Н.К.Рерих. Листы дневника т.3. Ждать и надеяться

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Ждать и надеяться

Сейчас дошло Ваше воздушное письмо от 11 Июля. Оно не очень веселое, но это так понятно в наши смутные дни. Одновременно прилетело письмо Брэгдона. В первый раз за все годы он кончает его: «Нью-Йорк стал невозможным, и, очевидно, мы на грани инфляции, давно ужасающей и дав­но ожидавшейся». Уже и философ не может молчать о со­временном положении — раньше всегда его темы были иные. Впрочем, газеты сообщают астрономические цифры. Так, в Венгрии денежная ценность, прежде равнявшаяся 500 мил­лионов рупий, теперь стоит один шиллинг. В Китае сто­имость предметов обихода возросла в 6900 раз. Разве это не падение иерихонских стен? В то же время, если верить газетам, амконсульша в Москве обучает нелепейшей пляске «буги-вуги». Пожалуй, доедем до «шеккеров», до «хлыстов». Хорошо, что Вы нашли в Либерти целый архив, ведь это исторические материалы. Если имеется инвентарь архива, хорошо бы и нам его иметь. При разборе исторических до­кументов невозможно бывает решить, что нужно, а что не имеет значения. Сегодня одно привлекает внимание, а за­втра — совсем другое обрисовывает быт. По-видимому, в Америке нет таких учреждений, где бы хранились архивы общественные и частные. Булгаков пишет, что в Прагу при­езжала комиссия нашей Академии Наук и взяла его архив, чтобы хранить в Академии под названием: «архив Булгако­ва». Радостно слышать о таком внимании — оно сохранит вехи культурной жизни. Вспоминая о Праге, жалеем Вален­тину — ей трудно. Но зато какая школа жизни! При ее да­ровании все нынешние впечатления ей очень пригодятся. Дни небывалые. Вот Трюгве Ли вопиет к державам — не разрушайте мир. Не бывало, чтобы генеральный секретарь трепетал за целость мира. А ведь конференция еще внача­ле. Во всех странах всплыли неурядицы. И здесь не лучше. Хорошо, что нашлось много медалей. Ведь они работы Дропси, известного профессора Академии — их можно да­рить музеям. Значки могут пригодиться для членов Коми­тета Пакта. Пришлите сюда несколько маленьких. Клише где-нибудь найдутся. В Риге была только часть по нашему здешнему списку. Среди архива были вещи Юрия — два сундука, кантина^[1], чемодан и ящик книг.

Я называл почет[ными] членами-корреспондентами — ибо таких может быть много, а секретарей не может быть чрез­мерно — впрочем, как хотите. К.П.П. Тампи можно уже те­перь внести на бумагу, я ему писал, и он очень доволен. А бумага Ваша об избрании обернется не так скоро. Теперь все так медленно!

Что же Вам делать с Магдалиной? Только время покажет, насколько она горит культурными делами. Хорошо, что Жин материально может жить делом в «Либерти». Если Красный Крест неустойчив и не ценит прекрасных работников, то ведь культурная деятельность всегда открыта такому способному человеку, как Жин. Хорошо, что Альбуэрно понимает, что отсюда почта плоха. Привет ему за его труды по издательст­ву. Не понимаю, почему Тюльпинк замолк — все ли у него ладно? Так шатко все теперь. Вполне понимаем, что Вы не перегружаете Гус[ева] — там какие-то особые отношения. Спасибо, что переслали письмо Грабарю. Боюсь, что «воздух» не ускоряет оборот письма. Эх, жаль, что Бориса больше нет. От него могли быть достоверные сведения и толкования. Не слыхали ли, кто такой Сысоев? Художник, писатель или дру­гой деятель? В газетах нам не встречалось его
имя, а для сношений все такие сведения нужны.

На подоконнике стоит открытый компас. Стрелка неиз­менно тянет к Северу. Пишу ли, читаю ли, глаз вскидывает­ся за путеводной стрелою — к Северу. И невозможно убрать эту стрелку — она зовет, она напоминает. Кажется, и без нее помним, но она как символ зова. Молодые деодары позади Гуго Чохана разрослись и угрожают закрыть снега Гепанга, а маленькая липка, посаженная Еленой Ивановной, преврати­лась в кудрявое дерево. Да и то сказать — восемнадцать лет! Хотели было мы послать Сысоеву напоминательную телеграм­му, но неудобно настаивать — так и пребываем в неизвестно­сти. Не знаем, как действует воздушная почта, быстро ли идут телеграммы, хотя телеграмма о смерти Бориса дошла в один день. Значит, бывает, доходит, да и последнее письмо Грабаря дошло сюда. Поминаешь все об одном и том же, но что же делать, если оно полно значения. Вы удивились моим словам о приеме Коненкова в Москве. Удивительно, что советский гражданин, покинувший СССР около двадцати лет назад, принят торжественно и завален заказами. Это де­лает честь Правительству, если оно, забывая прошлое, почти­ло деятеля искусства. Не без причины Грабарь так подробно остановился на этом эпизоде. По возвращении в город Вам придется протелефонировать Гус[еву] (ничем его не утруж­дая) о содержании нашей телеграммы — мы последовали его совету.

Очень рады, что Вы внесли в «Знамя Мира» существен­ные поправки и дополнения. Конечно, надо считаться с жер­твователями, но из этого не следует, чтобы книга вышла бледной. Она пойдет по новым каналам, к новым людям и должна зажечь новые сердца. Так да будет! Яна Масарика пока не трогайте, у них сейчас и своих дел по горло. А Роквел Кента хорошо бы теперь же включить. Немного таких даровитых творцов. Привет ему от меня. Книга «Знамени Мира» тем значительна, что темные личности удостоверятся, что движение не прекратилось. Для темных праздник думать, что движение за мир, за Культуру замолкло. Им бы война, да разрушение, да грабеж — вот их мрачная сфера! Сотруд­ники наши и жертвователи должны сознавать, какому вели­кому благу они служат во имя всего человечества. Поэтому Ваши труды для «Знамени Мира» особенно ценны, ведь Зина — единственный свидетель и участник обсуждения и подписа­ния Пакта. Подчеркиваю это обстоятельство. Новички не мо­гут представить себе всю работу, и от них нельзя и требовать. Наверно, даже печатные материалы не могли быть ими полностью прочитаны, а если и были, то все же это не есть личное свидетельство.

В книге «Знамя Мира» непременно нужно помянуть Конгресс наших Балтийских Обществ, бывший в Октябре 1937 года в Риге. На странице 235 «Зельта Грамата» (она у Вас имеется) Вы найдете постановления о Пакте — они тем значительнее, что подчеркивают работу в предвоенных годах. Конечно, и Французский Комитет и Комитет в Хар­бине говорят о том же. Балтийский Конгресс был многолюд­ным, о чем свидетельствует фотография, имеющаяся у нас. В Бюллетене имеется снимок со второго Конгресса в Брюгге. Помните, как торжественно он выглядел в старинном зале Ратуши. Вообще, когда соберете все снимки собраний, при­ветствия, речи, издания, встает вопрос — где же все эти множества деятелей, объединявшихся во имя Культуры? По­думайте, и придет страшный ответ о разрушительном ура­гане войны, разметавшем культурные гнезда. А кто остался, не скоро выйдут из убежищ, из скорлупы самоохранения. Конечно, Вы читали о сильнейшем подводном землетрясе­нии около Вест-Индии, отозвавшемся на берегах Домини­канской Республики. Такой подводный переворот мог отозваться и на Флориде — будем надеяться, этого не слу­чилось. Подводные катастрофы влияют на широкую округу в виде всяких атмосферных воздействий. И без того весь мир кипит.  А письма нет как нет.

Мы еще находимся в сумбуре после почтово-телеграфной забастовки — неведомо, что идет, что не доходит. Такая не­разбериха происходит уже месяц, но «и это пройдет». Не так ли? Пусть и в эти трудные дни Вам будет хорошо. Ждать и надеяться! Привет сердечный.

 

 

15 августа 1946 г.

Публикуется впервые

 

Примечания

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>