28.09.1938 Рихард Рудзитис Елене и Николаю Рерих
Материал из Энциклопедия Агни Йоги.
| Информация о письме |
|---|
|
Рихард Рудзитис Елене и Николаю Рерих[1]
На пути от Кракова в Варшаву
28. IX. 38
Дорогие Е.И. и Н.К.!
Простите, что целый месяц я молчал. Хотел писать конкретно и реально, а не в символах, но в той стране это было невозможно. В том, что лучше не писать, я убедился также, беседуя с Вашей подругой[1]. Она послала письмо Вам 11 мая, как раз накануне переворота в Австрии, и так как ответа не получает, то полагает, что цензура это письмо задержала.
Чувствую себя теперь, как будто вырвался из какой-то неволи, неволи, прежде всего, духовной. Здесь, в польских вагонах, люди весело разговаривают, смеются, а в той стране была какая-то необычная серьёзность, даже известная резигнация[1], совсем необычная для жителей Вены, прежде всегда жизнерадостных, ведь весёлый и несколько мгновенный стиль – принадлежность не только серьёзной австрийской музыки, но и всей прочей культуры. Да, за месяц редко видал я в Вене весело смеющихся, даже среди арийцев, хотя часть их ведь теперь имеет право радоваться. Но эта часть (м. б., около 30%, которых я видел со значками на улице) большей частью рекрутируется из молодёжи, которая не испытала ещё войны и трудностей. Как Ваша подруга мне рассказывала, при перевороте, конечно, солидное множество увлеклось, недовольное прежним правительством и ждавшее теперь весьма многого. При всеобщем голосовании, конечно, редко кто имел мужество сказать своё нет, так как оно было полуоткрытое. Но потом пришло некоторое разочарование. Правда, безработица сильно уменьшается и вождь[1] сулит в скором времени её совсем уничтожить, ибо идёт строительство. Но рабочим вместо 8 часов приходится работать до 12 часов. Также и экономическая жизнь не удовлетворяет: с уничтожением шиллинга прежние цены на товары теперь, в сущности, приноравливаются к курсу марки, так что всё стало вдвое дороже – а это тоже играет некоторую роль в сознании народа. Для интеллигенции же самый больной – культурный вопрос. Закрыты почти все общества, которые не имеют чисто националистической или научной цели. Ваша подруга скорбит также о закрытии научно-христианского общества. Закрыты также все теософические и антропософические общества. Я познакомился с бывшим председателем антропософского общества, молодым симпатичным Dr. Л. При первой встрече он дал мне две антропософские книги о Граале, но скучные, с неприемлемой для меня символикой и толкованиями. Когда я через три дня посетил его вторично, он несколько грустно сообщил мне, что на днях уезжает в Дорнах – в Швейцарию, так как здесь должен унывать в безработице. Также, и не знаю почему, большинство театров закрыты, кроме главных – Оперы и Burgtheater. Кино завалены фильмами немецкой фабрикации, большинство лёгкого настроения. Популярен один фильм о «проблеме предков». Мне удалось увидеть фильм об экспедиции немецких учёных на гималайскую вершину Паранг. Муж Вашей знакомой жаловался, что как будто политика и церковная музыка [не] совмещаемы. Но Вена немыслима без музыки. Как приятно было наблюдать, что люди сидят в опере с партитурой в руках и отбивают рукой и взглядом такт. Далее – из новой школьной программы как будто не только выключается религия, но и этика приноравливается к этике партии. Ваша знакомая передала также, что женщинам впредь закрывается доступ в университет, в какой мере, мне не удалось проверить. Напоминает царские времена. В университетской библиотеке среди посетителей было много и девушек. Как Вы знаете, также и в стране Гар[альда] всё больше ограничивался доступ женщин к общему среднему образованию, из педагогических институтов постепенно женщина совсем будет изгнана, но в общем там другой дух. Наконец, венцам не нравится, что новые прусские чиновники желают внести новый темп в жизнь несколько флегматичных венцев.
Теперь о еврейском вопросе. Когда я приехал в Вену, первое, что мне бросилось в глаза, были «гакенкрейцы»[1] – знаки, которыми были испещрены окна и двери почти всех магазинов. Берлин, должно быть, уже пережил эту первую горячку молодёжи, ибо, проезжая, я не видел их там. Но там и «устроили» еврейский вопрос. Многие магазины носили также этикетки «арийская торговля». Даже немало врачей прилепили к своей дощечке у дверей знак «гакенкрейц». До этого доходят даже люди, претендующие на научность. Газеты уже писали о многочисленных самоубийствах среди евреев в первые дни переворота. Слышал и я лично намёки о всех пережитых евреями ужасах. Конечно, преследования евреев всё продолжаются. Все еврейские врачи с 1 октября должны прекратить свою практику и оставить квартиру арийского хозяина. Также квартиры должны оставлять приехавшие евреи. Но новую квартиру получить евреям весьма трудно, хотя, я думаю, ни в одном городе во всём мире теперь нет столько свободных квартир, в более крупном размере, как в Вене, даже в одном доме по несколько. У евреев не могут служить также арийские служанки до 45 лет.
Теперь несколько слов о моём профессоре-еврее. Он – высокоэтическая личность, автор философских книг, религиозная натура. Мне особенно понравилось, когда он говорил, что именно в минуты самого тяжёлого настроения и усталости нужно думать о самодисциплине, ибо именно дни усталости даны для восхождения, для испытания своих сил. Он также говорил, что не имеет смысла знать то, что не прилагается к жизни. Каждое слово нужно говорить, как будто перед Богом. Во всех людях одна общая Всемирная Душа и т. д. Чтобы возобновить свою практику, которая должна у него прекратиться с 1 октября, он переписывался со многими университетами со всего света. Он ведь авторитет в своём вопросе. Ученики его рассеяны по многим странам. В минуту интимной беседы он показал пачку из 10 писем, притом даже слёзы показались на его глазах, – это ответы университетов, которые отказываются принять еврея. Единственно отозвался Вашингтон, но приглашает его на 1940 год! В самое последнее время он всё же поедет по приглашению в Данию прочесть цикл лекций. Две недели тому назад его постигло тяжёлое испытание. Он очень любил свою мать, которая проживала где-то в отдельном домике и которой было свыше 70 лет. Однажды я увидел на его руке траур и спросил, кто у него умер. Он ответил: моя мать покончила с собой. Я был просто ошеломлён. Ведь сын её религиозен, должно быть, и она. И притом это случилось в таком возрасте. Таково испытание еврейства теперь.
Днём я обычно засиживался в обеих больших библиотеках – Национальной, где свыше 1,5 миллиона томов, и в университетской, где также свыше 1 миллиона книг. Мне удалось за всё время прочесть или пересмотреть несколько десятков книг по вопросу Грааля. Я пересматривал также старые карты Азии и энциклопедии, но мне в последних удалось найти лишь в связи с бывшим названием Пекина – Cambalac или Chambala. Об этих своих поисках я напишу впоследствии. В «Schlagwort»[1] каталоге университетской библиотеки я насчитал 20 книг по вопросу о «камне мудрецов» – Stein der Weisen, большей частью на латинском и древненемецком языках XV–XVII столетий. Возможно, что здесь многое что можно бы разыскать. Читал я также о Пресвитере Иоанне.
Иногда заходил и в книжные антиквариаты. В обеих библиотеках теософские книги ещё доступны читателю, но в книжных магазинах теософическая и антропософическая литература запрещена. Но самое странное явление: книги Geheimlehre[1] разрешаются. Так, в одном магазине, на который мне указали как на специально посвящённый оккультизму, Блаватской и Безант, конечно, я не нашёл, но – целую серию книг по спиритизму, магии, факиризму и т. д., и представьте – среди них немецкий перевод книги нашего Балодиса о Космогонии и 1-й номер Оккультизма и Йоги, о котором и продавец думал, что он написан на болгарском языке. К таким же диковинкам принадлежит и то явление, что в национал-социалистской Вене, в центре, у оперы существует Reiseburo[1] Интурист со всеми видами России и пр. В многочисленных книготорговлях я разыскивал книгу Гильтона – Hilton – Legenden in Tibet[1], немецкий перевод с английской Lost Horizon[1]. Нигде не удалось её найти, хотя она издана в Вене в 1936–1937 годах. Наконец, я смекнул в чём дело – издатель этой книги, оказывается, еврей. Я заинтересовался этой книгой оттого, что Proll из Осло, Норвегия, два месяца тому назад мне писал, что в ней упоминается Белое Братство, но я не мог ему ответить, так как не имел этой книги. Оказывается, что, по последнему письму Гаральда, также и Гребенщиков в своей статье упоминает о книге Гильтона. Всё же в одном большом антиквариате я познакомился в его каталогах с отделом оккультизма, где была и теософская литература, и, к моей большой радости, я нашёл и приобрёл Five Years of Theosophy[1], на которую так часто ссылается Блаватская и в которой, несомненно, систематизированы статьи также о Махатмах и Братстве. Меня заинтересовала также статья о том, в каком направлении положить голову при спанье. Этим вопросом я уже давно интересовался. Но и эта статья в конце концов не дала мне убеждения, в каком направлении именно моя особа должна спать.
(Head to East – Accord in All. B. Head to North – discord – Head and Feet. Accord – Hands. C. Head to South – Accord – Head and Feet. Discord – Hands)[1].
Первая теория – что люди Северного полушария должны спать головой к северу, – об этом я читал уже раньше, но здесь автор излагает свою вторую версию – к востоку. Эту книгу я отыскивал в библиотеке, но её не было. Также нашёл книгу Ladje [?].
Ваша подруга Ида Мюллер живёт где-то в «пригороде», в дачном районе. У неё с мужем свой домик и садик, где они одни уютно проживают, кажется, со дня своей свадьбы. Она рисует тирольские пейзажи, муж её композитор, также написал большой труд для церкви, но пока не напечатал. Провёл целый вечер у них. Оба симпатичные люди, особенно Ида меня поразила своим глубокодуховным обликом, муж её, хотя тоже приятный человек, но реалист, более скептик. Её настроения и отчасти её мысли я уже передал Вам. Она также указала на осторожность, ибо совсем невинные люди могут быть под надзором. Но я это совсем не чувствовал, мне всё время в Вене казалось, что каждый живёт своей жизнью и жизнью других не интересуется. И я притом политикой не интересовался, чтобы мне было чего-то опасаться. Она указала на удручённость всей интеллигенции. Если раньше было трудно напечатать не только о мире и о подобных вопросах, но и статьи Н.К., то теперь это немыслимо. В своём письме к Вам от 11.III. она писала о своих тщетных попытках напечатать Ваши статьи, что даже швейцарские журналы отказали ей. Она перевела массу статей Н.К. и даже стихи, и теперь ей осталось их лишь прекрасно запаковать в футляр. Оба они живут одиноко и полагают, что теперешние «верхи» относятся к ним негативно. Мы условились, что она будет писать Вам через меня в Ригу, и так же и Вы можете делать, и я пошлю письма адресату. Может быть, так лучше. Она шлёт Вам свой привет.
Я проживал в самом центре города, но моя комната выходила окнами во двор, было совсем тихо. Приехав, пару недель чувствовал себя сравнительно хорошо, но потом десять дней чувствовал такие давления, иногда даже истощение психической энергии, сильнее стало и давление около гортани и прочее. Но последнюю неделю чувствовал себя снова хорошо. Иногда случалось днём чувствовать хорошо, но вечером – сильное давление, и наоборот. Долго гулять по улицам я избегал, дольше засиживался в библиотеках.
Прекрасен Kunstmuseum[1] – 20 картин одного Тициана. От Рафаэля – одна из самых чудных его Мадонн.
Теперь ещё раз о всеобщем настроении. Газеты – всё сплошь да рядом одна невообразимая травля Чехословакии. В газетах я почти не видел, чтобы писалось также о китайско-японской войне или арабском и испанском вопросе и т. д., если где и было, то петитом и совсем случайно. Все прочие политические статьи посвящены только судетскому вопросу. Больше всего писалось о «негуманном» отношении чехов к немцам, о беженцах и т.д. Заглавия ежедневно самые ужасные. Вначале ещё не в такой мере, но с 12 сентября, когда, по немецким сведениям, в Чехословакии было убито 15 немцев, стали печататься громадными буквами заголовки: Массовые убийства в Чехословакии, Варфоломеевская ночь, Krieghetzer Benesch[1] и т. д. И странно, некоторые газеты напечатали с одними и теми же заголовками, как будто все сведения идут из одного источника. Понятно, что весь этот гипноз и влиял на настроение народа. Перешёптывались о войне. Я по горло ушёл в свою работу, но именно накануне моего отъезда события сгустились до того, что я узнал о закрытии чехословацкой границы. Я имел обратный билет через Чехословакию прямо в Варшаву, Каунас и Ригу. Теперь пришлось купить другой билет и ехать окольным путём через Лейпциг, Берлин, Бреслав[1] и снова через польско-чехословацкую границу в Варшаву. Уже две недели тому назад я видел во сне, что поеду домой через Берлин, но почему и как – не понимал. Выехал я вчера утром. Накануне моего отъезда я прослушал часть исторической речи. Да, это речь самая решительная – суббота может принести катастрофу. Хозяйка-немка, у которой я проживал, мне говорила об упрямстве чехов, что они не уступают. А немецкие газеты пишут о препятствиях, о том, что уже 750.000 беженцев. С большим интересом хочу познакомиться с прошлым изложением прессы. Посылал всё время свои капли миролюбивых мыслей, в своём письме-обращении к членам нашего Общества я также просил посылать каждый вечер мысли о мире. Да, самый напряжённый момент, но сердце как-то ещё надеется на счастливое взаимопонимание.
Переписывался всё время также с Гаральдом. Он в большой радости писал о продвижении дела монографии. Моё мнение также было, что единственный исход – Государственная типография, что прекрасно издавать в двух томах, но что часть надо издать вместе в одном томе. Не знаю лишь, как теперь с пражскими репродукциями, получил ли Гаральд их все и не придётся ли в конце концов портрет Н.К. отпечатать по рижскому оригиналу. Получил от Гаральда также два макета монографии. № 9 самый удачный. Просил Гаральда принять руководство художественной секцией в Обществе и наметил идеи, которые в связи с теперешним положением и настроением весьма спешно осуществимы – по воскресеньям в одиннадцать часов утра устраивать регулярный (два раза в месяц) цикл лекций по латышскому искусству и другим художественным проблемам. Первым можно было бы пригласить или Либерта, или кого-нибудь из директоров наших музеев и Академии. Конечно, на первых порах они могут прочесть уже раньше где-то читанные лекции.
Далее, циклы музыкальных утренников, также сначала посвящённых латышским композиторам. Весною этот вопрос уже стал осуществляться, но не успели довести до конца.
Далее, о небольших выставках художников в нашем музее. Особенно в то время, когда часть Ваших картин будет отправлена в типографию.
Развить далее вопрос о депонировании картин для музея.
Организация художественных экскурсий для членов для ознакомления с музеями и т. д.
Далее, я просил г-жу Драудзинь ускоренно организовать педагогическую секцию, о которой уже обсуждалось прошлой весной. Именно теперь, это самое грозное, самое напряжённое и величественное время – самое удобное для заложения новых основ мирного и творческого строительства.
_______
Примечания
