Е.П.Блаватская Разоблаченная Изида т.1. ГЛАВА VI ПСИХОФИЗИЧЕСКИЕ ФЕНОМЕНЫ

Материал из Энциклопедия Агни Йоги.

Перейти к: навигация, поиск

ГЛАВА VI

ПСИХОФИЗИЧЕСКИЕ ФЕНОМЕНЫ

 

 

 “Гермес, — моих указов извечный глашатай...

Тогда взял свой жезл, веки смертных которым смежает

По воле своей, и спящего волей своей пробуждает”.

 — Одиссея, кн. V.

“Самофракийские я видел диски;

Железные опилки плясали в медной миске.

Когда ко дну приставлен был магнит,

Казалось, в страхе от него бежит

Металл, безумной яростью объятый...”

 — Лукреций, кн. VI.

“Но то, чем особенно отличается Братство, есть чудесные познания по медицине. Они действуют не чарами, а лекарственными травами”.

(“Относительно происхождения и атрибутов истинных розенкрейцеров”, рукопись).

 

Одною из великих истин, когда-либо произнесенных людьми науки, является замечание, сделанное профессором Куком в его “Новой химии”:

“История учит, что век должен быть заранее подготовлен к тому, чтобы научная истина могла пустить корни и расти. Непривившиеся, бесплодные научные открытия остались бесплодными потому, что семена истины упали на неплодородную почву; и как только время исполняется, семя пускает корни и плод созревает... каждый исследователь поражается, обнаружив, как мала была та доля новой истины, которую даже величайший гений прибавил к прежнему запасу”.

Революция, через которую химия недавно прошла, должна была сосредоточить внимание химиков на этом факте; и не будет ничего удивительного, если до того, как это будет сделано, стремления и претензии алхимиков будут беспристрастно рассмотрены и изучены с разумной точки зрения. Мост через узкую пропасть, которая теперь отделяет новую химию от старой алхимии, маленькая, и ее преодолеть не труднее, чем то, что преодолели химики при переходе от дуализма к закону Авогадро.

Как Ампер послужил принятию Авогадро нашими современными химиками, так, может быть, когда-нибудь найдут, что Рейхенбах, открывший ОД, вымостил своим открытием путь к правильной оценке Парацельса. Прошло более пятидесяти лет, прежде чем молекулы были приняты в качестве единиц при химических вычислениях. Может быть, потребуется только половина этого времени, когда превосходные заслуги этого шведского мистика будут признаны. Предостерегающий абзац о медиумах-исцелителях,[1] который можно найти в другом месте, мог быть написан человеком, читавшим его труды:

“Вы должны понять”, — говорит он, — “что магнит есть тот дух жизни в человеке, которого ищет заражённый, когда оба соединяются с хаосом извне. И таким образом здоровый заражается нездоровым путем магнитного притяжения”.

Первичные причины болезней, осаждающих человечество; скрытая связь между физиологией и психологией — напрасно над ними мучились ученые, отыскивая какую-нибудь путеводную нить, на которой можно строить свои гипотезы. Особые лекарства и средства для каждого заболевания описаны и объяснены во многотомных трудах. Электромагнетизм, так называемое открытие профессора Эрстеда, применялось три столетия тому назад. Это можно наглядно доказать, критически исследуя его образ лечения болезней. По поводу его достижений нет надобности распространяться, ибо непредубежденные и справедливые писатели давно признали его величайшим химиком своего времени [169]. Бриер де Буазмон называет его “гением” и соглашается с Делёзом, что он создал новую эпоху в истории медицины. Секрет его успешных и, как их называли, магических исцелений, заключался в полном его презрении к так называемым “авторитетам” его века.

“В поисках истины”, — говорит Парацельс, — “я рассуждал сам с собою, что если нет настоящих преподавателей медицины, как я могу научиться этому искусству? Не иначе, как только по великой открытой книге природы, написанной пальцем Бога... Меня обвиняют и порицают за то, что я не вошел в это искусство чрез правильную дверь. Но где она, эта правильная дверь? Гален, Авиценна, Месуэ, Расис, или честная природа? Я думаю, что последняя. В эту дверь я вошел, и свет природы, а не лампа аптекаря, направляли мой путь”.

Это полное презрение к установленным законам и ученым формулам, это стремление смертного праха слиться с духом природы и только там искать здоровья, помощи и света истины послужило причиной закоренелой ненависти, проявленной пигмеями того времени к философу огня и алхимику. Не удивительно, что его обвинили в шарлатанстве и даже в пьянстве. Последнее обвинение Хемманн смело и безбоязненно снимает с него и доказывает, что это гнусное обвинение исходило из “Опоринуса, который на какое-то время поселился у Парацельса с целью выведать его секреты, но ему не удалось; вот происхождение злобных доносов”. Парацельс был основатель школы животного магнетизма и открыватель оккультных свойств магнита. Его век заклеймил его колдуном, Потому что совершаемые им исцеления были чудесны. Три столетия спустя барон Дю Потэ также был обвинен в колдовстве и в демонолатрии римскою церковью, а академики Европы обвинили его в шарлатанстве. Как говорят философы огня, не химик будет тот, кто снизойдет до того, чтобы рассматривать “живой огонь” по-другому, нежели это делают его товарищи.

“Ты забыл, как отцы твои учили тебя об этом — или, скорее, ты никогда не знал... это слишком громко для тебя!” [170]

Труд по магическо-духовной философии и оккультной науке был бы неполным без уделения особого внимания истории животного магнетизма, какова она с тех пор, как Парацельс пошатнул ученых во второй половине шестнадцатого века.

Мы сделаем краткий обзор появления этого учения в Париже, когда оно было импортировано из Германии Антоном Месмером. Давайте тщательно и осторожно рассмотрим старые документы, ныне покрывающиеся плесенью в Академии наук этой столицы, ибо там мы обнаружим, что после того, как Академия по очереди отвергла все новые открытия, какие только были сделаны со времени Галилея, Бессмертные увенчали кульминацию отрицания тем, что повернулись спиною к магнетизму и месмеризму. Они добровольно сами перед собою закрыли дверь, которая вела к величайшим тайнам природы, лежащим сокрытыми в темных областях как психического, так и физического миров. Великий универсальный растворитель, алкахест, был от них на расстоянии, где стоило лишь протянуть руку — а они прошли мимо его. А теперь, когда прошло почти сто лет, мы читаем следующее признание:

“Все же правильно, что за пределами непосредственного наблюдения наша наука (химия) не есть непогрешима, и наши теории и системы, хотя они все могут содержать зернышко истины, подвергаются частым изменениям и часто коренной ломке” [156].

Такое догматическое утверждение, что месмеризм и животный магнетизм являются только галлюцинациями, наводит на мысль, что нужны доказательства. Но где эти доказательства, которые имели бы авторитет в глазах науки? Тысячи раз академикам давалась возможность убедиться в истине, но они неизменно уклонялись. Напрасно месмеристы и целители вызывали на дачу свидетельских показаний глухих, хромых, занемогших и умирающих, которые были исцелены и возвращены к жизни простыми манипуляциями и апостольским “возложением рук”. “Совпадение” — вот обычный ответ, когда факт слишком очевиден, чтобы его полностью отрицать; “заблуждение”, “преувеличение”, “знахарство” — вот излюбленные выражения наших слишком многочисленных Фом Неверующих. Ньютон, известный американский целитель, совершил больше моментальных исцелений, чем количество пациентов, которое имели многие знаменитые нью-йоркские врачи за всю свою жизнь. Яков Зуав пользовался таким же успехом во Франции. Должны ли мы тогда считать, что накопившиеся за эти 40 лет свидетельские показания по этим фактам все являются иллюзиями, заговорами ловких шарлатанов и сумасшествием? Даже заикаться о такой глупости было бы равносильно обвинению себя самого в сумасшествии.

Несмотря на недавний приговор Леймери, на насмешки скептиков, большинства врачей и ученых, на непопулярность этого предмета и, больше всего, на преследования со стороны римско-католического духовенства, которое в лице месмеризма борется против традиционного врага женщины, — настолько очевидна и непобедима истина феноменов месмеризма, что даже французский суд был вынужден молчаливо, хотя и очень неохотно признать ее. Знаменитая ясновидящая мадам Роджер была обвинена в получении денег под фальшивым предлогом вместе со своим месмеризатором доктором Фортином. 18 мая 1876 г. она предстала перед исправительным трибуналом Сейна. Ее свидетелем был барон Дю Потэ, великий мастер месмеризма во Франции за последние 50 лет; ее адвокатом был не менее знаменитый Жюль Фавр. На этот раз истина восторжествовала — дело было прекращено. Было ли тому причиной необычайное красноречие оратора, или голые неоспоримые факты, и незапятнанность, что дело было выиграно? Но Леймери, редактор “Ревю Спирит”, также обладал фактами, говорящими в его пользу и, кроме того, свидетельскими показаниями более чем ста заслуживающих доверия свидетелей, среди которых имелись первые имена Европы. На это здесь ответ только один — судьи не осмеливались подвергать сомнению факты месмеризма. Фотографии духов, стуки духов, писание, передвигание, говор и даже материализация духов могут быть подделаны; едва ли в Европе или в Америке происходит спиритический феномен которого нельзя бы имитировать ловкому фокуснику с помощью аппаратов. Только одни чудеса месмеризма и субъективные феномены бросают вызов всем трюкачам, скептикам, строгой науке и нечестным медиумам; каталептическое состояние невозможно имитировать. Спиритуалисты, стремящиеся к тому, чтобы их истина была провозглашена и чтобы наука признала ее, культивируют месмерические феномены. Поместите на сцене Египетского Холла сомнамбулу, погруженную в глубокий месмерический сон. Пусть ее месмеризатор пошлет ее освобожденный дух в любые места, какие только публика подсказывает; испытывайте ее ясновидение и яснослышание; втыкайте булавки в любую часть ее тела, над которыми месмеризатор совершил пассы руками; проткните иголками ее веки так, чтобы они проходили под кожей; жгите ее тело и терзайте его острым инструментом.

“Не бойтесь!” — восклицают Регазони и Дю Потэ, Тист и Пиррард, Пюисегюр и Долгорукий, — “месмеризованный или погруженный в транс субъект всегда остается неповрежденным!”

И когда все это завершено, приглашайте любого мудреца того времени, жаждущего рекламы, и хвастающегося, что он в состоянии воспроизводить любой спиритуалистический феномен, пригласите его, чтобы он подверг свое тело тем же испытаниям![1]

Передают, что речь Жюля Фавра длилась полтора часа, причем судьи и публика слушали ее, как зачарованные. Мы слышали речи Жюля Фавра и охотно этому верим; только заявление, сделанное им в последнем предложении речи, к сожалению, было преждевременным и ошибочным в одно и то же время.

“Мы находимся в присутствии феноменов, которые наукою признаются, не пытаясь их объяснить. Публика может улыбаться на это, но наши наиболее блестящие врачи смотрят на это серьезно. Суд больше не может игнорировать того, что признала наука!”

Если бы это огульное утверждение было бы обосновано на факте, и если бы месмеризм исследовался бы многими, вместо нескольких истинных людей науки, больше стремящихся к проникновению в тайны природы, нежели к выгоде, — публика не улыбалась бы. Публика — это послушный и благочестивый ребенок, с готовностью идущий туда, куда няня поведет. Она выбирает себе идолов и фетишей и поклоняется им пропорционально производимому ими шуму; затем она оглядывается назад с робко угодливым взглядом, чтобы посмотреть, довольна ли старая няня мисс Общественное Мнение.

Сказано, что Лактанций, один из отцов христианства, заметил, что в его время ни один скептик не осмелился бы в присутствии мага утверждать, что душа не переживает тела, а умирает вместе с ним;

“ибо маг тотчас же опроверг бы его слова тем, что на месте сразу вызвал бы души умерших и сделал бы их видимыми перед человеческими глазами и заставил бы их предсказывать события будущего” [172].

То же было с судьями, когда разбиралось дело мадам Роджер. Барон Дю Потэ находился в зале суда, и судьи боялись, как бы он не начал месмеризовать сомнамбулу в качестве доказательства, чем он принудил бы суд не только поверить в феномен, но и признать его официально, — что было бы хуже.

А теперь вернемся к доктрине Парацельса. Его непонятные писания, хотя написанные в живом стиле, следует читать подобно библейским свиткам пророка Иезекииля — “внутри и снаружи”. В те дни велика была опасность быть обвиненным в проповедовании ереси; церковь была могущественна, и колдуны сжигались дюжинами. По этой причине мы находим, что Парацельс, Агриппа и Евгений Филалет настолько же отличались благочестивыми заявлениями, насколько прославились своими достижениями по алхимии и магии. Взгляды Парацельса полностью по оккультным свойствам магнита изложены и частично объяснены в его знаменитой книге “Archidaxarum”, в которой он описывает чудесную настойку, лекарство, извлеченное из магнита и называемое Magisterium Magnetis, и частично — в “De Ente Dei” и “De Ente Astrorum”. Но все его объяснения даны в манере, недоступной пониманию профана.

“Каждый крестьянин понимает”, — говорит он, — “что магнит притягивает железо, но разумный человек должен задать себе вопрос... Я открыл, что магнит, кроме этой видимой силы, которою он притягивает железо, обладает и другою скрытою силою”.

Далее он доказывает, что в человеке находится скрытая некая “звездная сила”, которая есть та эманация из звезд и небесных тел, из которой духовная форма человека — астральный дух — составлен. Тождественность эссенции, которую мы можем назвать духом кометной материи, всегда находится в непосредственной связи с теми звездами, из которых она была извлечена, и таким образом, между ними обоими существует взаимопритяжение, так как они оба магниты. Тождественный состав земли и всех других планетных тел и человеческого земного тела был основной идеей его философии.

“Тело происходит из элементов, [астральный] дух происходит из звезд... Человек ест и пьет элементы для содержания своей крови и плоти; от звезд же его интеллект и мысли, пребывающие в его духе”.

Спектроскоп доказал правдивость этой теории в отношении тождественного состава человека и звезд; физики теперь читают лекции в своих классах о магнетическом притяжении солнца и планет.[1]

Из субстанций, которые были известны, как входящие в состав человека, в звездах уже открыты водород, натрий, кальций, магний и железо. Во всех наблюдаемых звездах, численностью во много сотен, за исключением двух, был обнаружен водород. Если мы припомним, как упрекали и осуждали Парацельса в его время за теорию, что звезды и человек построены из тех же субстанций; как его высмеивали астрономы и физики за идеи о химическом родстве и притяжении между этими двумя; и если затем мы учтем, что спектроскоп уже подтвердил, по крайней мере, одно из его утверждений, — то будет ли абсурдно высказать пророчество, что со временем и остальные его утверждения подтвердятся?

А теперь возникает очень естественный вопрос. Как Парацельс мог узнать что-либо о составе звезд, когда еще недавно — до открытия спектроскопа — состав небесных тел был совершенно неизвестен нашим ученым академикам? И даже теперь, несмотря на телеспектроскопию и другие очень значительные современные усовершенствования, за исключением нескольких элементов и гипотетической хромосферы, все еще в звездах является тайной для них. Мог ли Парацельс быть таким уверенным по поводу природы небесных светил, если бы он не обладал средствами, о которых наука ничего не знала? И все же, ничего не зная об этом, она не хочет даже слышать, когда произносятся самые названия этих средств, каковыми являются герметическая философия и алхимия.

Кроме того, мы не должны забыть, что Парацельс был открывателем водорода и хорошо знал все его свойства и состав давно до того, как ортодоксальные академики даже и не думали о нем; что он изучал астрологию и астрономию, как все философы огня, и что если он утверждал, что человек находится в непосредственном сродстве со звездами, то он хорошо знал, что он утверждал.

Следующим пунктом для проверки физиологами является его утверждение, что питание тела происходит не только через желудок,

“но также незаметно через магнетическую силу, которая пребывает во всей природе и которой каждый отдельный член извлекает свое особое питание для себя”.

Человек, говорит он далее, извлекает не только здоровье из элементов, когда они в равновесии, но также и болезни, когда равновесие нарушено. Живые тела подчинены законам притяжения и химического сродства, как это признает наука; наиболее замечательным физическим свойством органических тканей, согласно физиологам, является свойство впитывания. Что же тогда может быть более натурально, чем эта теория Парацельса, что это наше всасывающее, притягивающее и химическое тело собирает в себе астральные или звездные влияния?

“Солнце и звезды притягивают от нас к себе, а мы опять от них к нам”.

Какие возражения наука может выдвинуть против этого? Что это такое, что испускаем мы, показано в открытых бароном Рейхенбахом одических эманациях человека, которые тождественны с пламенами от магнитов, кристаллов и фактически из всех растительных организмов.

Парацельс утверждал единство вселенной, говоря, что “человеческое тело обладает первозданным веществом” (или космической материей); спектроскоп доказал правдивость этого утверждения, показав, что те же самые химические элементы, которые существуют на земле и на солнце, обнаружены также в звездах. Больше того, спектроскоп показывает, что все эти звезды суть солнца, по своему составу похожие на наше собственное [174]; и как нам говорит профессор Мейер,[1] что магнитное состояние Земли изменяется в соответствии с изменениями на солнечной поверхности и находится “в зависимости от эманаций солнца”, так как звезды являются солнцами, то они также должны испускать эманации, которые должны влиять на нас в пропорциональной степени.

“В наших снах”, — говорит Парацельс, — “мы подобны растениям, которые также имеют элементарное и жизненное тело, но не обладают духом. Когда мы спим, наше астральное тело свободно и может, благодаря эластичности своей природы, или витать поблизости своего спящего носителя, или вознестись выше, чтобы вести беседы со своими звездными родителями и даже сообщаться со своими братьями на огромных расстояниях. Сновидения пророческого характера, предвидение и предчувствия являются способностями астрального духа. Нашему элементарному и грубому телу этих даров не дано, ибо после смерти оно опускается в недра земли и снова соединяется с физическими элементами, тогда как несколько духов возвращаются к звездам. Животные”, — он добавляет, — “также имеют астральное тело”.

Ван Гельмонт, который был учеником Парацельса, говорит почти то же самое, хотя его теории по магнетизму более обширны и еще более тщательно разработаны. Magnale Magnum — средство, посредством которого сокровенное магнитное свойство “дает людям возможность воздействовать друг на друга”, приписывается их универсальной симпатии, существующей между всем, что существует в природе. Причина производит следствие, следствие отражается обратно на причине, и оба обратно поступательны.

“Магнетизм”, — говорит он, “есть неизвестное свойство небесной природы, очень напоминающее звезды, которому совсем не препятствуют ограничения пространства или времени... Каждая тварь обладает своею собственною небесною силою и тесно связана с небесами. Эта магическая сила человека, которая может действовать вне его, лежит, так сказать, скрытая во внутреннем человеке. Эта магическая мудрость и сила, таким образом, спит, но может быть приведена в действие простым внушением, и тогда она оживет, и тем более оживет, чем более в нем подавлен внешний человек плоти и тьмы... А это, я говорю, осуществляется каббалистическим искусством; оно возвращает человеческой душе магическую, хотя и природную силу, которая была ею утеряна, как сон” [177].

Как Ван Гельмонт, так и Парацельс единодушны о великом могуществе воли в состоянии экстаза. Они говорят, что

“дух везде, все насыщено духом; и дух есть посредник магнетизма”;

что чистая первоначальная магия не состоит из суеверных приемов и пустых церемоний, а заключается во властной воле человека.

“Хозяевами физической природы являются не духи небес или ада, а душа и дух человека, каковой сокрыт в нем, как огонь скрыт в кремне”.

Теория о звездном влиянии на человека провозглашалась всеми средневековыми философами.

“Звезды в равной мере состоят из элементов земных тел”, — говорит Корнелий Агриппа, — “и поэтому идеи друг друга привлекают... Влияния распространяются только с помощью духа; но этим духом насыщена вся вселенная и он находится в полном созвучии с человеческим духом. Маг, который захотел бы овладеть сверхъестественными силами, должен обладать верою, любовью и надеждой... Во всем сокрыта тайная сила, и оттуда происходит чудодейственная магическая сила”.

Современная теория генерала Плезантона[1] весьма совпадает со взглядами философов огня. Его взгляды на положительное и отрицательное электричество мужчины и женщины и взаимном притяжении и отталкивании во всем в природе, кажется, скопированы со взглядов Роберта Фладда, главы розенкрейцеров Англии.

“Когда два человека приближаются один к другому”, — говорит философ огня, — “их магнетизм бывает или пассивен или активен, т. е. положителен или отрицателен. Если исходящие из них эманации преломляются или отбрасываются назад, — возникает антипатия. Но когда эманации проникают друг в друга с обеих сторон, то налицо положительный магнетизм, ибо лучи проходят от центра до окружности. В этом случае они влияют не только на болезни, но и на нравственные чувства. Этот магнетизм или симпатия обнаруживаются не только между людьми, но и между растениями и животными” [62].

А теперь обратим внимание на то, как повели себя врачи, когда Месмер привез во Францию свой “котел” вместе со своей системой, целиком обоснованной на философии и доктринах последователей Парацельса — как они обошлись с великим психологическим и физиологическим открытием. Это покажет, насколько невежество, поверхностность и предрассудки могут быть проявлены ученой корпорацией, когда дело касается предмета, который противоречит их долго лелеянным теориям. Это тем более значительно потому, что пренебрежение, высказанное комитетом Французской Академии в 1784 г., вероятно, явилось следствием нынешнего сдвига общественного мнения в сторону материализма и, несомненно, пробелов в атомистической философии, каковые, по признанию наиболее преданных этой философии учителей, существовали. Комитет 1784 года был составлен из таких выдающихся людей, как Борье, Саллин, д'Арсен и знаменитый Гильонэ, к которым впоследствии были добавлены Франклин, Леруа, Бейли, Де Борг и Лавуазье. Борье вскоре умер, и место его занял Маголт. Не может быть никакого сомнения по поводу двух обстоятельств, а именно: что комитет приступил к своей работе сильно предубежденным, и то — по недопускающему возражений приказу короля; и что их манера наблюдений над деликатными фактами месмеризма была неблагоразумна и недоброжелательна. Их отчет, составленный Бейли, был рассчитан на нанесение смертельного удара молодой науке. Он был нарочно разослан по всем школам и общественным ступеням и вызвал возмущение среди большей части аристократии и класса богатых коммерсантов, которые до этого покровительствовали Месмеру и являлись очевидцами его исцелений. Ант. Л. де Джуссэ — академик высочайшей степени, который до этого вместе с придворным врачом д'Эслон тщательно исследовал лечение Месмера, — опубликовал отчет-возражение, составленный с величайшей точностью и подробностями. В этом отчете, написанном в защиту лечения магнетизмом, он ссылался на тщательные исследования медицинского факультета по терапевтическому эффекту магнетического флюида и настаивал на немедленном опубликовании открытий и наблюдений факультета по этому вопросу. В ответ на его требование появилось великое множество мемуаров, полемических статей и догматических книг, раскрывающих новые факты. Вниманию публики был предложен обширный труд Тоурета под заглавием — “Recherches et Doutes sur le Magnetisme Animal”, этот большой эрудиции труд стимулировал к исследованиям материалов прошлого, касающихся феноменов магнетизма у разных народов с древнейших времен.

Доктрина Месмера была просто новым изложением доктрин Парацельса, Ван Гельмонта, Сантанелли и шотландца Максвелла; и он даже был виноват в том, что копировал тексты из трудов Бертрана и провозглашал их, как свои собственные принципы [179]. В труде профессора Стюарта [180] автор рассматривает нашу вселенную, как состоящую из атомов с чем-то в роде посредника между ними в качестве машины, и законы энергии, как приводящие в действие эту машину. Профессор Юманс называет это “современной доктриной”, но среди двадцати семи положений, изложенных Месмером в 1775 г., то есть на сотню лет раньше, в его “Письме иностранным врачам” мы находим следующее:

1. Существует взаимовлияние между небесными телами, землею и живыми существами.

2. Некий флюид, повсюду распространенный и наполняющий все настолько, что не допускает нигде вакуума; настолько тонкий, что его не с чем сравнивать — флюид, который по своей природе способен к восприятию, размножению и передаче впечатлений движения, — является проводником влияния.

Из этого вытекает, что эта теория, в конце концов, совсем не современная теория. Профессор Бальфур Стюарт говорит:

“Мы можем рассматривать вселенную, как огромную физическую машину”.

И Месмер:

3. Это взаимодействие подчинено механическим законам, неизвестным до настоящего времени.

Профессор Мейер, снова подтверждая доктрину Гильберта, что Земля — великий магнит, говорит, что таинственные изменения в интенсивности ее силы, кажется, находится в зависимости от эманаций солнца, так как “меняется в соответствии с суточным и годовым вращением этого светила и пульсирует в полном согласии с огромными огненными волнами, которые проносятся по его поверхности”. Он говорит о “постоянных колебаниях, о приливах и отливах направляющего влияния Земли”. И Месмер:

4. “От этого воздействия происходят чередующиеся следствия, которые можно рассматривать, как прилив и отлив”.

5. Благодаря именно этому действию (наиболее универсальному из тех, которые природа на нас распространяет) возникают связи взаимодействия между небесными телами, землею и составляющими ее частями.

И еще два положения, которые интересно прочесть нашим современным ученым:

6. Свойства материи и органических тел зависят от этого действия.

7. Животное тело испытывает на себе чередующееся воздействие этого агента; путем проникновения в субстанцию нервов он непосредственно действует на них.

Среди значительных трудов, которые появились между 1798 и 1824 годами, когда Французская Академия наук назначила вторую комиссию по исследованию месмеризма, — “Annales du Magnetisme Animal”, написанные бароном д'Енин де Кавильером, генерал-лейтенантом, шевалье Сент-Луис, членом Академии наук и корреспондентом многих ученых обществ Европы, может принести большую пользу читателю. В 1820 году правительство Пруссии поручило Берлинской Академии объявить премию в триста дукатов золотом за лучшую диссертацию по месмеризму. Королевское научное общество Парижа под председательством его королевского высочества герцога Анжуйского предложило золотую медаль за то же самое. Маркиз де ля Плейс, пэр Франции, один из Сорока Академии наук и почетный член ученых обществ всех главных европейских государств, написал труд под заглавием “Essai Philosophique sur les Probabilites”, в котором этот выдающийся ученый говорит:

“Изо всех инструментов, какие мы можем применить, чтобы познать незаметные силы природы, наиболее чувствительными являются нервы, особенно, когда исключительные влияния увеличивают их чувствительность... Необычные феномены, происходящие в результате чрезвычайной нервной чувствительности лиц, породили различные суждения по поводу существования новой силы, которую назвали животным магнетизмом... Мы настолько далеки от познания всех сил природы и их различных видов проявления, что едва ли будет по-философски отрицать эти феномены лишь потому, что они для нас необъяснимы при нашем нынешнем состоянии осведомленности. Наша обязанность — просто изучать их с тем большим вниманием, поскольку нам трудно их допустить”.

В эксперименты Месмера были внесены большие улучшения маркизом Пюисегюром, который обходился без всяких аппаратов и совершал замечательные исцеления среди жильцов своего имения в Бьюсанси. После их опубликования много других образованных людей экспериментировали с таким же успехом, и в 1825 г. мистер Фойсак предложил Академии Медицины организовать новое исследование. Особый комитет в составе Аделона, Парисея, Марка, Бурдина старшего с Хассоном в качестве докладчика, объединились в рекомендации, чтобы предложение было принято. Они сделали мужественное признание, что “в науке никакое решение не является абсолютным и не подлежащим исправлению”; они дают нам возможность оценить выводы комиссии Франклина в 1784 г., говоря, что “эксперименты, на которых эти выводы были обоснованы, как оказалось, проводились без единовременного присутствия всех членов комиссии, а также с предвзятым мнением, что, в соответствии с принципами того факта, который они призваны были исследовать, должно было привести их к полной неудаче”.

То, что они говорят о магнетизме как о тайном средстве лечения, высказывалось уже много раз наиболее уважаемыми писателями по поводу современного спиритизма, а именно:

“Обязанностью Академии является изучать эти явления, подвергнуть их испытаниям и, наконец, отобрать применение их от людей, никакого отношения к науке не имеющих, которые злоупотребляют этими средствами и делают из них предмет наживы и спекуляции”.

Этот доклад вызвал продолжительные споры, но в мае 1826 г. Академия назначила комиссию, куда вошли следующие знаменитые люди: Леру, Бардо де ля Моттэ, Дабли, Магенди, Гверсант, Хассон, Тилай, Марк, Итард, Факир и Гвен де Мюссе. Они немедленно приступили к работе и продолжали ее в течение пяти лет, сообщая Академии о результатах своих наблюдений через Хассона. Их доклад заключает в себе отчеты о феноменах, классифицированных по тридцати четырем параграфам, но так как этот труд не посвящен специально только магнетизму, нам приходится довольствоваться несколькими краткими выдержками из него. Они утверждают, что для того, чтобы произвести магнетические феномены, необязательно нужен контакт рук, потирания или пассы, так как в некоторых случаях достаточно было сосредоточенного взгляда, который действовал даже тогда, когда магнетизируемый об этом не знал. “Достоверные и терапевтические феномены” зависели только от магнетизма и не могли быть воспроизведены без него. Состояние сомнамбулизма “существует и вызывает появление новых способностей, которые получили названия ясновидения, интуиции и внутреннего предвидения”. Сон (магнетический) вызывался при обстоятельствах, при которых магнетизируемый не мог видеть и не знал, какими средствами вызывается этот сон. А магнетизер, уже раз подчинивший волю магнетизируемого, “может совершенно погрузить его в сомнамбулизм, а также выводить его из этого состояния без его ведома, вне его поля зрения, на расстоянии и через закрытые двери”. Внешние чувства спящего кажутся совершенно парализованными, приведен в действие дубликатный комплект. “Большую часть времени они остаются невосприимчивыми к внешним и к неожиданным звукам, производимыми около их ушей, например, к сильному удару по медному сосуду, к падению тяжелых вещей и т. п. ... Можно заставить их вдыхать соляную кислоту или аммиак, отчего у них не возникает никаких неудобств, и даже не вызывает у них каких-либо подозрений”. Комитет мог “щекотать их ноги, ноздри и уголки глаз птичьими перьями, щипать их кожу до образования ссадин, колоть гвоздями под ногтями, загоняя их на значительную глубину, не причинив им ни малейшей боли, и без всяких признаков, что они это почувствовали. Словом — мы видели одного человека, который оставался нечувствительным во время одной из самых болезненных хирургических операций, лицо которого, пульс и дыхание не проявляли при этом никаких ощущений”.

Это все, что касается внешних чувств; теперь послушаем, что они скажут про внутренние чувства, которые по справедливости можно рассматривать, как доказательства разницы между человеком и бараньей протоплазмой. “Пока они находятся в состоянии сомнамбулизма”, — говорит комитет, — “магнетизированные лица, над которыми мы вели наблюдение, сохраняли власть над своими способностями, присущими им в бодрствующем состоянии. Их память даже кажется более верной и распространившейся дальше... Мы видели двух сомнамбул, которые с закрытыми глазами различали поставленные перед ними предметы; не прикасаясь, они называли масть и содержание игральных карт; прочитывали слова, написанные голою рукою (без пера или другого инструмента), а также наудачу открытые строчки в книге. Это они проделывали даже тогда, когда их глазные веки были тщательно закрыты с помощью пальцев Мы имели встречи с двумя сомнамбулами, которые обладали способностью предвидения более или менее сложных процессов в организме. Одна из них предсказывала за несколько дней, даже месяцев заранее день, час и минуту, когда должен наступить эпилептический припадок и когда он должен кончиться; другая предсказывала время исцеления. Эти предсказания исполнились с замечательной точностью”.

Комиссия высказалась, что “она собрала и сообщила факты, значительные в достаточной мере, чтобы побудить ее думать, что Академия должна поощрять исследования по магнетизму, как весьма любопытную отрасль психологии и истории естествознания”. В заключение Комитет высказался, что “факты настолько необычны и удивительны, что им трудно вообразить, что Академия признает их реальность, но они торжественно заявляют, что в течение всего исследования они руководствовались возвышенными мотивами, “любовью к науке и чувством необходимости оправдать надежды, которые Академия возложила на их устремление и преданность”.

Их опасения полностью оправдались поведением, по меньшей мере, одного из своих членов, который не присутствовал при опытах и, как мистер Хассон нам говорит, “не считал нужным подписать отчет”. Это был Магенди, физиолог, который, несмотря на факт, отмеченный в официальном отчете, что он “не присутствовал на опытах”, не поколебался посвятить в своем знаменитом труде “Физиология человека” четыре страницы теме месмеризма, где, подводя итог приписываемым ему феноменам, он не подтверждает их так безоговорочно, как этого требовала бы эрудиция и научные достижения его сочленов по комитету, и говорит:

“Самоуважение и достоинство профессии требуют осторожности по этим пунктам. Он [хорошо осведомленный врач] вспомнит, как легко таинственное скатывается в шарлатанство, и как способна эта профессия к уничтожению даже чем-либо похожим на шарлатанство, когда сталкивается с внушающими уважение профессионалами”.

Нет ни одного слова в этом тексте, которое разъяснило бы читателю, что Магенди был должным образом назначен Академией состоять в комиссии 1826 г.; что он не присутствовал на ее заседаниях и таким образом не узнал истины о месмерических феноменах и теперь приводит свое суждение отчасти. “Самоуважение и достоинство профессии” как бы принуждают к молчанию!

Тридцать восемь лет спустя один английский ученый, занимающийся исследованиями по физике, чья репутация даже выше, чем у Магенди, унизился до такого же нечестного поведения. Когда ему представилась возможность исследовать спиритуалистические феномены и оказать помощь в изъятии их из рук невежественных или нечестных исследователей, профессор Джон Тиндаль уклонился от этого предмета; но в своих “Фрагментах науки” он стал виновным в неджентльменских выражениях, которые мы приводили в другом месте.

Но мы неправы: он совершил попытку, и этого достаточно. В своих “Фрагментах” он рассказывает нам, как он однажды залез под стол посмотреть, каким образом производятся (спиритические) стуки, и вылез оттуда полный такого отчаяния за человечество, какого никогда раньше не испытывал! Израэль Путнэм, ползущий на руках и коленях, чтобы убить волчицу в ее логове, может частично послужить нам примером, сравнивая с которым мы можем оценить отвагу химика, который шарил в темноте в поисках некрасивой истины; но Путнэм убил свою волчицу, тогда как Тиндаль был пожран своей волчицей! Девизом на его щите должно бы быть — “Sub mensa desperatio”.

Говоря о докладе комитета 1824 года, доктор Альфонс Тест, выдающийся ученый того времени, говорит, что он произвел большое впечатление на Академию, но мало убежденности:

“Никто не ставил под сомнение правдивость членов комиссии, честность, добросовестность и большие познания которых были неотрицаемы, но их стали подозревать в том, что они сделались жертвами обмана. Дело в том, что существуют некоторые несчастливые истины, которые компрометируют тех, кто в них верит и в особенности тех, кто настолько откровенны, что публично в этом признаются”.

Насколько это правдиво, пусть исторические записи с древнейших времен до нынешнего дня послужат к этому свидетельством. Когда профессор Роберт Хэер объявил предварительные результаты своих исследований по спиритизму, на него, хотя он был наиболее выдающимся химиком и физиком в мире, тем не менее стали смотреть, как на жертву обмана. Когда он доказал, что он не был обманут, его обвинили, что он впал в слабоумие. Гарвардские профессора поносили его за “его безумную приверженность к гигантскому обману”.

Когда этот профессор в 1853 г. начал свои исследования, он “чувствовал, что его долг по отношению к своим ближним требует, чтобы все то влияние, каким он обладал, было бы направлено на попытку остановить прилив нарастающего безумия, которое, вопреки разуму и науке, устремилось к тому грубому заблуждению, которое называлось спиритуализмом”. Хотя, по его собственному заявлению он “целиком присоединялся к теории Фарадея о столоверчении”, он обладал тем истинным величием, которое характерно для князей науки, — он сперва произвел тщательные исследования и только после этого высказал истину. Как он за это был вознагражден со стороны своих пожизненных коллег — пусть об этом говорят его собственные слова. В речи, произнесенной в Нью-Йорке в сентябре 1854 г., он говорит, что

“он был занят научными исследованиями свыше полсотни лет, и никогда его аккуратность и точность не ставились под сомнение до тех пор, пока он не стал спиритуалистом; до тех пор в течение всей жизни никто не производил нападок на его здравомыслие, пока Гарвардские профессора не выступили с осуждением против того, что он знал как истину, а они сами не знали, что они заблуждаются”.

Сколько грустного пафоса выражено в этих немногих словах! Семидесяти шести летний старик — ученый с полувековым стажем — и покинут всеми за то, что сказал правду! А возьмем А. Р. Уоллеса, который раньше считался одним из наиболее блестящих британских ученых — после того, как он объявил, что верит в спиритизм и месмеризм, о нем стали говорить в тоне сожаления. Профессор Николай Вагнер в Петербурге, слава которого, как зоолога, весьма велика, теперь, в свою очередь, расплачивается за свое исключительное беспристрастие тем, что подвергается оскорбительному обращению со стороны русских ученых!

Есть ученые и ученые; и если оккультные науки в примере спиритуализма терпят преследование от недоброжелательства одного класса ученых, то, тем не менее, они имели своих защитников во все времена среди людей, чьи имена являются гордостью самой науки. В первом ряду их стоит Исаак Ньютон, “свет науки”, который полностью верил в магнетизм в том виде, как учили Парацельс, Ван Гельмонт и, вообще, философы огня. Никто не осмелится отрицать, что его доктрина о вселенском пространстве и тяготении является чистой теорией о магнетизме. Если его собственные слова, вообще, что-нибудь да значат, то они значат, что все свои размышления он обосновал на “мировой душе”, великой вселенской магнетической силе, которую он называл divine sensorium [181].

“Здесь”, — говорит он, — “речь идет об очень тонком духе, который проникает всюду, даже в самые твердые тела, и который скрыт в их веществе. Посредством силы и активности этого духа тела притягивают одно другое и сцепляются, когда приходят в контакт. Благодаря ему электрические тела действуют на отдаленнейших расстояниях так же, как по близости, притягивая и отталкивая; благодаря этому духу свет льется, преломляется, отражается и нагревает тела. Все чувства возбуждаются этим духом, и благодаря ему животные двигают своими конечностями. Но это не может быть объяснено в нескольких словах, и у нас еще недостаточно опыта, чтобы полностью установить законы, по которым этот вселенский дух действует”

Существует два рода магнетизирования; первое — чисто животное; другое — трансцендентное, зависящее от воли и познаний месмеризатора, а также от степени духовности субъекта и его способности воспринимать впечатления астрального света. Но теперь уже почти с уверенностью можно сказать, что ясновидение в значительной степени больше зависит от первого, чем от второго. Силе адепта, такого как Дю Потэ, придется подчиниться наиболее позитивному субъекту. Если его взор умело направлен месмеризатором, магом или духом, то свет раскроет перед нами, чтобы мы могли узреть наиболее сокровенные отпечатки; ибо он есть книга, которая всегда закрыта для тех, “кто смотрят, но не видят”, и, с другой стороны, она всегда открыта для того, кто хочет видеть ее открытой. Она хранит ненарушенными все отпечатки того, что было, что есть или когда-нибудь будет. Самые малые деяния нашей жизни отпечатаны на астральном свете, и даже наши мысли сфотографированы на его вечных скрижалях. Это книга, которую ангел в “Откровении св. Иоанна” держит раскрытой — это “книга жизни”, по которой “судимы были мертвые... сообразно с делами своими”. Короче говоря, это есть память Бога!

“Оракулы утверждают, что отпечатки мыслей, начертаний, людей и другие божественные видения показываются в эфире... В нем события без чисел вычислены”, — сказано в древнем фрагменте “Халдейского оракула” Зороастра [90].

Таким образом, древняя мудрость так же, как современная, пророчества и наука сходятся в подтверждении претензий каббалистов. На неразрушимых скрижалях астрального света отпечатаны отпечатки всех мыслей, которые мы думаем, и каждое деяние, которое мы совершаем; и грядущие события — следствия давно забытых причин — уже начертаны там в виде ярких картин для глаза провидца или пророка. Память, являющаяся неразрешимой тайной для материалиста, загадкой для психолога, сфинксом науки — для ученика оккультизма есть лишь слово, чтобы обозначить ту силу, которой человек, сам того не сознавая, пользуется и разделяет со многими низшими животными, — чтобы заглядывать внутренним зрением в астральный свет и увидеть там изображения прошлых переживаний и инцидентов. Вместо поисков в мозговых нервных узлах “микроснимков живых и мертвых, мест, какие мы посещали и событий, в которых принимали участие” [48], они пошли в это обширное хранилище, где записи человеческой жизни так же, как и каждая пульсация видимого космоса, сложены и хранятся на всю Вечность!

Та вспышка памяти, которая, как полагают, раскрывает перед тонущим человеком все давно забытые сцены его смертной жизни подобно тому, как ландшафт освещается перемежающимися молниями перед глазами путника, — есть просто внезапное прозрение борющейся души в молчаливые картинные галереи, где ее история написана неувядаемыми красками.

Хорошо известный факт — его могут подтвердить по личному опыту каждые девять человек из десяти — что мы часто признаем знакомыми для нас отдельные сцены, ландшафты и беседы, которые мы видим или слышим в первый раз, а иногда в странах, которых мы никогда раньше не посещали, — является результатом той же самой причины. Верящие в перевоплощение приводят это, как еще одно дополнительное доказательство нашего предшествующего существования в других телах. Это узнавание людей, стран и вещей, которых мы никогда не видели, приписывается ими вспышкам памяти души о прежних переживаниях. Но люди древние, а также средневековые философы крепко придерживались противоположного мнения.

Они подтверждали, что хотя этот психологический феномен был одним из величайших аргументов в пользу бессмертия и предсуществования души, все же последняя обладает своей индивидуальной памятью, кроме памяти нашего физического мозга, и не есть доказательство перевоплощения. По этому поводу красиво выразился Элифас Леви: “Природа закрывает дверь за всем, что прошло, и толкает жизнь вперед” в более совершенные формы. Куколка становится бабочкой; и последняя никогда не станет опять личинкой. В тиши ночных часов, когда наши телесные чувства находятся под крепким замком сна, и наше элементарное тело отдыхает, — астральное тело становится свободным. Тогда оно просачивается из своего телесного заключения и, как говорит Парацельс, — “беседует с внешним миром”, путешествует как по видимым, так и по невидимым мирам.

“Во сне”, — говорит он, — “астральное тело (душа) двигается свободнее; затем она возносится к своим родителям и беседует со звездами”.

Сны, предчувствия, предвидения, предзнаменования, предсказания — суть отпечатки, оставляемые нашей астральной душой на нашем мозгу, который воспринимает их более или менее отчетливо в соответствии с пропорцией крови, которой он снабжен в течение ночного сна. Чем больше истощено физическое тело, тем свободнее духовный человек и тем более ярки отпечатки памяти души. После крепкого здорового сна без сновидений и перерывов люди, проснувшись, иногда не помнят ничего. Но впечатления от виденных сцен и ландшафтов, которые астральное тело видело во время своих странствий, все же остаются, хотя и в латентном состоянии под давлением материи. Они могут быть разбужены в любой момент, и тогда, в течение таких вспышек внутренней памяти человека происходит мгновенный взаимообмен энергий между видимой и невидимой вселенной. Между “микроснимками” мозговых нервных центров и фотосценографическими галереями астрального света устанавливается ток. И человек, который знает, что он никогда раньше в физическом теле не посещал и не видел тех ландшафтов и лиц, которые он узнал, может с полной уверенностью утверждать, что все же он видел и знает их, так как знакомство состоялось в то время, когда он путешествовал в “духе”. Против этого у физиологов не может быть возражений. Они ответят, что в натуральном сне, здоровом и глубоком, “половина нашего естества, подчиняющегося воле, находится в состоянии инерции” и, следовательно, не в состоянии путешествовать; тем более, что существование какого-либо астрального тела или души считается ими не более, как поэтическим мифом. Блюменбах уверяет нас, что в состоянии сна всякие сношения между умом и телом временно приостанавливаются. Это утверждение отрицается доктором Рихардсоном, членом Королевского общества, который честно напоминает германскому ученому, что “точные границы и связи ума и тела неизвестны”, и это больше, чем следовало сказать. Это признание, будучи добавлено к признаниям французского физиолога Фурнье и еще более недавнее признание доктора Алчина, выдающегося лондонского врача, который откровенно заявил в речи, адресованной к студентам, что “изо всех областей науки, имеющих практическое отношение к обществу, нет ни одной, которая покоилась бы на таких неопределенных и нестойких основаниях, как медицина”, — дают нам несомненное право противопоставить гипотезы ученых древности гипотезам современности.

Никакой человек, как бы ни был он груб и материален, не может избегнуть ведения двойного существования; одного — в видимой вселенной; другого — в невидимой. Жизненный принцип, который оживляет физический остов, главным образом пребывает в астральном теле; и в то время, как более животные его части отдыхают, более духовные части не знают ни ограничений, ни препятствий. Мы вполне осведомлены о том, что многие ученые и неученые будут возражать против такой новой теории о распределении жизненного принципа. Они бы предпочли оставаться в блаженном неведении и продолжали бы признания, что никто не знает и не может претендовать на знание, откуда появляется и куда опять исчезает этот таинственный агент, нежели обратить на миг внимание на то, что они считают старыми и негодными теориями. Некоторые могли бы возразить на том основании, которого придерживается богословие, т. е. что бессловесные твари не обладают бессмертным духом и, следовательно, не имеют и астрального духа, так как богословы так же, как и миряне, находятся в заблуждении, думая, что душа и дух одно и то же. Но когда мы изучаем Платона и других философов древности, нам становится понятно, что в то время как “неразумная душа”, под которой Платон подразумевает наше астральное тело или более эфирного воспроизведения нас самих, может лишь более или менее продлить свое существование в потустороннем мире, — божественный дух, которого церковь неправильно назвала душой, бессмертен по самой своей сущности. (Любой ученый еврей легко поймет различие, заключающееся в двух словах  руах и Изображение:image004_71.jpg нефеш). Если жизненный принцип представляет собою что-то другое, а не астральный дух, и никоим образом с ним не сообщается, то почему так получается, что интенсивность силы ясновидения так много зависит от телесной прострации, истощенности субъекта? Чем глубже транс, чем меньше признаков жизни проявляет тело, тем яснее становятся духовные восприятия и тем мощнее духовное видение. Душа, освобожденная от бремени телесных чувств, проявляет мощь деятельности в значительно большей степени интенсивности, чем она могла бы проявить в сильном здоровом теле. Бриер де Буазмон приводит повторные примеры этого факта. Органы зрения, обоняния, вкуса, осязания и слуха значительно обостряются у месмеризованного субъекта, лишенного возможности пользоваться ими телесно, по сравнению с бодрствующим нормальным состоянием.

Уже одних таких фактов, когда раз они уже доказаны, должно было быть достаточно, чтобы они послужили в качестве убедительной демонстрации продолжения личной жизни, по крайней мере, на некоторый период после того, как мы оставили тело или по причине его изношенности или вследствие несчастного случая. Но, хотя в течение своего краткого пребывания на земле наша душа может быть уподоблена свету под глухим колпаком, она все же светит более или менее ярко и притягивает к себе влияние родственных, сходных духов; и когда какая-либо мысль доброго или злого значения зарождается в нашем мозгу, она привлекает к себе импульсы такого же рода настолько же неотразимо, как магнит притягивает железные опилки. Это притягивание также пропорционально той интенсивности, с какою мысле-импульс отражается в эфире. И таким образом, становится понятно, как один человек может запечатлеть себя на своей эпохе с такою силою, что его влияние будет переноситься, благодаря постоянно обменивающимся токам энергии, между двумя мирами, видимым и невидимым, с века на век, пока не воздействует на большую часть человечества.

Трудно сказать, насколько авторы знаменитого труда “Невидимая вселенная” раздумывали в этом направлении, но что они не сказали всего, можно заключить из следующих слов:

“Считайте, как угодно, но не может быть сомнения, что свойства эфира суть свойства гораздо более высокого порядка, чем свойства осязаемой материи. А так как даже верховные жрецы науки все еще находят, что последняя далеко за пределами их постижения, за исключением многих, но крошечных и часто отдельных, изолированных частиц, то нам не к лицу продолжать наши размышления дальше. Для наших целей вполне достаточно знать по его поведению, что он способен на значительно большее, чем кто-либо отваживался сказать”.

Одним из наиболее интересных открытий современности является способность, которая дает возможность некоему классу чувствительных лиц получать от любого объекта, который держат в руке или прижимают ко лбу, — впечатления о характере или внешности человека или предмета, с которым он до этого соприкасался. Таким образом, рукопись, картина, какая-нибудь одежда или драгоценности, — не имеет значения, насколько они древни — передают сенситиву яркое изображение писателя живописца или носителя, даже если бы они жили во времена Птоломея или Еноха. Даже больше — осколок древнего здания может вызвать его историю и даже сцены, разыгрывавшиеся вокруг него. Кусок руды может увести духовное зрение назад к тем временам, когда он находился в процессе становления. Эта способность названа ее открывателем, профессором Дж. Р. Бьюкананом из Луисвилля, Кентукки — психометрия. Мир в долгу перед ним за это весьма важное добавление к психологическим наукам. И ему, вероятно, когда скептицизм будет повергнут в прах накоплением фактов, потомство воздвигнет памятник. При опубликовании своего великого открытия профессор Бьюканан, описывая способность психометрии к воспроизведению человеческих характеров, говорит:

“Ментальные и физиологические воздействия, сообщенные писаниям человеком, кажутся нетленными, так как старейшие, исследованные мною образчики, давали свои впечатления с четкостью и силой, мало поврежденной временем. Старинные рукописи, требующие археолога, чтобы расшифровать странные начертания, были легко истолкованы психометрическою силою... Свойство удерживать воздействия ума не ограничивается только писаниями. Рисунки, картины, — все, что входило в соприкосновение с человеком, на что затрачивались человеческая мысль и воля, может стать связанным с тою мыслью и жизнью так, чтобы воскрешать их в уме другого человека при соприкосновении”

В то раннее время профессор, вероятно, сам не сознавал значения своих пророческих слов, когда сказал:

“Это открытие в применении его к искусствам и к истории откроет источник интереснейших познаний” [182].

Существование этой способности сперва опытным путем было продемонстрировано в 1841 г. С тех пор оно было проверено тысячами психометров в различных частях света. Она доказывает, что каждое происшествие в природе — каким бы малым и незначительным оно ни было — оставляет неизгладимый отпечаток на физической природе; и так как при этом не происходит ни малейшего молекулярного нарушения, то единственным возможным выводом из этого является вывод, что эти изображения произведены тою невидимою вселенскою силою, которую мы называем эфиром или астральным светом.

В своей прекрасной книге “Душа вещей” [183] профессор геологии Дентон пускается в подробные рассуждения по этому поводу. Он приводит множество примеров психометрической способности, которой в значительной степени обладает госпожа Дентон. Обломок от дома Цицерона в Тускулануме дал ей возможность описать, без малейшего намека со стороны, что это за предмет, помещенный на ее лбу, не только окружение великого оратора, но также и предыдущего владельца этого здания Корнелиуса Суллу Феликса, или, как его обычно называют, — диктатора Суллу. Обломок мрамора от древней христианской церкви в Смирне вызвал у нее видение собрания и церковного служения священников. Образчики из Ниневии, Китая, Иерусалима, Греции, Арарата и других мест по всему миру вызвали перед ее взором сцены из жизни различных лиц, прах которых рассеялся тысячи лет тому назад. Во многих случаях профессор Дентон проверял показания своей жены по историческим материалам. Более того, кусочек скелета или обломок зуба какого-либо животного заставлял провидицу не только воспринимать эту тварь такою, какою она была при жизни, но даже заставлял ее на короткое время жить жизнью этой твари и испытывать ее ощущения. Перед проникающим устремленным исследованием психометра сокровеннейшие уголки природы раскрывают свои секреты; и события отдаленнейших эпох соревнуются в яркости с промелькнувшими впечатлениями вчерашнего дня.

В том же самом труде автор говорит:

“Ни один лист не шелохнется, ни одно насекомое не проползет, ни одна рябь не появится без того, чтобы не быть запечатленными тысячами верных писцов на безошибочных и неизгладимых скрижалях. Точно так же все это относится ко всем прошлым временам. От зари первого рассвета над нашей только что родившейся планетой, когда вокруг нее висели занавеси пара, и до настоящего мгновения природа занималась фотографированием всего. Какова ее картинная галерея!”

Нам кажется верхом невозможного, что сцены, разыгравшиеся в древних Фивах или в каком-нибудь доисторическом храме, могли быть сфотографированы всего только на субстанции некоторых атомов. Изображения событий вчеканены в тот всенасыщающий универсальный навсегда сохраняющий посредник, которого философы называют “Мировой душой”, а Дентон — “Душой вещей”. Путем прикладывания фрагмента какой-либо субстанции к своему лбу психометр приобщает, ставит в соприкосновение свое внутреннее “Я” со внутренним “Я” предмета, который он держит. Теперь признано, что универсальный эфир насыщает все в природе, даже самое плотное. Также начинают признавать, что это сохраняет изображения всего, что он пронизывает. Когда психометр исследует свой образчик, он приходит в соприкосновение с током астрального света, соприкасающимся с этим образчиком, который удерживает картины всех событий, связанных с его историей. Эти картины, по словам Дентона, с быстротою света проносятся перед взором психометра сцена за сценой, и только величайшим напряжением воли психометру удается удержать одну из них так долго, чтобы успеть описать.

Психометр есть ясновидящий, т. е. он видит внутренним зрением. Если его сила воли недостаточно сильна, если он не тренировался тщательно по этому именно виду ясновидения, если у него нет глубокого знания своих способностей этого зрения, — то его восприятия о местностях, лицах и событиях неизбежно будут очень спутанные. Но в случаях месмеризации, при которых раскрывается способность ясновидения, месмеризатор, чья воля держит месмеризуемого под своей властью, — может заставить последнего сконцентрировать свое внимание достаточно долго на данной картине, чтобы рассмотреть ее в мельчайших деталях. Кроме того, под руководством опытного месмеризатора ясновидящий превзойдет натурального психометра в том, что он увидит события будущего более отчетливо и более ясно, чем последний. А тем, кто попытаются нам возразить на том основании, что как же можно увидеть то, “чего еще нет”, — мы зададим вопрос: почему нужно считать более невозможным увидеть то, что будет, чем оглянуться назад и увидеть то, что прошло и чего больше нет? По учению каббалистов, будущее существует в астральном свете в виде зародыша так же, как настоящее существовало в зародыше в прошлом. В то время как человек свободен в выборе, образ его действия и неизбежность процесса известны заранее; они предопределены не основываясь на фатализме или судьбе, но, просто, по принципу вселенской неизменной гармонии; это то же самое, как заранее известно, что когда извлекается из инструмента музыкальная нота — ее вибрации не изменятся и не могут превратиться в другую ноту. Кроме того, у вечности не может быть ни прошлого, ни будущего, но только настоящее, так же, как беспредельное пространство, в его строго буквальном смысле, не может иметь ни далеких, ни близких мест. Наши концепции, ограниченные узкой ареной нашего опыта, пытаются приспособиться если и не к концу, то, по крайней мере, к какому-то началу времени и пространства, но ни того, ни другого в действительности не существует, ибо в таком случае время не было бы вечным, и пространство — беспредельным Прошлое существует не более, чем будущее, как мы уже сказали; выживают только наши воспоминания; а наши воспоминания суть только быстро мелькнувшие картины, которые мы схватываем в отражениях этого прошлого, отразившихся в токах астрального света; мы их схватываем так же, как психометр схватывает их в астральных эманациях предмета, который он держит.

Профессор Е. Хичкок, говоря о влиянии света на тела и об образовании картин на них светом, сказал:

“Кажется, что это фотографическое влияние присуще всей природе; также мы не в состоянии сказать, где оно прекращается. Мы не знаем, но оно может отпечатать на окружающем нас мире наши черты, меняющиеся под воздействием различных страстей, и таким образом может наполнить природу дагерротипами всех наших деяний; может быть, что существуют также реактивы, посредством которых природа, более искусная, чем какой-либо фотограф может проявить и зафиксировать эти портреты настолько, что более обостренные чувства, нежели наши, в состоянии увидеть их наподобие больших полотен, развернутых над материальной вселенной. Возможно, также, что они никогда не блекнут, не исчезают с этих полотен, а становятся экспонатами великой картинной галереи вечности” [184].

Это “возможно” профессора Хичкока, благодаря демонстрации результатов психометрии, превратилось в победную достоверность. Те, кто понимают эти психологические способности ясновидения, исключат идею профессора Хичкока, что более обостренные чувства, чем наши обычные, нужны, чтобы увидеть эти картины на его предполагаемых космических полотнах, и будут утверждать, что он должен был отнести свои ограничения только ко внешним телесным чувствам. Человеческий дух, будучи частью Божественного, бессмертного Духа, не различает ни прошлого, ни будущего, но все видит, как настоящее время. Эти дагерротипы, о которых говорилось в вышеприведенной цитате, запечатлены на астральном свете, где, как мы уже перед этим говорили и — по герметическому учению, первая часть которого уже усвоена и продемонстрирована наукой, — содержат в себе отпечатки-записи всего, что было, есть и когда-либо будет.

В последнее время некоторые из наших ученых обратили особое внимание на предмет, до сих пор клеймившийся клеймом “суеверие”. Они начали размышлять о гипотетических и невидимых мирах. Авторы “Невидимой вселенной” первыми осмелились пойти по этому пути, и уже у них нашелся последователь профессор Фиске, чьи спекуляции изложены в “Незримом мире”. По-видимому, эти ученые прощупывают непрочную и ненадежную почву материализма и, чувствуя, что она колеблется под их ногами, подготавливаются к более или менее непочетному сложению оружия в случае поражения. Джевонс подкрепляет Бэбиджа, и оба твердо верят, что каждая мысль, смещая частицы мозга и приводя их в движение, рассеивает их по вселенной, и думают, что “каждая частица существующей материи должна быть реестром всего, что произошло” [185, т. II, с. 455]. С другой стороны, доктор Томас Янг в своих лекциях по натуральной философии весьма положительно приглашает нас “свободно размышлять о возможности существования самостоятельных миров; некоторые из них существуют в различных местах, иные проникают один в другого, невидимые и неизвестные, в том же самом пространстве, и еще другие, для которых пространство, может быть, не является необходимым условием существования”.

Если ученые, придерживаясь строго научной точки зрения, например, возможности переноса энергии в незримую вселенную и принципа преемственности, — пускаются в такие рассуждения, почему же тогда оккультистов и спиритуалистов лишать той же привилегии? Отпечатки нервных центров на полированном металле зарегистрированы и, по научным данным, могут сохраняться неограниченное время. И профессор Дрейпер иллюстрирует этот факт весьма поэтически.

“Тень”, — говорит он, — “никогда не падает на стену без того, чтобы не оставить на ней неизгладимого следа — следа, который может быть сделан видимым путем применения надлежащих процессов... Портреты наших друзей, пейзажи могут быть скрытыми от глаза на чувствительной поверхности, но они готовы проявиться, как только к ним будет применен соответствующий проявитель. Призрак сокрыт на поверхности серебра или стекла до тех пор, пока мы своей некроманией не заставим появиться в видимом мире. На стенах наших наиболее уединенных комнат, где, по-нашему мнению, исключена возможность вторжения наблюдающего взора, и где наше уединение никогда не может быть профанировано, — там существует следы всех наших деяний, тени всего, что нами совершено” [48, стр. 132, 133].

Если таким образом могут быть получены неизгладимые отпечатки на неорганической материи, и если ничто совершенно не теряется из существования вселенной, то почему поднялось такое научное вооруженное ополчение против авторов “Невидимой вселенной”? И на каком основании они могут отвергать гипотезу, что “мысль, задуманная, чтобы воздействовать на другую вселенную одновременно с этой, может объяснить будущее состояние?” [187, с. 159]

По нашему мнению, если психометрия является величайшим доказательством неуничтожимости материи, удерживающей навечно отпечатки внешнего мира, то обладание этой способностью нашим внутренним зрением является еще большим доказательством бессмертия человеческого индивидуального духа. Будучи способным увидеть события, происходившие сотни тысяч лет тому назад, почему он не сможет применить ту же способность к затерявшемуся в вечности будущему — в вечности, в которой не может быть ни прошедшего, ни будущего, но только одно беспредельное настоящее?

Несмотря на свои признания в глубоком невежестве по некоторым вопросам — признания, сделанные самими учеными, — они все еще отрицают существование этой таинственной духовной силы, находящейся по ту сторону возможностей обычных физических законов. Они все еще надеются применить к живым существам те же самые законы, которые они нашли приложимыми к мертвой материи. И открыв то, что каббалисты называют “грубыми составными” эфира — свет, тепло, электричество и движение, — обрадовались удаче и занялись подсчетом вибраций в спектральных цветах; и возгордившись своими достижениями, отказались заглядывать дальше. Несколько ученых более или менее поломали свои головы над его многообразной натурой и, не будучи в состоянии измерить его своими фотометрами, назвали его “гипотетическим посредником большой эластичности и тонкости, предполагаемым, что он наполняет собою все пространство, не исключая и внутреннего пространства твердых тел”. “Также предполагается, что он служит посредником в передаче света и тепла” (Словарь). Другие, которых мы назовем “блуждающими огоньками” в науке — ее псевдосыновьями, тоже исследовали его и даже потрудились рассматривать его через “мощные увеличительные стекла”, как они нам говорят. Но не усмотрев ни духов, ни призраков в нем и равным образом потерпев неудачу в обнаружении в его предательских волнах хоть чего-нибудь научного, — обернулись и назвали всех верящих в бессмертие вообще, а спиритуалистов в особенности, “помешанными дураками” и “галлюцинаторами” [111]. И все это в скорбных тонах, как и подобает в неудачах.

Авторы “Невидимой вселенной” говорят:

“Деятельность той тайны, которую называют Жизнью, они вытеснили из объективной вселенной. Совершенная ими ошибка заключается в том, что они вообразили, что посредством этого процесса они совсем избавились от предмета, вызывающего столько споров, и что он исчезнет из вселенной совершенно. Но он не исчезает. Он исчезает только из того малого кружка света, который мы можем назвать вселенной научного восприятия. Назовите его троичной тайной: тайна материн, тайна жизни и тайна Бога, и эти три — Одно” [187, с. 84].

Основываясь на том, что “видимая вселенная несомненно должна в части превращающихся энергий и, вероятно, в материи иметь конец существования” и, “так как принцип бесконечного, беспрерывного существования вселенной все же требует, чтобы она продолжала существовать...” то здесь авторы этого замечательного труда находят, что они вынуждены верить, “что существует нечто за тем, что видимо [187, с. 89]... и что видимая система вселенной не есть вся вселенная, но только, может быть, очень малая часть ее”. Кроме того, оглядываясь назад так же, как и вперед, к происхождению этой видимой вселенной, авторы настаивают, что “если видимая вселенная есть все, что существует, тогда первое ее внезапное появление является нарушением ее непрерывного существования и окончательным его опровержением” (§ 85). Поэтому, так как такое нарушение противоречит общепринятому закону непрерывного существования вселенной, то авторы приходят к следующему заключению:

“Не будет ли вполне естественным вообразить, что такого рода вселенная, считать которую существующей у нас нет причин и которая энергетическими связями связана с видимой вселенной — также способна к приятию энергий от нее?.. Не можем ли мы рассматривать эфир, или посредник, как мост[1] между одним порядком вещей и другим, образующим что-то вроде цемента, благодаря которому разнородные вселенные связываются в одно целое? Короче говоря, то, что вообще называем эфиром, может не быть просто посредником, но посредником плюс тот незримый порядок вещей, так что когда движения из видимой вселенной передаются в эфир, часть их как по мосту передается в незримую вселенную, где она используется и откладывается в хранилища. Есть ли вообще надобность удерживать понятия моста? Не можем ли мы сразу сказать, что когда энергия переносится из материи в эфир, она переносится из видимого в невидимое?” [187, § 198].

В точности. И если бы наука сделала еще несколько шагов в этом направлении и занялась бы более серьезно этим “гипотетическим посредником”, кто знает — не была бы тогда Тиндалевская бездна, отделяющая физический процесс мозга от сознания, перейдена с поразительной легкостью.

Уже в 1856 году человек, считающийся в свое время ученым, доктор Джобард в Париже имел те же самые идеи по поводу эфира, как и авторы “Невидимой вселенной”, когда поразил прессу и мир науки, выступив со следующим заявлением:

“Я обладаю открытием, которое устрашает меня. Существуют электричества двух родов: одно, неразумное и слепое, производится посредством контакта металлов и кислот”; (грубым составным)... “другое же разумное и ясновидящее!.. Электричество раздваивалось в руках Гальвани, Нобиля и Маттеуша. Неразумная сила тока сопровождала Джекоба, Бонелли и Монкаля, тогда как разумное электричество следовало за Бойз-Робертом, Тейлором и шевалье Дюпланти. Электрический шар или глобулярное электричество содержит в себе мысль, которая не повиновалась Ньютону и Мариотту, а последовала своим причудам... В анналах Академии мы имеем тысячи доказательств разумности электрической молнии... Но я замечаю, что становлюсь неосторожным в выражениях. Еще немного, и в ваших руках оказался бы ключ, посредством которого можно бы подойти к открытию вселенского духа”.[1]

Вышеприведенное, будучи добавлено к замечательным признаниям науки и к тому, что мы только что приводили из “Невидимой вселенной”, — придает еще больше блеска мудрости давно прошедших веков. В одной из предыдущих глав мы упоминали цитату в переводе Кори, из которой явствует, что один из халдейских оракулов выражает ту же самую идею об эфире и при том в словах необычно похожих словам авторов “Невидимой вселенной”. Он утверждает, что все сущее вышло из эфира и в эфир же вернется; что изображения всех вещей неизгладимо на нем запечатлены. Что это есть склад всех зародышей или останков всех видимых форм и даже идей. Выходит, что как будто все это сильно подкрепляет наше утверждение, что какие бы открытия наука ни сделала в наше время, — наши “простодушные предки” опережали ее на многие тысячелетия.

На той точке, до которой мы теперь дошли, позиция, занятая материалистами по отношению к психическим феноменам, определилась полностью, и она такова, что мы можем с полной уверенностью утверждать, что если бы ключ к тайне эфира лежал бы свободно на пороге “пропасти”, то ни один из наших тиндалей не нагнулся бы, чтобы его поднять.

Какими робкими показались бы некоторым каббалистам эти экспериментальные попытки разрешить великую тайну вселенского эфира! Хотя то, над чем спекулируют рассудительные исследователи “Невидимой вселенной”, так далеко опережает что-либо сказанное современными философами, — для учителей герметической философии было обычной наукой. Для них эфир не был просто мостом, соединяющим зримую и незримую стороны вселенной, но по пролетам этого моста они смелыми шагами прошли путь, который ведет к тем таинственным вратам, которых современные мыслители или не хотят или не могут открыть.

Чем глубже становятся исследования современных исследователей, тем чаще они лицом к лицу сталкиваются с открытиями древних. Как только Эли де Боумонт, великий французский геолог, отваживается на какой-либо намек на земную циркуляцию в связи с некоторыми элементами в земной коре, он находит, что его опередили философы древности. Спрашиваем ли мы у выдающихся технологов, каковы недавние открытия по вопросу образования рудных залеганий. Мы слышим одного из них, профессора Стери Ханта, как он доказывает нам, что вода есть всеобщий растворитель, проповедуя таким образом доктрину, преподаваемую старым Фалесом более, чем дюжину веков тому назад — что вода есть начало всего. Мы прислушиваемся к тому профессору, с Боумонтом в качестве авторитета, как он излагает земную циркуляцию и химические, и физические феномены материального мира. В то время, как мы с удовольствием читаем, что он “не собирается признавать, что в физических и химических процессах заключается вся тайна органической жизни”, мы отмечаем с еще большим восхищением следующее честное признание с его стороны:

“Все же во многих отношениях мы приближаем феномены органического мира к феноменам минерального царства; и в то же время мы узнаем, что они настолько интересуются и зависят друг от друга, что мы начинаем постигать некую истину, находящуюся в основании понятий философов древности, которые распространяли на минеральное царство понятие жизненной силы, что заставляло их говорить о Земле, как о большом живом организме, и смотреть на различные изменения ее воздуха, воду и в ее скалистых глубинах, как на процессы, относящиеся к жизни нашей планеты”.

Все, что существует в этом мире, должно иметь свое начало. Но по части предубеждений у ученых дело зашло так далеко, что приходится удивляться, что даже и такую истину приходится относить к древней философии. Бедные честные первичные Элементы давно находятся в изгнании, и наши честолюбивые мужи науки бегут наперегонки — кто скорее добавит еще один элемент к только что оперяющемуся выводку свыше шестидесяти элементарных субстанций. Между ними в современной химии разгорается война по поводу терминологии. Нам отказывают в праве называть эти субстанции “химическими элементами”, ибо они не являются “изначальными принципами или самосущими эссенциями, из которых была построена вселенная” [156, с. 113]. Такие идеи, ассоциирующиеся со словом элемент, годились для “старой греческой философии”, но современная наука отвергает их; ибо, как говорит профессор Кук, “это неудачные термины”, и экспериментальной науке “нечего делать с какими-либо сущностями, за исключением только тех, которые можно видеть, нюхать и ощущать на вкус”. Науке нужно то, что можно подставить глазу, носу или рту! Остальное она предоставляет метафизикам.

Поэтому, когда Ван Гельмонт говорит нам, что “хотя однородная часть элементарной (неразложимой) земли может быть искусственно превращена в воду”, однако же он отрицает, “что это же самое может быть совершено одною только природою, ибо никакой агент природы не в состоянии преобразовать один элемент в другой”, выдвигая соображение, что элемент всегда должен оставаться тем же, — мы должны верить ему, если и не совсем невежде, то, по крайней мере, непродвинувшемуся ученику “заплесневелой греческой философии”. Живя и умирая в блаженном неведении о будущих шестидесяти трех субстанциях, что мог он или его старый учитель Парацельс достигнуть? Разумеется, ничего, кроме метафизических и сумасбродных спекуляций, облаченных в бессмысленный жаргон, общий всем средневековым и древним алхимикам. Тем не менее, при обмене мнениями, в самом последнем изо всех трудов по современной химии мы обнаруживаем следующее:

“Изучение химии привело к открытию замечательного класса субстанций, ни из одной из них никаким химическим процессом никогда не было произведено какой-либо второй субстанции, которая весила бы меньше, нежели исходная субстанция... никаким химическим процессом нельзя получить из железа субстанции, меньшей по весу; чем тот металл, который употреблялся для его производства. Одним словом, из железа мы не можем извлечь ничего другого, кроме железа” [156, с. 110-111].

Кроме того, согласно профессору Куку получается, что “семьдесят пять лет тому назад люди не знали, что существует какая-либо разница” между элементарными и сложными субстанциями, ибо в старину алхимикам никогда не приходило в голову, “что вес есть мера материала, и что по этой мере никакой материал никогда не теряется; но наоборот, они воображали, что в таких экспериментах [156, с. 106], как эти, субстанции подвергаются таинственному преображению... Века, короче говоря, “были зря потрачены в напрасных попытках превратить низшие металлы в золото”.

Является ли профессор Кук, такой выдающийся фигурой в современной химии, обладающий достаточным знанием, чтобы определить, что алхимики знали или не знали? Вполне ли он уверен, что он понимает алхимический жаргон? Мы не уверены. Но давайте сравним его взгляды, как они выражены выше, с некоторыми сентенциями, написанными на простом и ясном, хотя и старом английском языке из переводов Ван Гельмонта и Парацельса. Мы узнаем из их собственных признании, что алкахест вызывает следующие изменения:

1. Алкахест никогда не разрушает семенных свойств тел, которые он растворяет: например, золото его действием превращается в соль золота; сурьма — в соль сурьмы, и т. д. с теми же семенными свойствами или признаками как у твердого оригинала.

2. Объект, подвергнутый его действию, превращается в свои три принципа: соль, серу и ртуть, а потом только в одну соль, которая тогда становится летучей и наконец целиком превращается в чистую воду.

3. Что бы он ни растворял, это может быть сделано летучим песочным нагреванием; и если после растворитель будет оттуда удален перегонкой, то растворенный материал останется в виде чистой пресной воды, но всегда в количестве, равном исходному материалу”.

Далее Ван Гельмонт старший говорит об этой соли, что она растворяет наиболее неподдающиеся тела в субстанции с теми же самыми семенными свойствами, “равными по весу растворенной материи”; и он добавляет — “Эта соль, будучи несколько раз восстановлена (у Парацельса — sal circulatum) теряет всю свою стойкость и наконец становится пресной водой, равной по количеству той соли, из которой она была сделана”.[1]

Возражения, которые профессор Кук мог бы сделать от имени современной науки против герметических выражений, равно приложимы египетскому иератическому письму — оно скрывает то, что предназначено было к скрытию. Если профессор захотел бы воспользоваться трудами прошлого, ему следует пригласить криптографа, а не сатирика. Парацельс, как и остальные, изощрялся в перестановке букв и в сокращении слов и фраз. Например, когда он писал sutratur, он подразумевал татар, и mutrin у него означало нитрум, и т. д. Не было конца мнимым объяснениям значения алкахеста. Некоторые вообразили, что это была соль с татарских соляных копей; другие — что это означало algeist, немецкое слово, которое означает дух всего или духовный. Парацельс обычно называл соль “центром воды, в котором металлы должны умирать”. Из этого возникали самые абсурдные предложения, и некоторые лица, например Глаубер, учили, что алкахест есть дух соли. Требуется немало наглости, чтобы заявлять, что Парацельс и его коллеги не знали о природе элементарных и сложных субстанций; может быть, их тогда называли не теми именами, какими их называют теперь, но что они были им известны, доказывают достигнутые ими результаты. Какое значение имеет, каким именем Парацельс назвал газ, выделяемый, когда железо растворяется в серной кислоте, если он признан даже нашими общепризнанными авторитетами, как открыватель водорода?[1] Заслуга его та же; и хотя Ван Гельмонт, может быть, скрыл под названием “семенные свойства” свое знание того факта, что элементарные субстанции обладают своими оригинальными свойствами, которые при вхождении в сложные составы только временно видоизменяются — никогда не уничтожаются — он тем не менее величайший химик своего времени и ровня нынешним ученым. Он утверждал, что aurum potabile можно получить с помощью алкахеста путем превращения всего золота в соль, удерживающую свои семенные свойства и способность растворяться в воде.

Когда химики узнают, что он подразумевал под aurum potabile, алкахестом, солью и семенными свойствами, что он в самом деле подразумевал, а не то, что он только говорит, что подразумевал, и не то, что другие думают, что он подразумевал, — только тогда, и не раньше, могут наши химики напустить на себя высокомерие по отношению к философам огня и к тем древним учителям, чьи мистические учения они почтительно изучали. Одно во всяком случае ясно. Взятый только в экзотерическом виде, этот язык Ван Гельмонта показывает, что ему знакома растворимость в воде металлических субстанций, что Стери Хантом положено в основание его теории о металлоносных отложениях. Нам хотелось бы посмотреть, какие только термины не изобрели бы современные ученые, чтобы наполовину раскрыть и наполовину скрыть их отважное заявление, что “единственный Бог человека — это серое вещество мозга”, если в подвальном помещении Судебной Палаты или собора на Пятом Авеню будет комната пыток, куда судья или кардинал может отправить любого, кого захочет.

Профессор Стери Хант говорит в одной из своих лекций [189]:

“Понапрасну алхимики искали всеобщий растворитель; но теперь мы знаем, что вода в некоторых случаях, когда ей помогает нагревание, давление и присутствие некоторых широко распространенных субстанций, например, угольная кислота и щелочные карбонаты и сульфиды, — растворяет наиболее нерастворимые тела; так что в конце концов ее можно рассматривать, как давно разыскиваемый алкахест или всеобщий растворитель”.

Это звучит почти как пересказ Ван Гельмонта или самого Парацельса. Они знали свойства воды, как растворителя, так же, как и современные химики и, более того — не скрывали этого факта, что показывает, что это был их всеобщий растворитель. Многие комментарии и критические статьи по поводу их трудов сохранились до сих пор, и едва ли можно найти книгу по этому предмету без того, чтобы не найти, по крайней мере, одно из их размышлений, из которых они и не думали делать секрета. Вот что мы находим в одном старом труде об алхимиках — сатиру, кроме того, — от 1820 года, написанную в начале нашего века, когда новые теории о химическом могуществе воды едва находились в зачаточном состоянии.

“Немного света можно пролить, если сказать, что Ван Гельмонт так же, как и Парацельс, приняли воду за универсальный инструмент (агент?) химии и натуральной философии; и приняли землю за неизменную основу всего; что огонь они признали причиной всего; что семенные отпечатки они вложили в механизм земли; что вода, с помощью огня, растворяет и приводит в брожение землю, заставляя все произрастать, откуда и возникли первоначально животное, растительное и минеральное царства” [190, 85].

Алхимики хорошо понимали эту универсальную мощь воды. В трудах Парацельса, Ван Гельмонта, Филалета, Пантатема, Тахениуса и даже Бойля “великие свойства алкахеста растворять и изменять все подлунные тела — за исключением только воды”, ясно изложены. И возможно ли поверить, что Ван Гельмонт, чья репутация была безупречна и чья великая ученость была общепризнана, стал бы со всею торжественностью объявлять, что он владеет этим секретом, если бы это было пустым бахвальством![1]

В одной из недавно произнесенных речей в Нейшвилле, Теннесси, профессор Гёксли изложил определенное правило в отношении к достоверности человеческого свидетельства, как базиса в истории и науке, каковое правило мы с готовностью применим в данном случае.

“Невозможно”, — говорит он, — “чтобы на нашу практическую жизнь более или менее не влияли те взгляды, которых мы придерживаемся по отношению исторического прошлого. Одно из них — человеческое свидетельство в его разнообразных видах: все показания очевидцев, традиционные свидетельства из уст тех, кто были очевидцами, и свидетельства тех, кто изложили свои впечатления письменно или в печати... Если вы читаете “Комментарии” Цезаря, то, где бы он ни дал отчет о своих битвах с галлами, вы уделяете его сообщениям известную долю доверия. Вы принимаете его свидетельство по этому предмету. Вы чувствуете, что Цезарь не стал бы излагать этих сообщений, если бы он сам не верил в их правдивость”.

Мы не можем логически допустить, чтобы философское правило Гёксли применялось к Цезарю односторонне. Этот персонаж мог быть по своей природе правдивым и мог быть лжецом. А так как профессор Гёксли решил этот вопрос к собственному удовлетворению в пользу Цезаря, поскольку это касалось военной истории, то мы настаиваем, что Цезарь также является достоверным свидетелем по всему, что касается авгуров, предсказателей и психологических фактов. То же самое отношение должно быть и к Геродоту и к другим авторитетам древности: если они по своей природе не были правдивы, то им не следует верить и тогда, когда они повествуют о гражданских и военных делах. Falsus in uno, falsus in omnibus.[1] И одинаково, если они заслуживают доверия в предметах физических, то они должны пользоваться таким же доверием в делах духовных; ибо профессор Гёксли говорит нам, что человеческая натура — какая она была в старину, такая же и теперь. Разумные и сознательные люди не лгут ради удовольствия смущения или возмущения потомства.

Так как вероятность фальсификации со стороны таких людей была определена так ясно человеком науки, мы считаем, что у нас больше нет надобности обсуждать этот вопрос в связи с именами Ван Гельмонта и его блестящего, но несчастливого учителя, столь оклеветанного Парацельса. Делёз, хотя и находивший в трудах первого много “мифических, иллюзорных идей” (вероятно потому, что он не мог понять их), тем не менее приписывает ему обширные знания, “острое суждение” и признает, что принес миру “великие истины”.

“Он был первым”, — добавляет он, — “кто назвал воздушные флюиды газами. Возможно, что без него сталь не дала бы нового импульса науке” [191, т. I, с. 45, и т. II, с. 198].

Каким применением доктрины случайности мы могли бы открыть нечто подобное тому, что экспериментаторы, умеющие растворять и потом по-новому скомбинировать химические субстанции, что они, по общему признанию делали, — не знали природы элементарных субстанций и составляющих их энергий, а также растворителя или растворителей, которые могут дезинтегрировать, когда понадобится? Если бы они обладали репутацией только теоретиков, было бы другое дело, и наш аргумент потерял бы свою силу, но те открытия по химии, которые скрепя сердце, признаны за ними даже их злейшими врагами, — дают нам основание выражаться по этому поводу гораздо сильнее, чем мы в данном случае себе позволяем из-за боязни, что нас будут считать чересчур пристрастными. И так как настоящий труд, кроме того, обоснован на идее, что в человеке скрыта более высокая натура, что его нравственные и интеллектуальные способности должны быть судимы психологически, мы не колеблясь, снова подтверждаем, что раз Ван Гельмонт “со всею торжественностью” утверждал, что он обладает секретом алкахеста, то никакой современный критик не имеет права считать его ни лжецом, ни галлюцинатором до тех пор, пока не станет известно что-либо более определенное о природе этого якобы универсального растворителя.

“Факты — упрямая вещь”, — говорит А. Р. Уоллес в своем предисловии к “Чудесам современного спиритуализма”.[1] Поэтому, так как факты должны быть нашими сильнейшими союзниками, мы их приведем в таком количестве, в каком древность и современность будет ими нас снабжать. Авторы “Невидимой вселенной” научно доказали возможность некоторых якобы психологических феноменов посредством вселенского эфира. Уоллес научно доказал, что весь каталог предложений, доказывающих обратное, включая туда софизмы Юма, несостоятелен, если к нему подойти со строгой логикой. Крукс дал миру скептиков свои собственные опыты, которые длились более трех лет, прежде чем он был побежден самыми неотрицаемыми доказательствами — собственными пятью чувствами. Целый список можно бы составить из имен ученых, которые письменно засвидетельствовали то же; и Камилл Фламмарион, известный французский астроном и автор многих трудов, которые, по мнению скептиков, ставят его в ряд “заблуждающихся” наравне с Уоллесом, Круксом и Хэером — подтверждает наши слова нижеследующими строчками:

“Без колебания я подтверждаю мое убеждение, основанное на моих личных исследованиях по этому предмету, что любой ученый, который заявляет, что феномены, именуемые “магнетическими”, “сомнамбулистическими”, “медиумистическими” и другими, пока что еще необъясненными наукой — невозможны, — такой ученый является человеком, который говорит о том, чего он не знает; и также любой человек, по роду своей деятельности, или как любитель, привыкший к научным наблюдениям — лишь бы его ум не был настроен пристрастно предвзятыми мнениями, и его ментальное зрение не было ослеплено тою противоположною иллюзиею, к несчастью, настолько распространенною в мире ученых, и которая состоит в воображении, что законы природы уже известны нам, и что все, что кажется не укладывающимся в наши нынешние формулы, невозможно, — такой человек может нуждаться лишь в установлении достоверности фактов, о которых шла речь”.

В “Заметках по поводу исследования феноменов, называемых спиритуалистическими” мистера Крукса [192, с. 101] этот джентльмен цитирует сержанта Кокса, который, назвав эту неизвестную силу психической, объясняет ее так:

“Так как организм сам по себе движется, направляемый внутри своего строения некоей силой, которая или управляется или не управляется душою, духом или умом... что составляет индивидуальное существо, называемое нами “человеком”, то также разумно будет сделать вывод, что сила, которая служит причиною движений за пределами тела, есть та самая сила, которая производит движение внутри пределов тела. И, так как внешняя сила часто направляется разумом, то одинаково разумен будет вывод, что направляющий разум внешней силы есть тот самый разум, который направляет силу внутри”.

Чтобы лучше понять эту теорию, мы также можем разделить ее четыре препозиции и доказать, что сержант Кокс верит:

1. Что сила, которая производит физические феномены, исходит из медиума (следовательно, в нем и порождается).

2. Что разум, направляющий силу на производство феномена, (а) может иногда принадлежать другому, не только медиуму; но об этом “доказательство” “недостаточное”; поэтому, (б) направляющим разумом, вероятно, является разум самого медиума. Это мистер Кокс называет “разумным заключением”.

3. Он полагает, что сила, которая двигает стол, тождественна с силой, двигающей тело самого медиума.

4. Он рьяно оспаривает спиритуалистическую теорию или, вернее, утверждение, что “духи умерших являются единственными агентами в производстве всех феноменов”.

Прежде чем по настоящему приступить к нашему анализу таких взглядов, мы должны напомнить читателю, что мы очутились между двумя крайностями, представляемыми двумя партиями — верующими и неверующими в посредство человеческих духов. Ни одна из них не кажется способной разобраться в сущности поднятого мистером Коксом вопроса, ибо в то время как спиритуалисты настолько всепожирающи, в своем легковерии, что каждый звук и движение в своем кружке приписывают развоплощенным человеческим существам, их противники догматически отрицают, что духи могут что-либо производить, так как нет никаких духов. Следовательно, ни одна из этих двух партий не в состоянии рассматривать вопрос беспристрастно.

Если они считают, что сила, которая “производит движение внутри тела” и сила, которая “производит движение вне пределов тела”, происходят из одной и той же сущности, они могут быть правы. Но тут тождественность этих двух сил прекращается. Жизненный принцип, который оживляет тело мистера Кокса того же естества, как и жизненный принцип его медиума; тем не менее он не есть мистер Кокс так же, как Кокс не есть медиум.

Эта сила, которую мы в угоду мистеру Коксу и мистеру Круксу можем также называть психической или еще как-нибудь, проходит через, но не происходит из индивидуального медиума. В последнем случае эта сила должна бы генерироваться в медиуме, а мы готовы доказать, что этого не может быть ни в случаях левитации человеческих тел, передвижения мебели и других предметов без соприкосновения, ни в тех случаях, когда эта сила проявляет разум. И медиумам и спиритуалистам хорошо известен факт, что чем более пассивен медиум, тем лучше получаются манифестации; а каждый из вышеупомянутых феноменов требует сознательной предрешающей воли. В случаях левитации нам пришлось бы поверить, что эта самопорожденная сила в состоянии поднять инертную массу с земли, направлять ее по воздуху и спустить опять наземь, избегая препятствий, чем проявила бы разум, и все же действовала бы автоматически, так как медиум все время оставался пассивным. Если бы это было так, то медиум был бы сознательным магом, и всякое притворство, что он является пассивным инструментом в руках незримых разумов было бы ненужным. Также можно доказать, что количество пара, достаточное для наполнения парового котла, не взорвав его, поднимет паровой котел; или же, что лейденская банка, полная электричеством, преодолеет инерцию сосуда, и подобные этому абсурдности механики. Все аналогии указывают на то, что сила, которая действует в присутствии медиума на внешние объекты, исходит из источника, находящегося за самим медиумом. Скорее мы можем сравнить ее с водородом, который преодолевает инерцию воздушного шара. Газ под управлением разума накапливается в достаточном количестве в приемнике и преодолевает притяжение его объединенной массы. По тому же принципу эта сила передвигает предметы меблировки и производит другие проявления. И хотя она идентична в своей сущности с астральной душой медиума, она не может быть только его душой, ибо последняя все это время остается в каком-то каталептическом оцепенении, когда медиумизм настоящий. Поэтому первый пункт мистера Кокса кажется неудачным; он обоснован на гипотезе, механически несостоятельной. Разумеется, наш аргумент опирается на левитацию, как на признанный факт. Теория о психической силе для того, чтобы быть совершенной, должна быть способна объяснить все “зримые движения... в плотных телах”, а среди них находится и левитация.

Что касается второго пункта, мы отрицаем, что “доказательство недостаточное”, чтобы доказать, что та сила, которая производит феномен, иногда бывает направляема другими умами, а не умом “психика”. Наоборот, налицо такое обилие свидетельств о том, что ум медиума в большинстве случаев не имеет никакого отношения к феноменам, что мы не можем оставить смелого утверждения мистера Кокса без возражения.

Одинаково нелогичным мы считаем его третье положение, ибо если тело медиума не является генератором, а просто проводником силы, производящей феномен (вопрос, на который исследования мистера Кокса не проливают никакого света), тогда из этого не вытекает, что “душа, дух или ум” поднимает стулья или стучит при произношении букв алфавита.

Что касается четвертого положения, а именно, что “души умерших являются единственными агентами при производстве всех феноменов”, то нам сейчас нет надобности вступать в спор, так как природа духов, производящих медиумистические феномены, будет нами во всех подробностях обсуждаться в других главах.

Философы, и особенно те, кто были посвящены в мистерии, верили, что астральная душа является неосязаемым дубликатом грубой внешней формы, которую мы называем телом. Она есть то, что кардесисты называют около-духовной, а спиритуалисты — духовной формой. Над этим внутренним дубликатом, освещая его, как теплый луч солнца освещает землю, оплодотворяя зародыш и вызывая к духовному оживлению спящие в нем свойства, витает божественный дух. Астральное около-духовное содержится и заключается в физическом теле, как эфир в бутылке или магнетизм в намагнитизированном железе. Оно есть центр и силовая машина, питаемое из энергиальных запасов вселенной и движимое теми же самыми общими законами, которые царствуют во всей природе и производят все космические феномены. Присущая ему деятельность является причиною беспрестанной физической деятельности животного организма, что, в конечном счете, приводит к разрушению последнего через изнашивание и к собственному уходу. Оно есть пленник тела, а не добровольный жилец-арендатор. Оно испытывает такое мощное притяжение ко внешней вселенской силе, что после изнашивания своей оболочки убегает к ней. Чем сильнее, грубее, материальнее обволакивающее его тело, тем дольше срок его заключения. Некоторые лица рождаются с настолько особенной организацией организма, что та дверь, которая закрывает другим людям доступ к сообщению с астральным миром, легко может быть отомкнута и открыта, и их души могут заглянуть в него, или даже переходить в тот мир и снова возвращаться. Тех, кто сознательно и по собственной воле это проделывает, называют магами, иерофантами, провидцами, адептами; тех, кого заставляют это проделывать или месмеризаторы своим флюидом, или “духи” своим флюидом, — те являются “медиумами”. Астральная душа, когда однажды барьеры перед ней раскрылись, настолько мощно притягивается в воздух и ее оболочку и держит взвешенными в воздухе до тех пор, пока тяготение материи снова не восстановит свое верховенство, и тело спустится опять на землю.

Каждое объективное проявление, будь это движение живого тела или движение какого-либо неорганического тела, требует двух условий: воли и силы — плюс материя или то, что делает таким образом движимый объект видимым нашему глазу; и все эти три являются обратимыми, превращаемыми энергиями или энерго-корреляциями ученых. В свою очередь, они направляются или, вернее, осеняются божественным разумом, чего ученые так упорно не принимают в расчет, но без чего даже ползание малейшего земного червя никогда не могло бы совершиться. Простейшее из всех наиболее обычных естественных феноменов, — шелест листьев, которые трепещут при нежном соприкасании с ветерком — требует постоянного применения этих даров. Ученые вполне могут называть их космическими законами, нерушимыми и неизменными. За этими законами мы должны искать разумную причину, которая, создав и приведя эти законы в действие, влила в них сущность своего собственного сознания. Назовем ли мы эту первопричину вселенской Волей или Богом — она всегда должна быть разумной.

А теперь мы можем задать вопрос, как может воля в одно и то же время проявляться разумно и бессознательно? Трудно, если не невозможно представить деятельность ума отдельно от сознания. Под сознанием необязательно подразумевать физическое или телесное сознание. Сознание есть качество чувствующего принципа или, другими словами, души; и последняя часто проявляет деятельность даже тогда, когда тело спит или парализовано. Когда мы механически поднимаем руку, мы можем вообразить, что мы делаем это бессознательно, потому что наши поверхностные чувства не в состоянии осознать промежуток между сформулированием намерения и его исполнением. Хотя нам казалось, что наша воля была латентна, она бодрствовала, развила силу и привела нашу материю в движение. В природе наиболее тривиального медиумистического феномена нет ничего, что могло бы теорию мистера Кокса сделать правдоподобной, приемлемой. Если разум, проявленный этой силой, не является доказательством, что он принадлежит развоплощенному духу, то еще менее он может служить доказательством, что он был проявлен медиумом бессознательно. Мистер Крукс сам рассказывает нам о случаях, где этот разум не мог эманировать из кого-либо в комнате, как, например, в приведенном им примере, где слово “однако”, прикрытое его пальцем и неизвестное даже ему самому, все же было правильно написано планшеткой [77, с. 96]. Никакое объяснение не разъяснит этого случая. Единственная пригодная гипотеза — если мы исключим вмешательство духов — объяснить тем, что были приведены в действие способности ясновидения. Но ученые отрицают существование ясновидения; и если для того, чтобы избегнуть неприятной альтернативы приписывания феномена духовному источнику, они признают факт ясновидения, то последнее обязывает их или принять каббалистическое объяснение о том, что такое есть эта способность, или же создать новую теорию, что до сих пор им не удавалось, которая была бы применима к этим фактам.

Опять-таки — если из-за аргументации пришлось бы признать, что слово “однако” мистера Крукса могло быть прочитано, пользуясь ясновидением, то что же сказать о медиумистических сообщениях, имеющих пророческий характер? Разве какая-либо теория о медиумистических импульсах объясняет способность предсказывать события, которые находятся за пределами знания и говорящего о них и слушающего о них? Мистеру Коксу придется делать новую попытку.

Как мы уже говорили раньше, современная психическая сила и флюид древних оракулов, земной или звездный — идентичны в своей сущности — просто слепая сила. Таков же воздух. И в то время как в разговоре звуковые волны, производимые говорящими, оказывают воздействие на один и тот же воздух, это не наводит на какие-либо сомнения о том факте, что два человека разговаривают друг с другом. Будет ли сколько-нибудь разумнее сказать, что, когда общий посредник служит и медиуму, и “духу” для сообщений между собой, то тут обязательно должен проявляться только один разум? Так же, как воздух необходим для взаимного обмена слышимыми звуками, так же необходимы некоторые токи астрального света или эфира, направляемые каким-либо разумом, для производства феноменов, которые называются спиритуалистическими. Поместите двух собеседников в камеру, из которой выкачали воздух, и если они смогут там остаться живыми, произносимые ими слова останутся невысказанными мыслями, так как там не было бы воздуха, который мог бы вибрировать и, следовательно, никакая звуковая волна не могла бы достичь ушей собеседников. Поместите сильнейшего медиума в такую изолированную атмосферу, каковую может создать вокруг его мощный месмеризатор, знакомый со свойствами магического агента, и никакого проявления феноменальных способностей медиума не будет до тех пор, пока какой-либо противодействующий разум, более могущественный, чем сила воли месмеризатора, преодолеет последнего и оборвет астральную инерцию.

Древние знали, как отличить действие слепой силы, действующей самопроизвольно, и действие той же силы, когда она направлена разумом.

Плутарх, жрец Аполлона, говоря об оракулярных испарениях, которые представляли подземный газ, насыщенный опьяняющими магнетическими свойствами, раскрывает, что его природа двойственна, когда обращается к нему со следующими словами:

“И кто же ты? без Бога, кто создает тебя и доводит до созревания; без демона [духа], который, волю Божию выполняя, направляет и управляет тобою; ты ничего не можешь, ты — ничто, как “пустое дуновение” [193, кн. V].

Таким образом, без обитающей в ней души или разума “психическая сила” будет только “пустым дуновением”.

Аристотель утверждает, что этот газ или астральные эманации, исходящие из внутренности Земли, являются достаточной причиной, действующей изнутри наружу для оживления всех живых существ и растений на внешней коре. В ответ скептическим отрицателям своего века Цицерон под влиянием справедливого гнева восклицает:

“И что еще может быть более божественно, чем испарения Земли, которые настолько влияют на человеческую душу, что она становится способной предсказывать будущее? И могла бы рука времени испарять такую силу? Или вы полагаете, что говорите об особом сорте вина или солонины?” [196, I, 3]

Претендуют ли современные экспериментаторы на то, что они умнее Цицерона и скажут, что эта извечная сила испарилась и источники пророчеств высохли?

Сказано, что все пророки старины — вдохновенные сенситивы — произносили свои пророчества при одних и тех же условиях: или при непосредственном наружном истечении астральной эманации, или под влиянием некоего влажного испарения, поднимающегося с земли. Это та астральная материя, которая служит временным одеянием душ, которые формируются в этом свете. Корнелий Агриппа высказывает те же взгляды по поводу природы этих призраков, описывая их, как весьма влажных: “In spiriio turbido HUMIDOQUE”[1] [199, 355].

Пророчества даются двумя путями — сознательно магами, которые в состоянии заглянуть в астральный свет; и бессознательно теми, кто действуют под так называемым вдохновением. К последнему классу принадлежали и принадлежат библейские пророки и современные вещатели в трансе. С этим фактом Платон был настолько знаком, что о таких пророках он говорит следующими словами: 

“Никто, пока он в своем уме, не достигнет правдивого пророчества и вдохновения... но только когда сошел с ума вследствие какого-либо душевного расстройства или одержания...” (демоном или духом) [32, 71e]. “Некоторые называют их пророками; они не знают, что они только повторяют... и совсем не должны называться пророками, а только передающими видения и пророчества”, — добавляет он.

Продолжая свои доводы, мистер Кокс говорит:

“Наиболее ярые спиритуалисты практически признают существование психической силы под весьма не соответствующим названием магнетизма (с которым она не имеет никакого сродства), ибо они утверждают, что духи умерших людей могут совершать приписываемые им действия, только применяя магнетизм (то есть психическую силу) медиумов” [77, с. 101].

Здесь опять возникает недоразумение вследствие применения различных имен к тому, что может оказаться одним и тем же невесомым составом. Вследствие того, что электричество до восемнадцатого века не стало предметом науки, никто не осмелится сказать, что эта энергия не существовала со сотворения мира; кроме того, мы готовы доказать, что даже древние евреи были с ним знакомы. Но тот факт, что точной науке не пришлось до 1819-года натолкнуться на открытие, которое показало, какие тесные связи существуют между магнетизмом и электричеством, — вовсе не исключает возможности, что эти два агента идентичны. Если пруту железа можно придать магнетические свойства, пропуская электричество через какой-либо проводник, определенным образом помещенный в тесной близости с упомянутым прутом, — почему тогда не принять, в качестве временной, теорию, что медиум также может быть на сеансах только проводником и ничем более? Будет ли ненаучно сказать, что разум “психической силы”, стягивающий токи электричества из волн эфира и пользующийся медиумом в качестве проводника, развивает и приводит в действие латентный магнетизм, которым насыщена атмосфера помещения сеанса с тем, чтобы произвести желаемые последствия? Слово магнетизм настолько же соответствует, насколько соответствует любое другое слово до тех пор, пока наука нам не даст нечто большее, чем просто гипотетического агента, наделенного предположительными свойствами.

“Расхождение между приверженцами психической силы и спиритуалистами заключается в следующем”, — говорит сержант Кокс, — “что мы утверждаем, что пока что недостаточно еще доказательств о существовании какого-либо другого направляющего агента, нежели разум медиума, и нет никаких доказательств о посредничестве “духов” умерших людей” [77, с. 101].

Мы полностью согласны с мистером Коксом по поводу того, что касается недостаточности или отсутствия доказательств, что действующими агентами являются духи умерших; что же касается остального, то это очень необычный вывод из “обилия фактов” по выражению мистера Крукса, который далее говорит:

“Просматривая свои записи, я нахожу... такое сверхобилие доказательств, настолько подавляющую массу свидетельств... что я мог заполнить несколько номеров “Квортерли”...” [77, с. 83]

Далее идет перечисление следующих фактов “подавляющих свидетельств”:

1. Передвижение тяжелых предметов при наличии соприкосновения, но без механического усилия. 2. Феномены ударных и других звуков. 3. Изменение веса тел. 4. Передвижение тяжелых предметов, находящихся на расстоянии от медиума. 5. Поднятие с земли столов и стульев безо всякого соприкосновения с каким-либо человеком. 6. Левитация живых существ.[1] 7. Появление “Светящихся призраков”. Мистер Крукс говорит: “При самых строгих контрольных условиях я видел плотное светящееся тело по размерам и форме почти как индюшачье яйцо; оно бесшумно плыло по воздуху кругом комнаты одно время так высоко, что даже поднявшись на цыпочки, нельзя было дотянуться до него, а потом тихо спустилось на пол. Оно было видимо больше десяти минут и прежде чем растаять в воздухе оно три раза ударилось об стол, причем раздавался звук, как будто ударилось твердое тело” [77, с. 91]. (Нам остается прийти к заключению, что это яйцо было того же рода, что и метеорный кот Бабинэ, который классифицирован вместе с другими натуральными феноменами в трудах Араго). 8. Появление рук, или самосветящихся, или видимых при обычном свете. 9. “Непосредственное писание” этими самыми светящимися руками, отделенными и, по-видимому, наделенными райумом. (Психическая сила?). 10. “Образы и лица призраков”. В этом случае психическая сила вышла “из угла комнаты” в виде “призрачного образа” и взяла в руки аккордеон, а затем скользила по комнате, наигрывая на инструменте; медиум Хоум в это время был полностью на виду у всех [77, с. 86-97].

Целиком все эти происшествия мистер Крукс наблюдал и проверял в своем собственном доме и, убедившись научно в подлинности этих феноменов, доложил об этом Королевскому Обществу. Приветствовали ли его, как открывателя новых естественных явлении важного значения? Пусть читатель сам находит ответ на это в этой книге.

В добавок к этим проказам, сыгранным на человеческой доверчивости “психической силой”, мистер Крукс приводит феномены другого класса, которые он называет “особыми случаями” и которые, кажется (?), указывают на действие внешнего разума [77, с. 94].

“Я был у мисс Фокс”, — говорит Крукс, — “когда она автоматически писала сообщение одному тут же присутствующему лицу, тогда как сообщение другому лицу по другому делу давалось алфавитно посредством “стуков”, и все это время она сама свободно беседовала с третьим лицом о предмете, совершенно отличном от двух упомянутых... В течение одного сеанса с мистером Хоумом, маленькая планшетка с легкостью двинулась по столу ко мне и передала сообщение постукиванием по моей руке; я повторял алфавит, и планшетка постукивала при произнесении нужной буквы... Это происходило на некотором расстоянии от рук мистера Хоума”. Эта же самая планшетка по просьбе мистера Крукса дала ему “телеграфное сообщение с помощью азбуки Морзе, постукивая по моей руке” (азбуки Морзе никто из присутствующих не знал, кроме самого Крукса, который владел ею несовершенно), “и”, — добавляет мистер Крукс, — “это убедило меня, что на другом конце линии сидел, хорошо владеющий этою азбукою, морзист, ГДЕ БЫ ОН НИ НАХОДИЛСЯ” [77, с. 95].

Будет ли это недостойно, если в данном случае посоветовать мистеру Коксу поискать этого морзиста в его частном владении — в мире Психики. Но та же самая планшетка совершила нечто большее и лучшее. При полном свете в комнате мистера Крукса ее просили сделать сообщение, —

“...на середине стола лежал карандаш и несколько листков бумаги; вскоре карандаш приподнялся на своем острие и, совершив несколько неуверенных рывков по направлению к бумаге, упал. Затем он поднялся опять и упал... После трех безуспешных попыток маленькая деревянная планшетка” (морзист) “которая лежала поблизости на столе, скользнула по направлению карандаша и приподнялась на несколько дюймов над столом; карандаш снова приподнялся и, опираясь на планшетку, пытался вместе с нею коснуться бумаги. Он упал, и после этого еще раз были совершены совместные усилия. После третьей попытки планшетка прекратила попытки и двинулась обратно на свое место; карандаш как упал на бумагу, так и остался лежать там, и набранное алфавитным способом сообщение рассказало нам: “Мы пытались сделать то, что вы просили, но наша сила исчерпана” [77, с. 94]. Слово наша, указывающее на разумные объединенные усилия дружественных планшетки и карандаша, заставляет нас думать, что тут принимали участие две психические силы”.

Имеется ли во всем этом какое-либо доказательство, что тут действовал “разум медиума”? Наоборот, разве там все не указывает на то, что движения планшетки и карандаша направлялись духами “умерших” или, по крайней мере, духами каких-то других невидимых разумных существ? Конечно, в данном случае слово магнетизм так же мало применимо, как и слово психическая сила; хотя налицо больше оснований для того, чтобы применить первое, а не последнее, хотя бы по тому простому факту, что трансцендентный магнетизм или месмеризм производит феномены, идентичные с феноменами спиритуализма. Феномен зачарованного круга барона Дю Потэ и Регазони настолько же противоречит общепринятым законам физиологии, насколько поднятие стола без соприкосновения противоречит законам натуральной философии. Так же, как сильные люди часто находили, что они не в состоянии поднять маленький столик, весящий всего несколько фунтов, и изломали его в своих усилиях, так и дюжины экспериментаторов (среди них иногда находились академики) не были в состоянии перешагнуть линию, мелом проведенную на полу бароном Дю Потэ. В одном из таких случаев русский генерал, известный своим скептицизмом, настолько упорствовал, что упал наземь в сильных конвульсиях. В данном случае магнетический флюид, который оказывал такое сопротивление, был психической силой мистера Кокса, которая наделяет столы чрезвычайным и сверхъестественным весом. Если они производят те же самые психологические и физиологические эффекты, то это достаточная причина думать, что они более или менее идентичны. Мы не думаем, что этому выводу найдутся хорошо обоснованные возражения. Кроме того, если этот факт начнут отрицать, это еще не есть доказательство, что это в самом деле не так. Когда-то было время, что все академии наук христианского мира пришли к соглашению, что на Луне нет никаких гор; и было время, что на каждого человека, осмелившегося сказать, что в верхних слоях атмосферы так же, как в океанских глубинах существует жизнь, смотрели как на глупца и невежду.

“Когда Дьявол утверждает — это должна быть ложь”, — любил повторять набожный аббат Алмигуана, когда обсуждали “одухотворенный стол”. Наверняка мы скоро услышим, что эти слова будут перефразированы так: “раз ученые отрицают, тогда это должно быть правда”.

 



Примечания


<< предыдущий параграф - оглавление - следующий параграф >>


Личные инструменты
Дополнительно