17.05.1938 Е.И.Рерих, Н.К.Рерих К.Кэмпбелл, З.Г. и М. Лихтманам
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
Е.И.Рерих, Н.К.Рерих – К.Кэмпбелл, З.Г. и М. Лихтманам
17 мая 1938 г.
Родные наши, вчера получили письмо Зины от 28 апреля по 1 мая, с описанием вандализма в Музее. Беспокоимся, как прошло Ваше собрание у ассистента прокурора. Ведь от этого зависело, какое направление примет дело о вандализме. Мы хотели написать Мерритту и другим друзьям, но до Ваших сведений о результате Вашего совещания не можем писать, чтобы не осложнить дела. Брат прав, что сейчас необходимы широкая публисити[1] и выражение протеста от Комитета. Мы получили текст протеста, составленный Форманом, – передайте ему, что мы очень тронуты им. Ведь если какие-то формальности о даре нации и не были завершены, то, во всяком случае, все мы восемь лет жили в этом убеждении и не отступаем от нашего слова. Если версия неприемлема некоторым нашим друзьям, то ведь во всяком случае Музей был общественным учреждением, а не частной собственностью Хорша. Мы уже давно Вам писали, что Хорш не мог собирать общественные пожертвования на свою частную собственность. Правильно пишет Зиночка, и до сих пор подобные сборы на частную собственность под предлогом общественности преследовались законом. Вообще, в каком же положении теперь все лица, которым были посвящены именные комнаты? Как, например, Крен, Сторк и прочие? В каком же положении почетные советники Музея и все жертвователи, которые, как оказывается, жертвовали на частную собственность Хорша, а советники способствовали своими именами вандализму и ограблению Музея! Поистине, сейчас выступает весь уголовный элемент этого дела, и брич оф трест уже оказывается не только по отношению ко всем нам, но и по отношению ко всем жертвователям и почетным советникам. Но неужели же непротивление злу настолько вошло в плоть и кровь людей, что они предпочитают оказаться косвенными пособниками зла, лишь бы не побеспокоиться, так творится развал мира. Мы очень рады слышать, что Флорентина приняла обязанности Председателя Комитета Музея. Вероятно, Морис закрепил эту передачу письменно, так же как и передал свой голос кому-либо из Вас перед своим отъездом. Франсис и Морис были Трэсти в корпорации картин и своими двумя голосами имели перевес над голосом Хорша. Также весьма важно, что Хорш у рефери[1] признавал, что корпорация Музея не принадлежит ему, и это было тогда рекордировано. Не считают ли нужным адвокаты, чтобы и мы четверо прислали свои голоса, передав их кому-либо из Вас? Ведь Морис сейчас находится в том же положении, как и мы, и было бы вполне естественно, если отсутствующие передают свои голоса. Из письма Зины мы поняли, что наш иск о 240,000 плюс проценты может быть подан лишь при личном присутствии. Значит, и всякие измышленные претензии Хорша не могут быть предъявлены здесь. Тогда почему же Плаут беспокоился, чтобы Хорш не набросился на нас здесь? Такие обстоятельства лучше очень выяснить. По всему ходу дела мы видим, что мнения адвокатов весьма различаются. Что одному кажется невозможным и противозаконным, то другому представляется вполне возможным и естественным. Светик просит передать, что у него никаких обязательств по отношению к Хоршу нет. Во времена Миллера Светик посылал об этом полный меморандум через Зину с копией, и все бумаги должны находиться у Миллера, или у Катрин, или у Зины. Таким образом, совершенно недопустимо, чтобы портреты работы Святослава, а также и его имущество были бы захвачены грабителями. Миллер предполагал заняться этим делом, но хотел объединить его с общим музейным, после происшедшего разрыва с Миллером дело остановилось, но необходимо выяснить, не нужно ли Святославу заявить свои права, иначе грабители могут измыслить какие-то сроки, после которых законные требования окажутся недействительными. Помните, родные, что во всех делах необходимо следить за сроками, чтобы они не истекли, и вовремя прерывать их соответственными заявлениями. Если сейчас мы не можем вести все эти иски, то в будущем, и даже не очень далеком, мы вчиним их полностью, поэтому узнайте от адвокатов и сообщите нам, какими заявлениями следует прерывать истечение сроков. Иначе и все имущество Святослава, и наши иски пропадут. Если по исчислению пандитов Кали-Юга оканчивается в 42 году, то ведь и до этого срока многое что происходит и произойдет. Разве мы можем всем утяжелять письма? Только в последних почтах Ваши письма дошли, видимо, без вскрытия. Пожалуйста, записывайте, кто окажутся истинными друзьями и кто умоет руки. В таких принципиальных делах часто находятся совершенно неожиданные друзья. В Филадельфии имеется Музей Родена, неужели можно предположить, что, если он оказался бы разграбленным в один день, общественное мнение промолчало бы? Митинг протеста, бывший в 32 году, показал, что люди умеют говорить, когда они хотят. А ведь качество, качество картин с 32 года ведь не изменилось? Ведь картины представляют собою и единственную панораму Азии и, как Сказано, «ее нельзя раздроблять». За эти годы все время идут новые монографии и новые голоса оценки всей деятельности. Вандализм остается единственным в своем роде. Теперь о Школе. Мы ничем не хотим связывать голос преподавателей – если они хотят иметь имя, то это предоставляем им. Которого числа подан Аппил[1]? Если он будет тянуться дальше октября, пусть тянется.
Писали это письмо вместе и вместе шлем Вам бодрость и просим помнить, что поверх земной очевидности существует высшая действительность, которая проявится в высший срок.
Примечания
