать мексиканских богов-змеев имеют дальнейшее отношение к тринадцати камням друидических руин. Т (тау) и астрономический крест Египта  бросаются в глаза в нескольких галереях, уцелевших среди развалин в Паленке. На одном барельефе во дворце в Паленке, на западной стороне, можно видеть Тау, высеченное как иероглиф прямо под сидящей фигурой. Стоящая фигура, которая наклоняется над первой, изображена как накрывающая ее голову левою рукою покрывалом посвящения, тогда как правая рука фигуры поднята, а указательный и средний палец указывают на небо. Поза эта в точности такова, как у христианского епископа, дающего благословение, или как та, в которой часто изображается Иисус во время Тайной Вечери. Даже индусского слоноголового бога мудрости (или магических познаний), Ганешу, можно найти среди лепных фигур мексиканских развалин.

Какое объяснение всему этому дадут нам археологи, филологи — короче говоря, избранное воинство академиков? Никакого. В лучшем случае, у них будут гипотезы, причем каждая из них будет опрокинута последующей, тоже псевдо-истинной, как и первая. Ключи к библейским чудесам древности и к феноменам современности; к проблемам психологии и физиологии и многие “нехватающие звенья”, которые так смущают ученых в последнее время, — все это находится в руках тайных братств. Эта тайна когда-нибудь должна быть раскрыта. Но до тех пор мрачный скептицизм постоянно будет бросать свою безобразную тень между божественной истиной и духовным зрением человечества. И много тех, кто, заразившись смертельной эпидемией нашего века — безнадежным материализмом — останутся в сомнениях и в смертельной муке по поводу того, будет ли человек снова жить, когда он умрет, хотя этот вопрос был давно разрешен поколениями мудрецов далекого прошлого. Ответы налицо. Их можно найти на изъеденных временем гранитных страницах пещерных храмов, на сфинксах, пропилонах и обелисках. Они простояли неисчислимые века, и ни безжалостный натиск времени, ни еще более безжалостные руки христиан не могли изничтожить этих записей на них. Все они покрыты проблемами, которые были разрешены, возможно, далекими предками их строителей, — как знать? — решение следует за каждым вопросом; и к этим решениям христианин не мог добраться, так как, за исключением посвященных, никто не расшифровал мистического письма. Ключ находится в распоряжении тех, кто знали, как сообщаться с невидимым Присутствием, и кто приняли из уст самой Матери-Природы ее великие истины. И так стоят эти памятники, точно немые часовые на пороге того невидимого мира, чьи ворота открываются только перед несколькими избранными.

Бросая вызов Времени, напрасным исследованиям непосвященной науки и оскорблениям со стороны открытых религий, они никому не откроют своих загадок, кроме наследников тех, кто доверил им ТАЙНУ. Холодные каменные уста Мемнона, который когда-то обладал голосом, и стойких сфинксов крепко хранят свою тайну. Кто снимет с них печать молчания? Кто из наших современных материалистических карликов и неверящих саддукеев осмелится приподнять покрывало Изиды?

 

Примечания

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>