Смерть и бессмертие. РАЗМЫШЛЕНИЯ О НЕКОТОРЫХ ИЗРЕЧЕНИЯХ МУДРОГО ЧЕЛОВЕКА

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Перейти к: навигация, поиск

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>


РАЗМЫШЛЕНИЯ  О  НЕКОТОРЫХ ИЗРЕЧЕНИЯХ  МУДРОГО  ЧЕЛОВЕКА

Такие благородные и умиротворяющие слова все­гда произносились членами Брахмо-Самадж Индии. Они имели целью принести огромную пользу, но их постигла общая участь мудрых изречений стать «гласом вопиющего в пустыне». Все же, даже в этих высказываниях, полных благожелательности и доб­рого расположения ко всем людям, мы не можем не усмотреть (мы горячо надеемся, что бабу Раджнараин Бозе простит нашу искренность) ореол некоего сектантства, эгоизма, того чувства, против которого наше Общество призвано вести непримиримую борьбу.

«Мы должны быть терпимы ко всем религиям и в то же время пропагандировать ту религию, которую мы считаем истинной», – говорят нам. Наш тяжкий долг обязывает нас проанализировать эти слова и мы начинаем с вопроса: «Почему мы долж­ны пропагандировать?». Чем продиктована необходимость навязывания наших личных мнений, наших верований pro tern, – если можно употребить это выражение, – другим людям, за которыми, каждым в отдельности и всеми вместе, должно быть призна­но право, – если не будет доказано обратное, – иметь такие же способности распознавания и рассуждения,  какими,  по нашему мнению, обладаем мы? Мы употребили выражение «pro tern», основы­ваясь на собственном признании автора. «Мы склон­ны забывать, – говорит он читателям, – что сами не отличаемся непогрешимостью, что наши мне­ния... не были такими же двадцать лет назад, не будут они таковыми и 20 лет спустя» и «что все чле­ны нашей собственной секты, или группы, не при­держиваются совершенно одинаковых с нами взгля­дов по всем религиозным вопросам». Именно так. Тогда почему бы не предоставить нашим братьям, исповедующим другие религии и верования, свобо­ду мыслить в соответствии с их естественными склонностями, вместо того, чтобы энергично стал­кивать их на обочину, которую мы сами покинем через 20 лет? Но, возможно, уважаемый автор воз­разит нам, что при написании этих строк, которые мы подчеркнули, он подразумевал только «несуще­ственные аспекты», – или сектантские догмы, а не то, что он соизволит называть «сутью» религии, а именно, веру в Бога, или теизм. Мы снова отвечаем вопросом: является ли данная доктрина, – доктри­ной считается то, что должно основываться на соб­ственной ценности и неоспоримой очевидности, – несмотря на ее квазимировое[1] распространение, бо­лее доказательной и обоснованной, чем любая суще­ствующая догма, которая не признается никем, кро­ме тех, для кого авторы этой догмы служат автори­тетами? Не являются ли в этом случае и доктрина и догмы, «существенное» и «несущественное» просто соответствующими заключениями и продуктами «за­блуждающихся умов»? И можно ли утверждать, что сам теизм с его нынешними незрелыми идеями о мыслящем персональном божестве, которые немно­го лучше, чем идеи об огромном человеке, обладаю­щем сверхсознанием, – через 20 лет не примет не только более широких и благородных очертаний, но даже достигнет поворотного момента, который приведет человечество к более высокому идеалу в ре­зультате ежедневных и почти ежечасных научных открытий? Мы сейчас полемизируем со строго агно­стических позиций, беря за основу, главным обра­зом, собственные высказывания автора. И мы отста­иваем мнение, что главная предпосылка его общих рассуждений, которую можно сформулировать так: «персональный Бог существует, хотя догмы могут быть и ошибочными», – является простым допуще­нием, недоказанным, поскольку утверждение о существовании Бога вообще было, есть и всегда будет недоказуемым, и выводы корреспондента, как бы логически они ни вытекали из второстепенной пред­посылки, не решают всей проблемы. Этот силлогизм является правильным, а рассуждения обоснованны­ми только с точки зрения теиста. Атеист, также как и агностик, будет возражать, руководствуясь логикой и здравым смыслом. Он скажет: «Почему бы не предоставить другим то же, чего мы требуем для себя?». Как бы ни были наши аргументы весо­мы, а убеждения благородны, каждый теист непре­менно почувствует себя задетым, если мы попытаем­ся убедить его отказаться от теизма и принять ту религию или философию, «которую мы считаем ис­тинной», а именно, «безбожный» буддизм или высо­кофилософский и логичный агностицизм. Как вы­ражается наш уважаемый современник, «невозмож­но уничтожить различия во внешности и сделать все лица совершенно одинаковыми». Приходила ли ему когда-нибудь мысль, что так же трудно полностью нивелировать внутренние различия умственных вос­приятий и способностей, не говоря уже о том, что­бы примирить бесконечное разнообразие человечес­ких натур и способов мышления приведением их к одному стандарту? Можно силой заставить свернуть течение мыслей из естественного русла в искусст­венное. Но подобно тому, как маска, как бы плотно она ни прилегала к лицу, обязательно будет сорвана первым сильным порывом ветра, проникшим под нее, так и искусственно привитые убеждения обре­чены на возвращение к своей истинной природе сколько ни надевай новых одежд поверх старого рваного платья, «дыра становится все больше».

Мы согласны с теми, кто полагает, что природа никогда не инициировала процесса, известного в садоводстве как прививка, аналогично этому она ни­когда не предполагала пересадку мыслей одного человека любому другому, поскольку, если бы это было так, она бы создала если бы действительно руководствовалась интеллектом все умственные способности людей и все растения однородными, что отнюдь не так. Следовательно, как ни один вид ра­стения нельзя искусственно заставить расти и процветать на другом растении, не принадлежащем тому же самому подклассу, так и попытки внедрить свои взгляды и верования индивидуумам, чьи интеллек­туальные способности отличаются от наших, всегда будут безуспешными. Предпринимаемые в течение нескольких столетий усилия миссионеров по обра­щению в христианство местных жителей Индии слу­жат наглядным примером неизбежного провала та­ких абсурдных действий. Очень немногие из числа аборигенов, которым удалось внушить христианские представления, обладают какими-либо реальными достоинствами; подавляющее же большинство индусов, прирожденных пантеистов, тяготеет к возврату к первоначальным специфическим типам каст и бо­гов своих праотцов, как растение остается верным своим природным генам. «Любовь к Богу и любовь к человеку составляют суть религии», пишет бабу Раджнараин Бозе в другом месте, приглашая людей отвлечь свое внимание от оболочки религии «не­существенного», и сконцентрировать его на рациональном зерне на ее сути. Мы сомневаемся, сможем ли мы когда-нибудь доказать свою любовь к человеку, лишая его основного и существенного пра­ва на полную и неограниченную свободу мысли и совести.

Более того, продолжая свои рассуждения словами:

«Ничто не принесло миру столько горя, как рели­гиозный фанатизм и догматизм по поводу несущественных положений религии; ничто в такой мере не способ­ствовало развязыванию кровавых войн и жестоких пре­следований, как он...», он обращает острие логики и фактов против своих собственных аргументов. Какая религия ког­да-либо больше, чем, например, христианство про­возглашала «любовь к Богу и любовь к человеку» да, даже «любовь ко всем людям, как нашим брать­ям»; и все же где еще найдется такое вероисповеда­ние, которое превзошло бы его в кровожадности и жестокости, нетерпимости и осуждении всех других религий! «Каких преступлений она (религия в це­лом) не совершала?» восклицает профессор Хакс­ли, цитируя Лукреция; и «какие жестокости, до­бавляет он, имея в виду христианство, были со­вершены во имя Того, Кто произнес: "Люби своих врагов, благословенны миротворцы" и многие дру­гие благородные слова?». Воистину, эта религия любви и милосердия возвышается сейчас на самом гигантском холме из человеческих жизней, истреб­ленных ради беззаконного, греховного желания при­вести всех людей к одному образу мыслей, по край­ней мере, в одном «существенном» вопросе их рели­гии вере в Христа.

Мы полностью признаем, что долг каждого чест­ного человека попытаться с помощью «аргументов и деликатных методов переубеждения» привести заб­лудших к правильному пониманию «сути». Но последнее присуще всем религиям, как и всем честным людям, независимо от их вероисповедания. Принципы истинного морального кодекса, проверенные стандартами права и юриспруденции, полностью признаются и в равной мере выполняются и чест­ным атеистом и честным теистом; как показывает статистика, религия и набожность очень слабо вли­яют на сдерживание пороков и преступлений. Сле­дует делать четкое различие между внешним выпол­нением морального и социального долга и внутрен­ним соблюдением истинных добродетелей ради них самих. Подлинная нравственность не является пре­рогативой какой-либо определенной религии или вероучения и менее всего веры в богов или в неко­его Бога; а скорее зависит от степени нашего лично­го восприятия его прямого воздействия на челове­ческое счастье в целом, следовательно, на наше соб­ственное благополучие. Но даже это, наверняка, не все. «До тех пор, пока человеку будут внушать и позволять верить, что он должен быть справедливым, чтобы сильная рука закона не покарала его или чтобы его ближний не отомстил ему»; что он должен терпеть, так как ропот бесполезен, а слабость вызы­вает презрение, что он должен соблюдать умеренность, чтобы сохранить свое здоровье и не утратить остроты всех своих аппетитов, и пока ему говорят, что если он придерживается своей правды, его дру­зья будут с ним; если он защищает свою страну, он защищает и себя и, служа своему Богу, он готовит себе последующую вечную блаженную жизнь и т.д., мы утверждаем, что пока он руководствуется такими принципами, добродетель не является добро­детелью, а поистине кульминацией эгоизма. Какой бы искренней и страстной ни была вера теиста, если, подчиняя свою жизнь тому, что он изволит называть божественными законами, в душе он не отдает предпочтения пользе, умножаемой его нравственными поступками ради своего собрата, а затем только ду­мает о себе он будет оставаться, в лучшем случае, набожным эгоистом; и мы утверждаем, что вера че­ловека в Бога или страх перед ним закладываются, развиваются и увеличиваются, в основном, совершенно пропорционально его самости, страху перед наказанием и плохими последствиями только для себя, без малейшей заботы о своем ближнем.

Ежедневно мы видим, что теисты, по определе­нию которых мораль это приведение человеческих действий в соответствие с божественными зако­нами, ведут себя не намного нравственнее, чем ря­довые атеисты или язычники, которые считают бла­гопристойный образ жизни простым долгом каждого честного здравомыслящего человека без всякой ог­лядки на какое-либо вознаграждение после смерти. Явно парадоксальный факт, что те, кто не верит в загробную жизнь, тем не менее, должны в большин­стве случаев сообразовывать свое поведение с выс­шими принципами морали, не кажется странным при более близком рассмотрении. Атеист, верящий только в одно существование, озабочен тем, чтобы оставить как можно более незапятнанную память о себе у своей семьи и потомков и даже уважение у еще неродившихся.

Как говорил греческий стоик: «Даже если бы все наши современники погибли и не осталось бы ни единого смертного или бессмертного ока, выносяще­го свой одобрительный или осудительный вердикт, не должны ли мы здесь, внутри себя, иметь судью, которого необходимо бояться, и друга, чьей любо­вью следует дорожить?». Атеизм в равной мере как и теизм не является врожденным свойством людей. И тот и другой растут и развиваются в них наряду с их мыслительными способностями и либо крепнут, либо ослабевают под влиянием умозаключений, сде­ланных на основе фактов. Короче говоря, оба полностью обусловлены степенью человеческой эмоци­ональности, и человек не более ответственен за свой атеизм,  чем за теизм: оба термина истолкованы со­вершенно неверно.

Эпикур считал, что многих называют безбожни­ками не потому, что их религия хуже, чем у соседей, а по причине ее непохожести. Магометане, большие приверженцы теизма, чем христиане, однако последние называют их «неверными» и мно­гих теософов считают атеистами не за отрицание Божества, а за то, что у них свое особое мнение об этом вечном непознаваемом Принципе. Живым контрастом атеисту является теист, верящий в дру­гие жизни или будущую жизнь. Его религия учит его, что молитвы, покаяние и жертвоприношение способствуют искуплению грехов в глазах «всепро­щающего, любящего и милосердного Небесного Отца», ему вселяют надежду, сила которой рас­тет пропорционально искренности его веры, что он будет прощен за свои прегрешения. Таким об­разом, моральный заслон между верующим и гре­хом очень слаб, если смотреть на него с позиций человеческой природы. Чем больше ребенок уверен в любви к нему своих родителей, тем легче ему ослушаться отцовских приказов. Кто будет отри­цать, что главная, если не единственная причина половины страданий, испытываемых христианским миром особенно в Европе, этой цитадели греха и преступлений, кроется не столько в порочно­сти человека, сколько в его вере в доброту и бес­конечное милосердие «нашего Небесного Отца» и, главным образом, в искупление чужой вины? По­чему бы людям не поверить, что они могут пить из чаши порока безнаказанно, во всяком случае, для последующих результатов, когда одной поло­вине населения предлагается купить отпущение грехов за ничтожную сумму, а другой половине ничего не остается, как верить и надеяться на Христа, чтобы обеспечить себе место в раю даже если человек совершил убийство и отправляется в мир иной прямо с виселицы! Публичной торговли индульгенциями, дающими отпущение за совер­шенные преступления, с одной стороны, и завере­ний, даваемых слугами божьими в том, что по­следствия самых тяжких грехов могут быть ликви­дированы Богом по его воле и желанию, с другой стороны, по нашему мнению, совершенно доста­точно, чтобы поддерживать преступность и без­нравственность на самом высоком уровне. Тот, кто не любит добродетель и добро ради них самих и не остерегается зла как такового, наверняка притянет к себе порок как прямое следствие своих пагубных воззрений. Следует презирать добродетель, движи­мую только расчетливостью и страхом.

Мы твердо верим в реальность и философскую необходимость «кармы», то есть в закон неотвратимого возмездия, неизбежного следствия каждой порожденной нами причины, в воздаяние и нака­зание в строгом соответствии с нашими поступка­ми; и поскольку никто не может быть ответственен за религиозные верования другого человека в Того или То, что остальных меньше всего касает­ся, то мы утверждаем, что постоянное стремле­ние обращать каждого встречного в нашу веру и навязывать ему свой образ мыслей превращается в крайне  предосудительное действие.

За исключением вышеупомянутых случаев об­щепризнанных норм морали, следование или пренебрежение которыми приносит непосредственные плоды в виде человеческого благополучия или горя, мы не имеем права воздействовать на воззре­ния наших ближних в чисто трансцендентных и недоказуемых вопросах, руководствуясь предполо­жениями, продиктованными нашими эмоциями. Не потому, что любое из этих соответствующих убеждений в чем-то пагубно или плохо per se; наоборот,  надо упорно искать и непоколебимо следо­вать любому идеалу, который  служит нам отправ­ной  точкой  и путеводной звездой на пути добро­детели и чистоты, а именно по причине тех разли­чий и   бесконечного разнообразия человеческих темпераментов, на которое так удачно указал нам уважаемый брамин в процитированных выше стро­ках. Поскольку,  как он правильно заметил,  никто из  нас не  является безгрешным и «религиозные представления людей находятся в процессе разви­тия» (и  изменения,  как он добавляет) это усо­вершенствование  происходит бесконечно, и очень вероятно,  что в любое  время оно может опроки­нуть наши самые твердые нынешние убеждения и как  показывают история  и  ежедневный  опыт, «ничто не приносит столько  горя»,  как великое множество  конфликтующих между собой религий и сект, которые порождали только кровопролитные войны, преследования и избиение одной части че­ловечества другой, то становится очевидным и бес­спорным тот факт, что увеличивая количество этих сект,  мы умножаем армию антагонистов, готовых драться до  полного уничтожения друг друга, если не сейчас, то в недалеком будущем. И в этом слу­чае  ответственность  за  их  поступки ложится  на нас.

Пропаганда своей веры и обращение в нее при­несут обильные всходы в виде грядущих преступлений; odium theologicum, раздувающая религиоз­ную ненависть, которая распространяется как на «суть», так и на «второстепенные аспекты» любой веры, представляет наибольшую опасность для мирного существования человечества. В христиан­ском мире, где на каждом углу голодающие взы­вают о помощи, где нищета и ее прямые следствия порок и преступления опустошили всю зем­лю,  многомиллионные средства тратятся ежегодно на бесперспективную и греховную работу по прозелитизму[1]. С очаровательной непоследовательно­стью, столь характерной для христианской церкви, те же епископы, которые всего несколько десяти­летий назад выступали против строительства желез­ных дорог на том основании, что это вражда про­тив Господа, не желающего, чтобы человек передвигался со скоростью ветра; которые противились распространению телеграфа, заявляя, что это иску­шение судьбы; и даже препятствовали применению анестезии при родовспоможении «под предлогом того», как свидетельствует профессор Дрейпер, «что это нечестивая попытка избегнуть прокля­тия, на которое осуждена каждая женщина, соглас­но Книге Бытия (III, 16)», те же самые еписко­пы без колебаний вмешиваются в планы провиде­ния, когда дело касается «язычников». Несомнен­но, если провидению было угодно заставить женщин расплачиваться за грехопадение Евы, тог­да оно так же, наверняка, пожелало, чтобы чело­век, родившийся язычником, следовал своему пре­допределению. Неужели миссионеры считают себя мудрее своего Бога, если пытаются исправлять его ошибки; и разве они тоже не восстают против предначертаний Господних и неисповедимости его путей? Но оставим в стороне вопросы, труднораз­решимые как для них, так и для нас, и рассмот­рим «прозелитизм», так сказать, с практической стороны. Мы заявляем, что тот, кто, руководству­ясь сомнительным принципом считать истинное для себя истинным для других, трудится над обра­щением ближних в свою веру, попросту вовлечен в отвратительный процесс селекции и взращивания будущих каинов.

Действительно, наша «любовь к людям» должна быть довольно сильной и достаточно интуитивной, чтобы быть способной задуть огонь эгоизма, являющегося главной движущей силой желания навязать ближним наши собственные религиозные взгляды и пристрастия, которые мы «считаем (в данное время) истинными». Великая вещь иметь достойный идеал, но еще лучше жить в соответствии с ним; и где тот мудрый и непогрешимый человек, который может указать, не боясь ошибиться, другому человеку, что или кого ему следует принять за идеал?

Если, как уверяют нас теисты, «Бог – это все во всем», тогда он должен присутствовать в каждом идеале, какова бы ни была его природа, если только он не идет вразрез с общепринятой моралью и не приводит к отрицательным результатам. Таким об­разом, будет ли этим идеалом Бог, поиск истины, все человечество или, как красноречиво доказал Джон Стюарт Милл, просто наша собственная стра­на, и если во имя этого идеала человек не только ра­ботает, но и сам становится лучше, подавая другим пример высокой нравственности, какая разница для окружающих, что стало источником его воодушевле­ния: химерическая утопия, абстрактная идея или даже неодушевленный предмет в виде идола или куска глины?

Давайте не будем влиять на естественные склон­ности религиозного и нерелигиозного мышления человека, как мы воздерживаемся от вторжения в его личные мысли, иначе мы создадим ему больше неприятностей, чем блага и навлечем на себя его про­клятия. Если бы религии были так же безобидны и невинны, как цветы, с которыми сравнивает их ав­тор, то мы не возразили бы ни единым словом. Пусть каждый «садовник» ухаживает за своими соб­ственными растениями и не пересаживает их без спроса в чужую почву, и тогда все будут довольны. Принято считать, что теизм, несомненно, имеет свою неповторимую прелесть и может также претендовать на роль «самого благоухающего цветка на клумбе религий», по мнению ревностного теиста. В глазах же атеиста, он, возможно, ничем не отличается от колючего репейника, и теист не имеет права упре­кать атеиста за расхождение во взглядах, равно как и атеист не должен винить своего оппонента за страх перед атеизмом. Несмотря на красоту розы, скрещивание ее с чертополохом будет неблагодарным заня­тием, ибо в девяти случаях из десяти роза потеряет свой запах, а оба растения – свою форму, и в ре­зультате получится безобразный гибрид. Природа определила каждому свое место, особое предназначе­ние и одинаковые потенциальные возможности совершения как добра, так и зла различных степеней, наше дело только не вмешиваться в естественный ход вещей. Самая ароматная роза часто имеет самые острые шипы, и раны от них лучше всего залечива­ются мазью, приготовленной из высушенных цвет­ков чертополоха.

По нашему скромному мнению, единственными «существенными положениями» религии человече­ства являются: добродетель, нравственность, братс­кая любовь и сострадание к каждому живому суще­ству, будь то человек или животное.

Вот общая платформа, на которой наше Общество приглашает всех собраться; самые фундаментальные различия, существующие между религиями и секта­ми, превратятся в незначительные расхождения перед лицом величественной задачи объединить чело­вечество, собрать все расы в единую семью и привести их к осмыслению настоятельной необходимо­сти культивировать чувства братского милосердия и терпимости, а еще лучше, истинной любви в этой юдоли страданий.

Руководствуясь девизом: «В главных вопросах единство, во второстепенных – полная свобода; во всех делах – милосердие», мы говорим всем вместе и каждому в отдельности: «Брат, придерживайся религии своих предков, какой бы она ни была, если испытываешь к ней влечение; думай собственными мозгами, если они у тебя есть; будь всегда самим собой, кем бы ты ни был, если только ты не являет­ся действительно порочным человеком. И твердо запомни, что волк в своем собственном обличье неизмеримо честнее этого же животного, но в овечьей шкуре».


Примечания


<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>


Личные инструменты
Дополнительно