Астральные тела и двойники. ТЕОСОФИЯ - ЭТО РЕЛИГИЯ?

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>

ТЕОСОФИЯ - ЭТО РЕЛИГИЯ?

Статья впервые опубликована в журнале «Lucifer», vol. Ill, № 15, November, 1888, p. 177-187. Пространные фрагменты из этой эмоциональной редакторской статьи были опубликованы в «Theosophist», vol. X, January, 1889, с несколькими сопутствующими редакторскими комментариями, принадлежащими, вероятно, п-ку Олькотту.

Религия — это наилучшие доспехи,

кото­рые может носить человек, но она же — наихудшая личина.

Баньян

Не будет преувеличением сказать, что во всем мире не было и нет, во всяком случае, в нынешнем столетии другого такого движения, обществен­ного или религиозного, сущность которого так ди­ко, или даже, скорее, абсурдно искажалась бы и вокруг которого было бы нагромождено столько глупостей и заблуждений, как вокруг теософии — как теоретической ее составляющей (т.е. этического учения), так и практической деятельности (целей и задач Общества, называющего себя теософским).

Год за годом, день за днем наши ответственные работники и просто члены Общества вынуждены вмешиваться в разговоры людей, обсуждающих те­ософское движение, дабы выразить свой более или менее решительный протест против присвоения теософии статуса религии, а Теософскому Обществу — некоей новой церкви или религиозной орга­низации. Но хуже всего, когда об этом Обществе отзываются как о «новой секте»! Что это — застаре­лый предрассудок, или ошибка, или и то и другое вместе? Более вероятной представляется последняя версия. Наиболее узколобые, а то и откровенно нечестные люди до сих пор выискивают удобные предлоги — своего рода крючки, на которые они могли бы навешивать свои маленькие, немилосер­дно язвительные замечания или невинную ложь. А что лучше всего подойдет для этой цели, если не привычный ярлык «-изм» или «секта»? Абсолютное большинство будет весьма разочаровано, когда обман наконец рассеется и придется признать, что теософия — это ни то и ни другое. Но сейчас им очень нравятся привычные определения, и они де­лают вид, что не замечают их фальши. Однако есть и другие, более или менее дружественно настроен­ные люди, которые искренне верят в этот обман. Им мы говорим: поистине, мир и так уже достаточ­но натерпелся от истребителей разума, именуемых догматическими религиями, чтобы навязывать себе еще одну! Сейчас многие носят с собой свою веру, как это справедливо замечает Шекспир, «как шля­пу модную», меняя ее с появлением каждой «но­вой болванки». И потому одной из задач Теософ­ского Общества с самого начала был открытый протест и честная война против всякой догмы или вероучения, основанного на слепой вере.

Возможно, это покажется кому-то странным и парадоксальным, но до сих пор наиболее способ­ные и активные практические работники и самые преданные члены нашего Общества приходили к нам, как правило, из агностического и материали­стического лагерей. Вряд ли можно отыскать хотя бы одного настоящего и искреннего искателя ис­тины среди приверженцев слепой веры в «Боже­ственное Слово», считается ли оно исходящим от Аллаха, Брахмы или Иеговы (с их Кораном, Пуранами и Библией). Ибо:

«Вера — не труд, но отдых разума».

Тот, кто верит только собственной религии, считает веру другого человека ложной и ненавидит ее, поскольку она противоречит его собствен­ной. Более того, вера не может считаться верою до тех пор, пока полностью не опутает разум и окончательно не скроет от нашего восприятия все, что лежит за ее пределами, так как в противном случае она будет просто временным убеждением, иллюзией, направляющей наши действия на опре­деленном отрезке жизни. И еще, «вера без прин­ципов есть просто льстивая фраза для самолюбия или фанатических телесных ощущений», согласно мудрому определению Колриджа.

Чем же, в таком случае, является теософия, и как можно определить ее нынешнюю форму, воз­никшую в последней четверти XIX столетия?

Мы заявляем: теософия — это не религия.

И все же общеизвестно, что некоторые верова­ния — философские, религиозные и научные — в последнее время столь часто и столь тесно связы­ваются со словом «теософия», что широкая публи­ка уже воспринимает их как собственно теософские учения. Более того, до нас доходят слухи, что эти верования были сформулированы, объяснены и под­держаны теми самыми Основателями, которые за­являют, что теософия — это не религия. Чем же вызвано это внешнее противоречие? Нас спрашива­ют: как вообще могут какие-то верования и учения (по сути дела, целостная и вполне оформленная доктрина) именоваться «теософскими» и призна­ваться таковыми девятью десятыми членов Теософ­ского Общества, если теософия — это не религия?

Целью данного протеста как раз и является объ­яснение этого противоречия.

Начать, пожалуй, следует с того, что утвержде­ние, гласящее, что «теософия — это не религия», отнюдь не исключает того факта, что «теософия — это и есть сама религия». Религия — в единствен­но правильном и истинном смысле этого слова, т.е. не какой-то набор догм и вероучений, но узы, сплачивающие воедино всех людей. Настоящая ре­лигия, в самом широком смысле этого понятия, это то, что соединяет не только всех людей, но также и все существа и все вещи во Вселенной в единое ог­ромное целое. Таково наше теософское определе­ние религии, но в каждом вероучении и в каждой стране религии дается собственное определение, так что даже два христианина смотрят на религию по-разному. Подтверждение этому мы находим у многих известных авторов. Так, Карлейль^[1] дал оп­ределение протестантской религии своего времени, вполне подходящее, впрочем, и для современного ее состояния, благодаря замечательному дару пред­видения, коим обладал этот автор:

Большей частию мудрое и благоразумное ощущение, продиктованное простым расчетом; подчиненное, как и все остальное в наше время, принципам целесообразно­сти и полезности; через нее малое количество земных удовольствий просто разменивается на гораздо большее количество удовольствий небесных. Таким образом, ре­лигия тоже превращена в коммерческое предприятие, нацеленное на получение прибыли; никакого почтения, только примитивная надежда или страх.

Миссис Стоу, в свою очередь, намеренно или случайно дала довольно точную характеристику христианской религии — на сей раз, скорее, рим­ско-католической, нежели протестантской, — ког­да написала о своей героине:

На религию она смотрела как на билет (с точным перечнем оплаченных и гарантированных услуг), кото­рый она однажды приобрела и аккуратно пристроила в своей сумочке, чтобы извлечь его оттуда только у врат небесных, как законный пропуск на небеса...

Но для теософов (я имею в виду подлинных те­ософов), не признающих ничьего посредничества и никакого спасения через пролитую невинную кровь, а также не «нацеленных на получение прибыли» через Единую Универсальную религию, единствен­ным подходящим определением религии, под ко­торым они сами могли бы подписаться, является то, которое дал ей Миллер^[1]. Процитируем эту под­линно теософскую характеристику:

...Религия, коль истинна она,

Всегда добра, скромна и благосклонна;

Не станет деспотом, на грозных колесницах

С собою смерть она не понесет

И кровью веру насаждать не станет;

Пред милосердием и искренним участьем

Склоняет низко голову она

И всей своею властью служит людям.

Вышеприведенное определение служит превос­ходной иллюстрацией к тому, что такое истинная теософия (или какой она должна быть). (Среди прочих вероучений только буддизм является под­линной философией, связующей сердца и людей, поскольку это не догматическая религия.) И в этом плане — коль скоро целью и обязанностью каждо­го истинного теософа считается признание этих принципов и следование им — теософия является религией, а наше Общество — ее единой, всемир­ной церковью, храмом мудрости Соломона^[1], в котором «ни молота, ни тесла, ни всякого другого же­лезного орудия не было слышно... при строении его» (III Цар., VI, 7), так как это был не тот храм, что возводится человеческими руками на каком-то участке земной поверхности, но храм, созидаемый во внутреннем святилище человеческого сердца, где правит только пробудившаяся душа.

Таким образом, мы говорим, что теософия — это не религия, но сама религия — связующая ткань, настолько универсальная и всеобъемлющая, что ни один человек и ни одна частичка бытия — от богов и смертных людей до животных, стебелька тра­вы и мельчайшего атома — не могут быть обделе­ны ее светом. И потому каждая организация или общество, носящее ее имя, по необходимости долж­но быть Вселенским Братством.

В противном случае теософия оказалась бы прос­то словом, добавленным к сотням таких же слов — столь же высокопарных, сколь пустых и претенци­озных. Рассматриваемая как философия, теософия представляет собой в своей практической деятель­ности то же самое, что и перегонный куб средне­векового алхимика. Она превращает внешне небла­городные металлы всех ритуальных и догматиче­ских верований (включая христианство) в золото фактов и истин и тем самым создает подлинную и универсальную панацею от всех человеческих не­дугов. Вот почему ни у кого из желающих вступить в Теософское Общество никогда не спрашивают, к какой религии он Принадлежит и каковы его деи­стические взгляды. Эти взгляды — личная собст­венность каждого, и Обществу не должно быть до них никакого дела. Теософом может быть христи­анин или язычник, еврей или гой, агностик или материалист, или даже атеист, если только он не будет узколобым фанатиком, отказывающимся при­знать своим братом или сестрою человека, чья вера и взгляды отличны от его собственных. Граф Л.Н.Толстой не верит ни в Библию, ни в церковь, ни в божественность Христа, и все же ни один христианин не превосходит его в практическом воплощении принципов, которые, как нам говорят, были изложены в Нагорной проповеди. И это как раз те принципы, которых придерживается теосо­фия, — не потому, что они были заповеданы хри­стианским Христом, но потому, что это универ­сальные этические нормы, которые исповедовали Будда и Конфуций, Кришна и все великие мудре­цы за тысячи лет до того, как был записан текст Нагорной проповеди. И коль скоро мы стараемся жить в соответствии с этими принципами, теосо­фия действительно становится универсальной па­нацеей, так как она залечивает раны, нанесенные прокрустовым ложем церковных «измов» чувстви­тельной душе каждого от природы религиозного человека. Сколько их, насильно выброшенных из узких рамок слепой веры в сухую пустыню безве­рия закономерным импульсом разочарования, вновь обрело надежду, просто примкнув к нашему брат­ству, каким бы несовершенным оно ни было.

Даже если в противовес вышесказанному нам напомнят, что несколько выдающихся членов Об­щества покинули его, разочаровавшись в теософии (как, впрочем, и в других организациях, в которых они прежде состояли), это нас ни в малейшей сте­пени не смутит. Поскольку за очень, очень редки­ми исключениями, имевшими место на ранних эта­пах деятельности Теософского Общества, когда не­которые наши коллеги оставили нас, потому что не обнаружили в Обществе практического мистициз­ма, на который рассчитывали, или потому, что его «лидерам не хватало духовности» и вообще они бы­ли «нетеософичны и, следовательно, неверны пра­вилам», большинство вышедших из Общества были людьми нерешительными или, напротив, слишком самоуверенными — сами себе и церковь, и непо­грешимая догма. Некоторые покинули нас под явно надуманными предлогами: как, например, потому, «что в наших журналах публикуются слишком гру­бые отзывы о христианстве» [читай — «церквианстве» или фальшивом христианстве, так будет вер­нее], как будто о других фанатических религиях мы когда-либо отзывались лучше или с одобрением! Так что те, кто ушел из Общества, поступили абсолютно правильно, и мы об этом ничуть не жа­леем.

И вот что еще непременно следует добавить: число тех, кто покинул Общество, не идет ни в ка­кое сравнение с общим количеством тех, кто нашел в теософии все, что искал. Ее учения, если подой­ти к ним серьезно, способны, стимулируя развитие мышления и открывая внутренний мир в животной природе человека, пробудить дремавшие в нас до сих пор благотворные силы и качества, а также способность к восприятию истины и реальности, в противовес нереальному и ложному. Срывая реши­тельной рукою плотную завесу мертвой буквы, наброшенную на всякое древнее религиозное пи­сание, научная теософия, постигающая тайны лу­кавого символизма столетий, открывает тем, кто посмеивается над древней мудростью, истину о происхождении мировой науки и вероучений. Она открывает новые перспективы, отодвигая застыв­шие и неподвижные горизонты деспотических ре­лигий; и, переделывая слепую веру в позитивное знание, основанное на законах математики, един­ственной точной науки, вновь указывает человеку, но уже в более конкретном и философском аспек­те, на реальность существования того, от чего он уже давно отказался под влиянием мертвой буквы и что уже успел позабыть, как слышанную в детстве добрую сказку. Теософия дает четкую и ясную цель, идеал, к которому может стремиться каждый искренний человек — мужчина или женщина, не­зависимо от социального положения, принадлежно­сти к той или иной культуре и уровня интеллекту­ального развития. Практическая теософия — это не одна отдельная наука, она охватывает все существующие науки моральной и физической жизни. Вкратце ее можно вполне справедливо назвать все­мирным «ментором», или преподавателем универ­сального знания, опыта и эрудиции, призванных не только помочь ученику благополучно сдать экзаме­ны по всем видам научной и моральной деятель­ности в этой земной жизни, но и подготовить его к последующим жизням. Для этого ученику необ­ходимо изучать Вселенную и ее тайны, глядя сквозь себя самого, а не через очки ортодоксальной науки и религий.

Пусть читатель не поймет эти заявления пре­вратно. Когда мы говорим об этом универсальном всеведении, мы имеем в виду теософию реr sе, а не каждого теософа в отдельности и даже не все Об­щество в целом. Не следует смешивать теософию и Теософское Общество — сам сосуд и тот винегрет, который он в себе содержит. Первая являет собой идеал, божественную Мудрость, само совершенство, тогда как второе — убогое и несовершенное обра­зование, пытающееся удержаться хотя бы в падаю­щей на Землю тени этого совершенства, даже не надеясь дотянуться до него самого. Никакой чело­век не совершенен, так можно ли в таком случае выставлять кого бы то ни было из членов Теософ­ского Общества вместилищем всех человеческих добродетелей? И должно ли критиковать и обви­нять всю организацию за ошибки, реальные или воображаемые, отдельных ее «членов» или даже ру­ководителей? Никогда и ни одно Общество, как целостная формация, не было свободно от заблужде­ния или греха — «Errare humanum est». Так что же тогда говорить об отдельных людях? Таким обра­зом, если кого-то и винить, то скорее отдельных людей, большинство из которых просто отступи­ли от подлинной теософии. Теософия — это душа нашего Общества, а все остальное — ее грубое и несовершенное тело. Так пусть же современные Соломоны, норовящие занять судейское кресло, чтобы рассуждать о том, о чем они не имеют ни­какого представления, для начала познакомятся с теософией и теософами, прежде чем клеветать на них, безосновательно называя первую «набором по­лоумных верований», а последних — «сектой шар­латанов и лунатиков».

И все-таки, несмотря ни на что, и враги и дру­зья часто называют теософию религией, а то и сек­той: Давайте же посмотрим, как те или иные ве­рования смогли настолько сблизиться с теософией, что теперь многими воспринимаются как ее неотъ­емлемые составляющие, и почему лидеры Общества не предпринимают ровным счетом ничего, чтобы отмежеваться от них хотя бы на словах.

Мы уже говорили, что верим в абсолютное един­ство природы. А единство предполагает возмож­ность для отдельного субъекта вступать в контакт с субъектом на другом уровне (или с другого уров­ня). Мы в это верим.

По содержанию только что опубликованной «Тай­ной Доктрины» можно судить о том, что думали люди на протяжении всей древности о первых на­ставниках изначального человечества и трех его древнейших рас. Именно в те времена происходит становление религии мудрости, в которую верят все теософы. Появление так называемого «оккультиз­ма» (или, скорее, эзотерической науки) связано с теми существами, которые, следуя закону кармы, воплотились в нашем человечестве и заложили в нем основы тайной науки, которую бесчисленные поколения адептов передавали затем из века в век, сверяя ее учения с собственными наблюдениями и опытом и периодически возвещая о ней миру. Ос­новная масса этих знаний (которыми ни один че­ловек не может обладать в полном объеме) как раз и составляет то, что мы теперь называем теософией, или «божественным знанием». Существа из иных, более высоких миров могут обладать им во всей полноте; но нам доступны лишь приблизительные представления о нем.

Единство всего во Вселенной уже само по себе подразумевает и оправдывает нашу веру в суще­ствование знания одновременно научного, фило­софского и религиозного, демонстрирующего зако­номерность и реальность взаимосвязи всех людей и всех вещей во Вселенной. Но такое знание по необходимости должно быть религией, и потому во всей своей совокупности и универсальности оно называется религией мудрости.

Именно из этой религии мудрости произошли все индивидуальные «религии» (называемые так по ошибке), от которых в свою очередь отдели­лись всевозможные "ответвления, и разновидности, и все малые вероучения, всегда основанные на чьем-то личном психологическом опыте. Каждая такая религия или ее разновидность — считают ли ее ортодоксальной или еретической, мудрой или глупой — изначально представляла собою чистый и незамутненный поток из материнского источни­ка. И тот факт, что каждая из них со временем оказалась искажена чисто человеческими умоза­ключениями и даже фантазиями, вовсе не означа­ет, что в самом начале они не могли быть абсо­лютно чисты. Некоторые из этих вероучений (мы не станем называть их религиями) сейчас настолько испорчены чисто человеческими наслоениями, что их изначальный облик стал уже почти нераз­личим, прочие — только отмечены следами разло­жения разной интенсивности, но ни одно из них не смогло полностью избежать разрушительного влияния времени. И все-таки все они: маздеизм, брахманизм, буддизм и, конечно же, христианство — божественны, поскольку выходят из истинного и естественного источника. Именно догматизм и при­мешанный к нему человеческий элемент привели к возникновению современного спиритуализма.

Разумеется, если мы скажем, что современный спиритуализм реr sе, очищенный от нездоровых из­мышлений, основанных на заявлениях двух малень­ких девочек и их крайне неблагонадежных «духов», гораздо более истинен и философичен, нежели лю­бая церковная догма, то подобное утверждение вы­зовет громкие возгласы протеста с обеих сторон. Материализованный спиритуализм пожинает теперь плоды своей кармы. Его изначальные инициаторы — те самые «две маленькие девочки» из Рочестера, Мекки современного спиритуализма — успели вы­расти и превратиться в старушек, прежде чем впер­вые произведенные ими стуки распахнули широкие врата, соединяющие наш мир с иным миром, и на основе их «невинного» свидетельства была создана и разработана подробная схема астральной Страны Чудес с ее активным астральным населением — «духами», всегда стоящими наготове за кулисами своей «молчаливой страны» и охотно показываю­щимися обитателям нашей шумной и крикливой Земли. Но вот обе женщины, каждую из которых считали «Мухаммедом современного спиритуализ­ма», отступили от своей собственной веры, преда­ли ими же самими созданную философию и пере­метнулись на сторону своих врагов. И теперь они разоблачают и обвиняют практический спиритуализм, называя его многовековым шарлатанством. Когда те, кто никогда не были теософами, предали нас и продемонстрировали свое раздвоенное копы­то, обрушившись на Основателей Теософского Общества с обвинениями в мошенничестве и шарла­танстве, спиритуалисты (за исключением немногих наиболее порядочных из них) возрадовались и при­мкнули к нашим недругам и клеветникам. Но сто­ит ли теософам теперь смеяться над ними в отме­стку, когда прежние «распространители» спириту­ализма превратились в его «гонителей»? Никогда! ибо феномены спиритуализма подлинны, и преда­тельство «девочек Фокс» только добавляет нам со­чувствия ко всем медиумам и еще раз доказывает всему миру справедливость нашего извечного ут­верждения, что ни на одного из медиумов нельзя полностью положиться. И никакой теософ не ста­нет смеяться или, тем более, радоваться посрамле­нию другого человека, даже своего противника. И понять причину этой сдержанности довольно про­сто:

Мы знаем, что существа из других, вышестоящих миров общаются с некоторыми избранными смертны­ми; так было всегда; и так есть сейчас, хотя и го­раздо реже, чем в прежние времена, поскольку с каждым цивилизованным поколением человечество становится все хуже и хуже во всех отношениях.

Теософия — главным образом благодаря друж­ному восстанию всех спиритуалистов Европы и Америки против первых же слов, высказанных в осуждение идеи, будто все осмысленные сообщения из иного мира могут поступать только от духов бывших смертных, некогда живших на Земле, — еще не сказала своего последнего слова о спири­туализме и «духах». Возможно, когда-нибудь ска­жет. А пока скромная служительница теософии, ре­дактор журнала, в очередной раз заявляет о своей вере в Существа более великие, мудрые и благород­ные, чем любой персонифицированный Бог, превос­ходящие всех «духов умерших», святых и крылатых ангелов и тем не менее в каждом столетии перио­дически нисходящих на Землю, чтобы повлиять на некоторых обладающих редкой чуствительностью людей, зачастую не связанных ни с церковью, ни со спиритуализмом, ни даже с теософией. А веря в высокие и святые Духовные Существа, она так­же должна верить и в их противоположность — низших «духов»: добрых, злых и нейтральных. И, следовательно, она должна верить в спиритуализм и его феномены, даже если некоторые из них ка­жутся ей отвратительными.

Это было небольшое отступление, призванное показать, что теософия включает в число своих на­ук также и спиритуализм — только не такой, ка­кой он есть сейчас, а такой, каким он должен быть, — основанным на знании и опыте бесчисленных столетий. Каждая религия, достойная называться таковой, появилась на свет именно вследствие та­ких визитов существ с вышестоящих уровней.

Так родились все доисторические, равно как и исторические, религии: маздеизм и брахманизм, буд­дизм и христианство, иудаизм, гностицизм и маго­метанство, словом, все более или менее значитель­ные «измы». Все они истинны внутри, и все они фальшивы снаружи. Вестник всегда проявляет себя как настоящий художник, изображающий фрагмент Истины в сознании Пророка; однако холстом для его картин во всех случаях может служить только человек. Пригласите Рубинштейна^[1] и попросите его сыграть сонату Бетховена на пианино, которое ни­кто никогда не настраивал, половина клавишей не работают, а струны просто висят, и тогда посмот­рим, сможете ли вы узнать сонату, невзирая на ге­ниальность исполнителя. Мораль сей аллегории заключается в том, что человек, будь он даже вели­чайшим из медиумов и пророком от природы — это всего лишь человек, а человек, предоставленный собственным суждениям и поступкам, не может мыс­лить в унисон с абсолютной истиной, даже если способен подбирать ее крохи. Ибо человек — это только падший ангел, бог внутри, но с мозгом жи­вотного в голове, восприимчивый более к насмор­кам и к бокалу вина в компании других земных людей, нежели к божественным откровениям.

Отсюда и многоцветье догматов различных цер­квей. Отсюда и тысяча так называемых «филосо­фий», зачастую противоречивых (это касается так­же и теософских теорий), и все разнообразные «науки» и системы — духовные, ментальные, хри­стианские и светские, сектантство и фанатизм и особенно чванство и самовлюбленность почти каж­дого «новатора», начиная с эпохи средневековья. А в результате оказался скрытым и затемненным сам факт существование Истины — общего источ­ника всего. Нашим критикам не следует вообра­жать, будто мы намерены исключить теософские учения из общего списка. Вовсе нет. Ведь посколь­ку те эзотерические доктрины, которые распрост­раняло и продолжает распространять наше Обще­ство, явно не являются ментальными или духовными посланиями, полученными от некоего «неведомо­го высшего», но переданы нам живыми людьми, то все они, за исключением разве что тех, которые были записаны или продиктованы самими Учите­лями Мудрости, вполне могут оказаться ошибочны­ми и несовершенными — как раз такими, какими бы их хотели видеть наши недруги. «Тайная Докт­рина» — книга, в которой изложено все, что может быть передано человечеству в нынешнем столетии, представляет собой попытку расчистить часть об­щего фундамента всех, великих и малых, религий и философских систем. Было признано необходи­мым взорвать весь огромный пласт окаменевших предрассудков и заблуждений, скрывающих ныне единое основание а) всех великих мировых рели­гий, б) малых сект и в) теософии в ее современном изложении (как бы глубоко ни оказалась скрытой от нас, по причине нашей собственной ограничен­ности и несовершенства наших познаний, великая Истина). Слой заблуждений довольно плотен, ибо к его созданию приложило руку великое множество людей, и потому, когда мы самочинно попытались соскрести хотя бы малую его толику, результатом всех наших усилий стали постоянные нападки на всех теософских авторов и даже на само Общество. Очень многие наши друзья и читатели характери­зуют наши попытки справиться с заблуждениями посредством публикаций в «Theosophist» и «Lucifer» как «немилосердные нападки на христианство», «нетеософичные оскорбления» и т.д., и т.п. И все же они необходимы и даже неотвратимы, если мы хо­тим приблизиться хотя бы к относительным исти­нам. Мы хотим называть вещи своими именами и готовы пострадать за это (как обычно). Нет смыс­ла обещать людям истину, а затем подмешивать к ней заблуждения и вымысел исключительно по сла­бости характера. Результатом такой политики мог­ло бы стать только загрязнение чистого родника фактов, что продемонстрировано уже с достаточной очевидностью. Через двенадцать лет непрестанных трудов и борьбы с врагами, наседавшими на нас со всех четырех сторон света, невзирая на наличие че­тырех теософских ежемесячных журналов — «Theosophist», «Раth», «Lucifer» и французский «Le Lotus», наши  вялые, пассивные протесты, публикуемые в них, наши робкие заявления, наша «мастерская по­литика бездействия» и попытки спрятаться в тени унылой метафизики привели лишь к тому, что теософию теперь однозначно считают религиозной сектой. И в сотый раз говорят нам: «Что хорошего делает теософия?» и «Посмотрите, как много хоро­шего делают церкви!»

И все же можно считать установленным факт, что человечество не стало ни на йоту более добро­детельным, а в некоторых отношениях — даже в десять раз хуже, чем когда-либо было в языческие времена. Более того, за последние полвека — с тех пор, когда вольнодумство и наука окончательно одержали верх над церквями, — христианство еже­годно теряет больше приверженцев среди образо­ванных классов, чем приобретает прозелитов в низ­ших слоях, среди отщепенцев язычества. С другой стороны, теософия вывела из темноты материализ­ма и безысходности отчаяния назад к вере (осно­ванной на логике и очевидности) в божественную сущность человека и ее бессмертие уже многих из тех, кого церковь потеряла из-за своего догматиз­ма, насаждения веры и тирании. А если удастся подтвердить, что теософия спасает хотя бы одного человека из тысячи тех, кого теряет церковь, то разве не является первая гораздо более благотвор­ным фактором для человечества, нежели все мис­сионеры вместе взятые?

Теософия, как это периодически повторяют в печати и viva vосе члены и должностные лица на­шего Общества, придерживается методов, диамет­рально противоположных церковным, и в то же время отрицает индуктивную научную методику, коль скоро она может привести только к грубому материализму. И все же de facto теософия является одновременно и «религией» и «наукой», поскольку представляет собой квинтэссенцию и той и другой. Именно из любви к этим двум божественным абстракциям, т.е. теософской религии и науке, на­ше Общество стало добровольным обличителем как ортодоксальной религии, так и современной науки, безжалостной Немезидой для тех, кто извратил две благороднейших истины в угоду собственным ин­тересам, а затем отшвырнул их прочь друг от дру­га на противоположные полюса, хотя они должны идти рука об руку. И доказательство данного фак­та является еще одной целью настоящей статьи.

Современные материалисты настаивают на том, что между этими двумя существует непреодолимая пропасть, подчеркивая при этом, что «конфликт между религией и наукой» закончился поражени­ем первой и триумфом последней. Напротив, со­временные теософы не видят между ними абсолют­но никакой пропасти. Если церковь и наука в один голос утверждают, что каждая из них стремится к истине и не приемлет ничего кроме истины, значит, одна из них явно заблуждается, принимая за исти­ну ложь, или же ошибаются обе. Любое другое пре­пятствие на пути к их примирению следует при­знать надуманным и кажущимся. Но Истина едина, даже если вести ее поиск в двух противоположных направлениях. И потому теософия утверждает, что эти две кажущиеся противоположности можно при­мирить. Теософия исходит из того, что подлинно духовная, изначальная христианская религия, как и прочие великие и еще более древние философии, предшествовавшие ей, — это свет Истины, «жизнь и свет человеков».

Но точно таков же и истинный свет науки. Толь­ко затуманенный религиозными догмами и рас­сматриваемый сквозь темные очки предрассудков, искусственно созданных церквями, свет веры ни­как не может пробиться навстречу своему побрати­му — свету науки, так же затененному и ослаблен­ному парадоксами и материалистической софисти­кой нашего века. Из-за этого оба учения кажутся несовместимыми и никак не смогут прийти к согласию до тех пор, пока религиозная философия и наука о физической и внешней (в философии — ложной) природе не перестанут упрямо настаивать на истинности и непогрешимости своих «блуждаю­щих огоньков». А сейчас оба источника света по­сылают в материю ложных умозаключений лучи одинаково ограниченной длины, которые при встре­че могут лишь взаимно уничтожать друг друга, тем самым еще более усугубляя тьму. И все же их мож­но примирить при условии, что обе они очистят дома свои: одна — от накопившихся за многие сто­летия человеческих наслоений, а другая — от ужас­ной опухоли современного материализма и атеиз­ма. Но коль скоро обе они отказываются предпринимать такого рода шаги, то наиболее достойным и разумным в данном случае будет делать то, что способна делать и делает только одна теософия, а именно — указывать невинным жертвам обоих этих придорожных разбойников (настоящих древних драконов, заглатывающих: один — людские души, а другой — умы) на то, что якобы существующая между ними пропасть — всего лишь обман зрения и что на самом деле это не пропасть, а, напротив, оборонительные валы, возведенные из мусора и от­бросов обеими воюющими сторонами для защиты от взаимных нападений.

Даже если теософия ограничит свою деятель­ность исключительно тем, что будет указывать и привлекать внимание мировой общественности к тому факту, что предполагаемый конфликт между религией и наукой обусловлен, с одной стороны, тем, что образованные материалисты вполне обо­снованно отпихивают от себя абсурдные человече­ские догмы, а с другой — тем, что ослепленные фанатики и заинтересованные священники вместо того, чтобы защищать человеческие души, бьются смертным боем исключительно за то, чтобы отстоять свою власть и свой кусок хлеба с маслом, — даже в этом случае теософия сможет считаться спа­сительницей человечества.

Надеюсь, нам удалось достаточно внятно объяс­нить, что такое истинная теософия и каковы ее приверженцы. Первая — это божественная наука и этический кодекс, настолько возвышенный, что ни один теософ не в состоянии оценить его в полной мере; тогда как последние — слабые, но вполне ис­кренние люди. Можно ли в таком случае судить о теософии по личным недостаткам ее последова­телей или руководителей какого-либо из 150 наших отделений? Человек может работать в полную силу своих способностей, но при этом не реализовать в полной мере ни свое призвание, ни стремления. Однако это будет только его или ее личная беда, но никак не вина теософии и не Общества в це­лом. Единственная добродетель, на которую пре­тендуют его Основатели, заключается в том, что именно они привели в движение самое первое те­ософское колесо. И если их можно судить, то толь­ко по их собственным делам, а не по тому, что о них думают друзья или говорят их враги. В такой работе, как наша, нет и не может быть места для персоналий: каждый член Общества — так же как и его Основатели — должен быть готов, в случае необходимости, броситься под колесницу Джаганнатха, чтобы быть раздавленным под ее колесами ради общего блага. И только в отдаленном будущем, когда смерть схватит своей костлявой рукою несча­стных Основателей и тем самым прервет их кипу­чую деятельность, только тогда их добрые и дурные дела и поступки и вся их теософская работа могут быть взвешены на весах будущих поколений. Толь­ко тогда, когда неподвижно замрут обе чаши этих весов с возложенным на них грузом противопо­ложностей и результаты взвешивания cтанут очевидными для всех, можно будет выносить оконча­тельный вердикт с некоторой претензией на спра­ведливость. А пока эти результаты повсюду, за ис­ключением Индии, слишком рассеяны по поверх­ности земли и ограничены слишком малым числом людей, чтобы на их счет можно было выносить сколь-нибудь обоснованные суждения: их трудно разглядеть и еще труднее расслышать из-за криков и воплей наших многочисленных врагов и их без­думных подражателей — равнодушных. Но какими бы малозаметными ни были эти результаты, если их все-таки можно счесть положительными, то каждый человек, которому небезразличен мораль­ный прогресс человечества, должен быть благода­рен за это теософии. И коль скоро теософия была возрождена и вновь представлена миру через своих недостойных слуг — «Основателей», то оправдани­ем для них может служить только их работа, если она окажется полезной, а не нынешнее состояние весов, продиктованное мелочной бухгалтерией кар­мы, учитывающей все, включая социальную «рес­пектабельность».

Примечания

<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>